Жмурки

Далеко звонят колокола, их гул покрывает кожу старшего, но совершено не взрослого, Виттбейна мурашками. Высунувшись в окно по пояс, Калеб рассматривал свои руки на фоне безупречно голубой глади неба. День выдался неуместно погожим, будто лето и не заканчивалось, весело пела птица, солнце светило. Хмурилась только его персональная маленькая тучка. Дождем не пролилась, но гром гремел и пара молний-таки промелькнула. Филипп дулся с утра. Он решил не разговаривать с Калебом никогда больше, но придумал еще один аргумент и не смог устоять от новой попытки. Старший брат перестал качать ногами и вполз в дом целиком, готовый слушать. Хотя Филипп смешно тараторит и машет руками, он смотрит на младшего и не улыбается. - Но я хочу! – выкрикивает, наконец, Филипп и злость искажает его лицо. – Я сказал, что я хочу! Я пойду! - А я сказал тебе, что мы останемся, - спокойно повторяет Калеб, и все бы ничего, но повторяет он это раз в десятый уже. Смотрит в злые острые осколки неба и повторяет в одиннадцатый. - У нее нашли рубашки из крапивы! - Да. Ужасно. - Хочу видеть, как ее сожгут! - Но не увидишь, - Калеб пожимает плечами. – Потому что никуда не пойдешь. И я не пойду. - Все пойдут! - А мы останемся дома. Филипп, мне жаль, что тебя это так расстроило. «Расстроило». Брат не расстроен, он в маленьком детском бешенстве. Он чуть ли не рычит. Но, что непонятно самому Филиппу, и очень радостно Калебу – веление брата нарушить не смеет. Калеб не уверен, что сможет объяснить маленькому ребенку, почему неприятно смотреть, как горит кожа живого кричащего человека. Как в вонючие спиральки сгорают косы. И что происходит с глазами. Причины, очевидные Калебу, Филипп не понимает, ему все интересно, он заранее в восторге. Калеб просто умеренно рад, что дом их в отдалении и ветер сегодня, - Калеб специально разглядывал флюгер, - не в их сторону. Он с утра даже есть не ест и печь не топит. Хочет думать о небе, о темных тихих водах колодца во дворе, о тишине подпола, где они хранят варенье. Никаких костров. Запах дыма убьет его. - Займемся чем другим? Интереснее. – В ответ Филипп мотает головой. Вообще-то он желает извинений от брата, а в голосе Калеба только сомнительное искушение. Что может быть лучше, чем сжигание настоящей ведьмы? Она, говорят, с волосами разных цветов. И на лице у нее болотная полоса через нос! Превратила своего брата в золотую птицу сто раз, а когда превращала обратно, ее поймали. И вдруг Калеб заявляет: «Нет, Филипп, туда мы не пойдем». Филипп чувствует внутри гнев. И это гнев на брата. Но он ловит на себе теплый карий взгляд и тает. Калеб предлагает поиграть, Филипп устоять не в силах. Как всегда. На глаза Филиппу ложится повязка. Он переживает руки брата, туго завязывающие ее на затылке, его шершавые пальцы, проверяющие натяжение. Ткань тихонько взвизгивает, ложась в узел, и сам он чуть не взвизгивает, будто заколоченный в тесный жаркий гроб. Калеб касается кончика носа, и это уже приятно, а потом ладони Калеба тяжелят плечи. Рубашка трется о кожу, делая эту часть игры грубой, но Филиппу нравится, как Калеб его раскручивает. Как его руки хватают и теребят, а Филиппу ничего не видно и голова идет кругом от верчения на месте и от того, что это Калеб с ним такое делает. Наступает полнейшая темнота вокруг. Каждый шаг Филиппа – смелый рывок в никуда, к надежде, что в конце пути найдется брат, но Филипп лишь растерянно зачерпывает пустоту. Он закусил губу, снова чувствуя недостаток выпавшего вчера зуба, и машет вокруг руками. Калеб только что был рядом и вдруг исчез, горло поджимает ком, вдруг ведьма избежала сжигания, подкралась и утащила его Калеба себе. Превратит в золотую птицу навсегда. Филиппа накрывает страх. - Калеб! – кричит он отчаянно и слышит сдерживаемое хихиканье брата у самого уха. Развернувшись на звук, он ловит лишь теплое движение воздуха. Легко скрипит половица, а брата нет. Его страшный сон стал явью. Маленький Филипп больше не пытается улыбаться. Он в отчаянии ловит пустоту и жалобно зовет снова. - Калеб! Он зовет, а брат не откликается. Он обречен на одиночество во мраке и это навсегда. Калеб на что-то разозлился и ушел, захлопнув дверь. Филипп во сне скреб пальцами по гладкой древесине, а сейчас под пальцами мнется ткань. Вид взъерошенного, часто сопящего Филиппа веселит Калеба, который ничего не понял, иначе не смеялся бы. – Фил, ты чего? Это же просто игра. Собственный крик, уталкиваемый обратно, царапает Филиппа по душе и ненадолго оставляет на ней саднящий след. - Не нравится мне твоя игра, - говорит он. - Чувствую себя странно, будто вокруг все умерли, а меня по ошибке сюда забросили. Мне холодно и плохо. Калеб, как обычно, пропускает непонимаемое признание Филиппа мимо ушей. - Хочешь, я буду ловить тебя? И хотя идея хороша, когда Филипп соглашается, в голосе его нет уверенности. Все еще холодно и плохо. Калеб наклоняется и помогает Филиппу себя обмотать тряпкой. Разница роста не велика, но Калебу очень нравится пригибать голову, будто он гораздо выше, Филипп же чуть приседает и тянется к нему, подыгрывая. Потом брат крутится на месте и Филипп вздрагивает, когда тот в головокружении делает к нему несколько пьяных шагов. Он даже не пытается избегает его рук, лишь сладко замирает, пойманный в сильный горячий захват. Калеб слепо целует Филиппа в макушку и отпускает. И снова ловит, потому что топающий и сопящий Филипп играет в жмурки ужасно и поймать его проще простого. Поймав хихикающего Филиппа в очередной раз, Калеб щекочет его до выступивших слез, и срывает с себя повязку. Смех Калеба, добрый и глубокий будит в Филиппе желание завязать его обратно, крутить сильнее, уронить, чтобы не знал, где низ, где верх, сидел и беспомощно ждал, пока Филипп его не спасет от темноты, не подаст руку. Его глаза сияют и рот уже раскрылся для предложения, но игру в спасение Калеба приходится отложить. Колокола опять звонят. - На свадьбу тоже не пойдем? - почти равнодушно уточняет Филипп, которому туда не особенно и хочется, просто развлечений в их маленькой деревне не так уж много, чтоб перебирать. К его удивлению, на этот раз Калеб не против. - Хочешь посмотреть? Пошли, думаю, нас не прогонят. И они идут. Филипп - безмятежно подскакивая на каждый шаг, Калеб – дышащий ртом. - А почему венчаются так поздно? Калеб не хочет признаваться, что не понял, что такого стыдного в этой церемонии, чем она отличается от остальных трех, на которых он был, поэтому пожимает плечами. – А! – спохватывается он. - По очереди все делают, сперва дожгли ведьму, чтоб ничего не испортила… Филипп без интереса наблюдает, слушает вполуха, что-то там, что-то там, соединились души, никак не разлучатся, бу-бу-бу, вечность, вечность. И Творец, много Творца. Лично присмотрит, чтоб наверняка не разлучались. Филиппу скучно неимоверно. Он пихает брата в бок и шипит: - А когда мы поженимся, кто будет в платье? – Филипп готов спорить по этому вопросу. Он платье не хочет ни за что на свете, он же не девочка! Но, если Калеб не захочет тоже, придется уступить. Ладно. Чего уж там, пройти двадцать шагов до алтарников и обратно. Ради Калеба. Брат пихает его в ответ и смеется. - Мы не поженимся, не волнуйся. Успокоенный Филипп пожимает плечами, он так и думал. Никогда не видел, чтоб мужчины носили платья, наверное, все эти свадьбы устроены для девочек, а мужчины между собой делают что-то другое. Как еще говорят? Вступают в брак? Мужаются? Это, видимо. Тогда он вырастет и вступит в брак, с Калебом, конечно, с кем еще? Он снова рассматривает, что делают ряженые, приходя к мысли, что платье никуда не годится. Он снова тянет брата за рукав. - А если мужчины вступают в брак и не смогли договориться, кто будет в платье, кто будет в платье? Калеб досадливо ловит на себе пристальный взгляд отца Клауда. Привлекать его внимание – последнее, чего хочет Калеб, новая странная идея брата очень неуместна и придумать, что ответить, он не успевает. Но брат придумывает сам. - Калеб. А можно в плащах? Они же длинные. Калеб быстро кивает и делает очень заинтересованный вид к тому, как все соседи окружили Марьяну с поздравлениями. Она скромно улыбается, подсвечиваясь изнутри, но Филипп увлечен в свои собственные фантазии. Плащи – хорошо. Один белый, другой из золота. Достойно. Он бросает вверх рис из зажатого кулака. По дороге домой, сквозь наползший пролитым из подойника молоком, туман Филипп делится с братом своей идеей насчет плащей, к его разочарованию, брат идею отвергает, утверждая, что жениться, брачеваться и мужаться они не будут. Калеб решительно отрицает, что вообще желает жену, поэтому Филипп робко предоставляет ему доказательства, что придется. - Мы живем вместе, целуемся. И ты носишь меня на руках. Я люблю тебя. Калеб отважно топает сквозь белую муть, волнуя черные травины, растущие сквозь нее то тут, то там. - Именно. Мы и так уже братья, куда ближе становиться? И ты меня любишь не так. Я люблю тебя не так. Чувствуя, как щупальца тумана обхватывают ногу, Филипп неприятно поражен открытием, что любит Калеба неправильно. И быстро договаривается с собой выяснить, как Калебу нужно, впредь любить правильно. Ему уж очень хочется примерить золотой плащ к своим плечам. И никогда не расставаться с Калебом.