Метка

      Госсен все еще тяжело дышал, сидя у стены старой церкви. Эймон стоял рядом, оперевшись на нее спиной и пристально рассматривая фиолетовый узор на шее своего брата. Метка появилась недавно, всего около недели назад, но она уже, как магнит, притягивала к себе охочих до крови Госсена убийц. И метка разделяла их желание. Она будто бы распространяла какой-то запах, по которому, как гончие псы, шли подкупленные домом Паксли ассасины. Уменьшить боль в шее о пульсации метки и усмирить запах, который она испускала, можно было, вымазав ее снаружи кровью самого Госсена. Еще несколько часов метка высасывала предложенное ей угощение, после чего продолжала свою обычную жизнедеятельность. Плечи младшего Паксли были все в ужасных порезах, которые он наносил себе сам, видя, что брат не может сделать этого. Эймон смотрел на густую бордово-красную кровь, медленно сочащуюся из раны, и будто каменел. Весь мир резко терял смысл. Все, что он видел — кровь, покидающую тело его младшего брата. И он не мог удержаться от порыва вырвать из руки Госсена кинжал и отбросить его так далеко, чтобы брат никогда его не нашел. Чтобы он больше не вредил себе. Чтобы эта солоноватая на вкус субстанция не оставляла его тела.       И сейчас было время одного такого жертвоприношения. Госсен снял с себя металлический нагрудник, за ним — фиолетовую рубашку. Мощными мышцами или шестью кубиками пресса Госсен похвастаться не мог; вместо них его торс украшали белесые шрамы от кинжалов во время длительных тренировок, когда те не подчинялись его воле.       Эймон тяжело вздохнул и проскользил спиной по стене, оказываясь примерно на одном уровне с младшим братом. Тот не обратил на его действия никакого внимания.       Клинок мягко светился в его руке, наполненный святой магией. Он вошел в кожу, как в подтаявшее масло, и когда Госсен вынул его, на том же месте образовывалась тяжелая капля крови. Госсен перенес ее двумя пальцами на метку и размазал ее по ее поверхности. Она перестала пульсировать и немного угасла. Плечо продолжало кровоточить.       Эймон рассеянно смазал следующую каплю крови рукой и незаметно от Госсена слизнул ее. Вкусом от обычной крови она не отличалась.       Госсен поморщился и натянул на себя рубашку и нагрудник. Из уязвимого, бледного, раненого семнадцатилетнего мальчика он снова превратился в равнодушного убийцу, лениво прокручивая в руке испачканный его же кровью кинжал. На рубашке медленно образовывалось темное пятно.       — Как долго еще нам надо прятаться? — вдруг спросил Госсен, не поднимая взгляда. Эймон попытался заглянуть ему в глаза. Лицо младшего Паксли было сосредоточенно и мрачно. Брови были сведены.       — Пока не доберемся до Небесного Дворца, — ответил старший. Его настойчивый и пытливый взгляд заставил Госсена повернуться к нему и установить долгий зрительный контакт. Они словно старались прочитать друг друга. Эймон смотрел скорее печально, Госсен — настороженно. Где-то через минуту молчания Госсен сдался, отвернулся и выдохнул, прихватывая левой рукой раненое плечо. Старший посмотрел на его взъерошенные грязные волосы и несмело положил на них руку, перебирая между холодными пальцами слипшиеся бесформенные пряди. Госсен напрягся, как натянутая тетива, но дальше простых поглаживания Эймон не уходил. Он понимал, что единственное, что сейчас нужно его младшему брату — это немного защиты и заботы. Даже если он сам это отрицает.       Уставший от сегодняшней продолжительной погони младший Паксли уже клевал носом. Его полуприкрытые глаза то и дело закрывались, но силой воли Госсен держал их открытыми. Пронаблюдав за этим с несколько минут, Эймон мягко наклонил свою голову на его плечо, закрывая глаза. Он чувствовал на своем лице недоуменный взгляд, но не реагировал на него. Госсен, видимо, взвешивал все «за» и «против» еще с десяток секунд, после чего его тело расслабилось, и он неуверенно положил свою голову поверх брата. Эймон позволил себе сплести пальцы их рук. Правая рука Госсена была прохладной, но теплее окоченевшей руки Эймона, и инстинктивно младший сжал ледяную ладонь сильнее, делясь своими крупицами тепла.       Утро началось с восходом солнца. О нем известили проснувшиеся птицы, заставив Эймона разлепить глаза и скосить взгляд на еще дремавшего брата. Его выражение лица впервые за последние годы было спокойным и умиротворенным, хотя и невероятно холодным. И без того светлая кожа на холоде сентябрьской ночи побелела, стала похожей на отблеск утреннего холодного солнца. Их руки все еще были сплетены, хотя сонные пальцы Госсена больше не сжимали ладонь Эймона так отчаянно. Старший Паксли вздохнул и заставил себя отлепиться от небольшого тела. На правом плече рубашки красовалось красно-черное пятно. Метка уже почти пожрала всю предложенную ей кровь. Когда Госсен проснется, ему придется накормить ее снова. До Небесного Дворца еще около суток пути. Нельзя было позволить себе быть застанными врасплох первоклассными убийцами.       Стоило Госсену открыть глаза, черты его лица снова ужесточились. Он поежился, молча смерил взглядом брата, понял намек и, раздраженно стравив воздух, снова снял с себя верхнюю одежду. На месте вчерашнего пореза уже образовался неровный рубец, от которого Эймон едва смог отвести взгляд. Следующий порез пришелся чуть ниже, и Госсен с ничего не выражающим лицом повторил вчерашнюю процедуру. Только на этот раз он не успел одеться. Почувствовав прикосновение чего-то холодного к ране, он мгновенно обернулся. От увиденного он впал в ступор, не зная, как на это реагировать. Эймон, прикрыв глаза, неторопливо слизывал с его плеча выступившую кровь.       Холод сковывал движения, не позволяя младшему моментально взбрыкнуть и отскочить от поехавшего брата. Вместо этого Госсен смог лишь заторможенно потянуться в противоположную сторону, но ему не позволили. Эймон крепко держал его за руку.       Никто ничего так и не сказал. Когда на месте раны перестала выступать кровь, старший как-то разочарованно выдохнул и отстранился. Не сводя с него настороженного взгляда, Госсен оделся и попытался отсесть подальше, но его не отпустили. Эймон кусал верхнюю губу, будто боролся с какими-то желаниями в самом себе. Младший внимательно следил за его действиями, все его тело превратилось в пружину.       — Можно я поцелую тебя? — прошелестел Эймон немного сорванным голосом. Госсен на мгновение потерял дар речи.       — Что? Нет!       Эймон улыбнулся и развернулся к нему лицом.       — Какая муха тебя укусила? — Госсен собирался защищаться до последнего.       Но словно старшему и не нужен был ответ изначально. Как змея при броске, он, пользуясь преимуществом в росте, накинулся на брата и поймал его губы — сухие и потрескавшиеся — в свои: обветренные и влажные. Руки Эймона перехватили Госсена за запястья и пригвоздили их к стене церкви.       Опыта в поцелуях не было у обоих, тем более, Госсен отчаянно сопротивлялся проникновению языка в свой рот, поэтому спустя добрый десяток секунд попыток углубить поцелуй Эймон был вынужден отстраниться. Госсен смотрел на него, как загнанный заяц, лишь в самой глубине глаз кроме испуга и недоумения плескалась ярость.       — Какого… — пробормотал младший, бегая лихорадочным взглядом по телу брата, будто бы пытаясь в складках его бесспорно красивой одежды найти ответы на миллион своих вопросов. Все было лучше, чем смотреть в странные, необычно почему-то голубые глаза старшего Паксли. — У тебя стоит… на меня? — пробормотал он, увидев в обтягивающих штанах Эймона небольшой бугорок.       — На твою кровь, — хмыкнул старший, поделившись своей догадкой.       — Ты дурак, — выпалил Госсен, не в силах отвести взгляда от страшной находки. — Я не буду заниматься с тобой… этим.       Эймон не ответил. Он смотрел на брата с какой-то дурацкой, но нежной улыбкой, которая заставляла Госсена моментально отворачиваться, стоило ему ее увидеть. Проблема утренних стояков обходила его стороной, и он не видел ни малейшей причины, которая заставила бы его согласиться на вытворение непотребств с его же собственным старшим братом.       Взгляд Эймона медленно холоднел. Улыбка сползла с его лица, и теперь на Госсена он смотрел с жадностью хищника.       Скованность холодом мешала нормально двигаться, но Госсен смог быстро подняться, вырвавшись из-под влияния соседнего тела. Он был готов бежать сколь угодно далеко и сколь угодно долго, если бы это значило избавиться от по непонятной причине захотевшего секса своего старшего брата. Сама мысль об этом приносила ему отвращение.       Началась погоня.       Но она была куда тяжелее погони ассасинов из дома Паксли; Госсен снова бежал один, и по пятам за ним следовал глава всего семейства: герцог Паксли. Лучший в своем роде.       Исход ее можно было предугадать: Госсен оказался загнан в ловушку деревьев, будто образовывающих собой лабиринт. В какой-то его точке с одной стороны лежали осколки, заряженные магией Эймона, с другой — непроходимый бурелом. А с третьей надвигался сам Эймон.       Его высокая худая фигура и белое лицо делали его похожим на вампира. Неторопливая грациозная походка гулко отдавалась в голове младшего Паксли, как отсчет гибели. Гибели его самооценки, его психики, его самого. Госсен поклялся себе, когда между ними осталось несколько шагов: он убьет себя, если Эймон заставит его сделать это. Кинжал лежал в правой руке, готовый резать мясо, как мягкий ил.       Но Эймон был быстрее. Всегда был.       Его осколок выбил кинжал Госсена из окоченевшей руки. Еще около шести кинжалов оставались в арсенале младшего, но он не успел бы до них дотянуться. Он не собирался мириться с судьбой. Он попытался напороться на следующий летящий в него осколок, но тот отдернулся, словно от огня. Расстояние между братьями Паксли сократилось до метра, а потом Эймон подошел вплотную. Его пронзительные голубые глаза леденили душу. Так вот что видели его жертвы прежде чем умереть…       На этот раз разрешения он не спрашивал. Снова наклонился и нежно поймал губы брата, вылизывая их и пытаясь проникнуть в его рот. Госсен сопротивлялся, хотя чувствовал позорное тепло, мягко разливающееся по телу. Он поймал себя на мысли, что хочет позволить брату свое грязное дело.       И он решил сдаться. Удовлетворенный своей победой Эймон играл их языками, прикасался кончиком своего к щекам изнутри и просто не отрывался, впившись, как пиявка. Когда он отстранился, губы Госсена стали заметно ярче и блестели в редких проблесках света, которые почти не пропускали кроны столетних деревьев.       Эймон опустился перед братом на одно колено, утягивая его за собой. Уложив Госсена на спину и бережно сняв с него металлический нагрудник, он еще раз поцеловал его, на этот раз — поверхностно, то и дело немного подаваясь назад, заставляя Госсена тянуться за продолжением.       Сняв с брата и рубашку, Эймон неверяще провел одной рукой по гладкому торсу, заставив младшего Паксли поморщиться от холодного прикосновения. Его лицо, немного повернутое в сторону, медленно наливалось краской.       — Я постараюсь сделать все так, чтобы тебе понравилось, — прошептал Эймон ему на ухо, нежно лизнув его напоследок. Госсена как током прошибло, и он нервно втянул воздух.       Старший еще раз лизнул уже запекшуюся кровь на ране, сделанной сегодняшним утром, и вдруг сковырнул ее, позволяя крови снова натекать в густые капли, которые он неторопливо слизывал, нависнув над братом тяжелой тенью. Он почти лежал на нем, наклонившись так низко, что Госсен чувствовал исходящее от него тепло. Пока тот был занят его плечом, Госсен решил ускорить процесс и попытался расстегнуть ширинку брата левой рукой, но у него получилось это сделать только с помощью рук самого Эймона. Увидев привставший член, Госсен нервно заставил себя отвернуться. Боги милостивые, эта штука не будет в нем находиться.       Эймон, кажется, понял его мысли, потому что лишь грустно усмехнулся и переложил ладонь Госсена на свой пах.       — Я не собираюсь входить в тебя на сухую, да еще и без защиты, — объяснил он. — Никому не будет приятно.       — Тогда ты хочешь, чтобы я тебе отсосал? — буркнул Госсен, не поворачиваясь. Он ненавидел свою слабость и мечтал умереть.       Старший куснул его за плечо, вскрывая и вчерашнюю рану тоже. Он жадно слизывал кровь с обоих, не позволяя ей свернуться. Одновременно с этим он освободил от нижнего белья и своего брата, лениво украдкой взглянув на его привставший член. Ничего примечательного.       Оба молчали. Госсен уже думал прикрыться, как Эймон своим излюбленным молниеносным движением переместился с плеча на пах. Кровь мягко контрастировала с кисловатым привкусом предэякулята: последние несколько дней основной частью рациона стали фрукты, которые Госсен таскал с рынков. На каждое прикосновение младший вздрагивал, словно боялся чего-то, но невооруженным глазом было видно, что это приносит ему неподдельное удовольствие. Его член постепенно твердел, и болезненно пульсировал в ритм взбесившемуся сердцу. Эймон как можно чаще задевал языком головку, пуская по телу брата электрические разряды, прихватывал его у основания, пережимая и оттягивая момент оргазма. Рука Госсена все еще лежала на стояке брата, бессознательно его то сжимая, то разжимая. Неровные вздохи младшего лишь заново будили в Эймоне страстного любовника, заставляя его активнее насаживаться ртом на чужой член, силой воли подавляя рвотный рефлекс, когда влажная головка случайно касалась его горла при особенно сильном толчке.       И вдруг поднял голову, поймав взгляд раскрасневшегося брата, который до крови закусывал губу, чтобы заглушить себя. Усмехнувшись, Эймон потянулся к нему, нежно и тягуче целуя и слизывая с его губы выступившую кровь. Госсен простонал в поцелуй, передернув бедрами. Он требовал разрядки, нетерпеливо подрагивая в сильных руках старшего брата.       Эймон потерся своим стояком о член Госсена, давя в себе желание кончить здесь и сейчас. Воздержание в несколько месяцев, вылившееся в лежащего под ним младшего брата, сводило его с ума. Он с ноткой стыда понимал, что будь у него необходимые предметы, он бы трахнул Госсена прямо в этом лесу, и несмотря на все благие намерения взаимного получения удовольствия, вряд ли бы Госсен насладился процессом.       Младший несдержанно простонал, падая головой на землю и разъединяя поцелуй. Его член налился кровью и излучал собой целые потоки тепла, тянулся к Эймону, который накрыл его головку своей белоснежной рукой, пьяня резким контрастом температур. Старший рассеянно накрыл его член мокрым поцелуем, выдавливая из брата еще один полузадушенный стон-хрип.       Он чувствовал, что уже пора заканчивать. Поэтому он в последний раз слизнул полузапекшуюся кровь на плече и насадился под полувскрик брата на его доведенный до предела член. Госсен жмурился от удовольствия, которое пропитывало его словно вспышка света. Он беспорядочно двигал рукой по стволу Эймона, чувствуя, что этого никогда не будет достаточно, чтобы в равной мере отплатить ему до доставленное блаженство.       Госсен кончил с тихим всхлипом, вцепившись свободной рукой в белые волосы брата и мгновенно сжавшись. Оргазм гулял по его телу, выветривая напряжение и оставляя после себя приятную пустоту. Госсен обмяк и устало посмотрел в смеющиеся глаза старшего Паксли, который управлял теперь его рукой, проводя ее по всей длине и задерживая у головки. Эймон наклонился в четвертый раз и снова поцеловал брата, ускоряя их совместные движения, после чего со стоном излился Госсену на живот, едва удерживая себя в упоре над ним. Он откатился в сторону и упал на бок рядом с Госсеном, посматривая на его профиль с братской любовью. Госсен повернулся к нему, тяжело дыша.       Они снова мягко поцеловались.