Seems like it's not that bad?

Твою мать, почему даже в день рождения все идет не так? Это ведь долбаный праздник, он ведь должен быть веселым, проходить в кругу любящей семьи и дорогих ему людей, но что-то не складывалось в его жизни. Сидел в своей комнате, включил на всю музыку в его единственном наушники. Вот тебе и восемнадцатилетие . Странная громкая музыка заглушала крики отца и душе разрешающие визги матери. Оставалось лишь сидеть, ждать, и молиться господу богу, что к тебе в комнату никто не ворвется и не убьёт его к херам. Словно прочитав мысли Энви, старая деревянная дверь с надрывным скрипом открывается, со всей силой врезаясь в стену оставляя след на стене со старыми потрёпанными жизнью жёлтыми обоями, и в комнату залетает избитая бухая женщина. Ёе лицо начинает чуть опухать, через пару минут появятся сине-фиолетовые синяками которые потом она будет слёзно заматывать бинтами, но не об этом сейчас думает Энви. С громкими матами в комнату влетает этот бухой ублюдок, его лицо, голая волосатая грудь и плечи покрыты кровоточащими царапинами от ногтей, а в голубых пьяных глазах видно горящая ярость. Энви, стараясь действовать как можно быстрее и оперативнее, на ходу хватает с пола свой потрёпанный рюкзак и с бегающими глазами вылетает на лестничную площадку. Он бы, наверное, должен всеми силами встать и закрыть своей тощей спиной и начать защищать мать, а не убегать в очередной раз, и он бы хотел. Проблема в том, что его любимый папочка отправит его на тот свет с одного удара, Энви ведь никогда особой силой не отличался. Это он уже давно знал... Страх смешивается с презрением, к самому себе. За то, что все еще надеется, что мать возьмется за ум и перестанет бухать, что все может наладиться и они будут жить счастливо. Может, он просто самый херовый сын. Воткнув наушник обратно в ухо, он заглушает уже не такие оглушительные крики, но музыку Энви делает немного тише. На случай, если отец вдруг хватится своего сына, парень спускается на один лестничный проход ниже, распахивает окно настежь и высовывается почти наполовину, закрывая глаза. Вечерняя прохлада приятно перебирает отросшие волосы, Энви улыбается. Он не чувствует спокойствие или какого-то умиротворения, и тем более радости, эта не улыбка, а чёртово начало истерики. Парень на секунду возвращается в его вонючий подъезд, закуривает сигарету и вновь высовывается в окно, на этот раз уже сильнее. Пятки отрываются от земли, Энви стоит на носочках, ладонью правой руки держась за деревянную оконную раму, а в правой сжимает самую дешёвую сигарету из ларька через дорогу от его дома. Чаще всего там водятся всякая алкашня по типу его много любимого отца. Энви опасно качается чуть вперед, чувствуя, как закрытым векам становится все труднее и труднее держать слезы, и думает, что случайно выпасть будет не самым худшим исходом его бренной жизни от которой он так хочет на конец-то уйти. Энви вздрагивает, действительно почти не вываливаясь из окна, когда чья-то рука тянет его за край футболки обратно. С сигаретой приходится попрощаться, и это все, что сейчас находится у парня в голове. Он оборачивается, стараясь держать на лице безразличие, уже готов встретить отцовский тяжелый кулак, но вздрагивает еще раз, когда видит перед собой смутно знакомые темные глаза. У самого на ресницах блестят слезы, которые Энви умело сдерживает, а вот парень напротив смотрит на него с каким-то смутным сочувствием, и Энви вопросительно хмурит брови прикусывая губу. Он знает этого парня только по разговорам соседей, живут в одном подъезде, совсем не часто пересекаются в лифте, и то Энви всячески пытается отвести от парня взгляд, даже не говорят толком. Классический гопник прямиком из девяностых, в паленом спортивном костюме и с черной копной явно непослушных волос, торчащих из-под чёрной шапке. Либо руки, либо лицо почти всегда разбиты, а во внутреннем кармане спортивной кофты всегда есть баночка пива, часть которых уже перекочевала в карман штанов. — Ты так из окна не высовывайся, — гопник, Куфуко, кажется, пожал плечами, немного сдвинув кепку на затылок — А то ноги запутаются, вниз так и ебанёшся. — Да, ну, и ладно, — буркнул себе под нос Энви— Ты шел куда-то? — Да, домой шёл, вот тебя встретил, — Куфуко запихнул руки в карманы штанов, попытавшись улыбнуться, но вышел скорее оскал — Бля, ну у тебя там пиздец творится, у тебя там батя походу убьёт тебя если ты сейчас домой пойдёшь. Ко мне можешь зайти, а то че, как в прошлую пьянку один по району шляться? Чай или сок тебе сделаем, может бомжовку найдем. Перспектива была довольно-таки не очень. С одной стороны, Куфуко был самым типичным гопником, который сейчас мог его затащить к себе в квартиру и дать пару раз по его и так побитому лицу за обычную тоналку, скрывающую не только дефекты кожи, но и синяки. В подъезде вершить судьбу его жизни не хочется, а то не солидно как-то, могут спалить и ментов вызвать. А с другой стороны, парень выглядел даже искренне, почесывая затылок, из-за чего старая шапка путешествовала по чёрной макушке, качаясь из стороны в сторону. В любом случае шансов на более менее хорошее развитие событий было гораздо больше, да и шляться по дворам в одиночестве, окончательно добивать себя музыкой и мыслями, хотелось не особо сильно.Энви неуверенно кивает, прижимая его рюкзак груди, и поднимается за соседом обратно на этаж, заходя в его квартиру. Крики, визги и звуки ударов не заглушала даже входная дверь, можно было разобрать каждый звук и визг его настрадавшейся, бедной матери, каждый скрип поломанных деревянных дверей. Энви дёргает в разные стороны, сжимается немного, когда до слуха долетает особо сильный стук об стол или что-то подобное и вой матери, а Куфуко буквально заталкивает его в свою квартиру как можно быстрее закрывая дверь на старый советский замок. А Энви опять уходит в себя, совершенно забывая о том что он сейчас находится в квартире у какого то гопника, да и весь шум прекрасно слышно сквозь тонкие стены, но хоть какое-то ощущение безопасности немного успокаивает. — Ты чего? Нормально себя чувствуешь? — вкрадчиво спрашивает Куфуко и снимает с себя черную кофту, оставаясь в белой футболке — Совсем плохо выглядишь. Нервяк у тебя, конечно, трусишься весь. — Нормально всё, — сухо отвечает Энви, стоя на месте, и Куфуко взглядом указывает ему идти на кухню — А твои "братаны"ничего тебе не скажут, если узнают, что ты с пидорасом водишься? Я же тут заднеприводным прослыл. Не хочу, чтобы из-за меня еще и у тебя были проблемы. — Да пусть только хоть что-то скажут, знают, что в голову могу им дать, — Куфуко улыбается, и эта улыбка ну совсем не вяжется с волнением в черных глазах — Ты сам как, тебя не тронули? Хочешь, мы с пацанами их культурно прессанëм, поговорим по душам, так сказать? Энви мотает головой, давая отрицательный ответ. Он садится на стул, сразу твердо ставя ноги на пол, и чувствует, как неприятно припекает бок. Видимо, все-таки задели, когда рядом со столом ёбнулся. Мать ведь еще руками за его футболку вцепилась, будто хотела отбиться сыном от своего мужика, как старой тряпкой, может самой его грохнуть. Но это не страшно, совсем скоро все заживет и в голове останутся лишь страшные воспоминания. Хотя, будь на то воля Энви, он бы стер не только их, но и себя с лица этой земли. Хотел ведь, и шансы, и попытки были, но в последний момент его что-то останавливает то отец раньше вернуться, то его единственный друг в последний момент отбирал лезвие из рук, а позже вьебал ему запрещену и трёх часовой монолог про то что жизнь одна и её нужно беречь хотя он сам этого правила не придерживаться. Родителям конкретно будет плевать, близкий друг у него только один и это как раз таки он, да и тот не знает даже о половине всякой херни которая происходит в его жизни, а о драках с его отцом он знать не должен и подавно. Ну что он, не переживет? Одним унылым, депрессивный подростком больше, одним меньше, мир от его жизни не обеднеет. В нос вдруг резко ударяет теплый пар, Энви различает в нем нотки чего-то сладкого, поднимает голову, натыкаясь взглядом на обычную кружку, расписанную под яркие цветы. В ней медленно стынет чёрный чай, судя по запаху, с апельсином, и парень нелепо улыбается своему вроде даже добродушного соседу, отпивая немного через край. Кипяток сразу обжигает его тонкие, бледные губы и кончик языка, оставляя после себя лишь неприятное шершавое чувство, и Энви недовольно щурится — Я из-за твоего отца и его пьяных воплей услышал, что у тебя сегодня днюха, — Куфуко снова растерял свою уверенность, некрасиво ссутулившись на табуретке напротив Энви — Хуево получилось, праздник вроде. Бля, а мне даже и подарить нечего, у меня с фантазией не очень. С днюхой, наверно. Энви со странной полуулыбкой в знак благодарности, и медленно тянет все еще дрожащие пальцы к большой тарелки с конфетами и разными печеньями, спрашивая разрешения одним взглядом, и Куфуко так же молча, одной мимикой словно сказал «Бери, жри, у тебя же сегодня днюха, можешь хоть навсегда оставаться». И Энви бы не против, тут уютно, пусть Куфуко доверия не вызывает, но всяко лучше, чем пьяные драки его ебанутого папаши — Куфуко, — начинает Энви дрожащим голосом, но так и не начавшаяся истерика уже не душила, а лишь придушивала — Ну зачем тебе я? Зачем ты мне помогаешь, защищаешь от своих дружков, скрываешь от отцовских драк? — Честно тебе сказать, Энвишка, — Куфуко осекся и замолчал на пару секунд, словно обдумывая, стоит ли — Странное чувство к тебе я испытаю слышать постоянно оры с твоей квартиры, что аж жалко тебя становится будто я бродячею собаку у падека встретил, я таких, как ты вообще не очень уважаю, но с тобой вроде всё норм, после того как наслушаешься постоянные крики твоей квартиры, аж душа болит Куфуко не знал, что ответить. У него было не понимание, что чувствовать к этому недо гопнику, или сжать в объятиях до хруста в шее и прорыдать ему всю футболку, только потом за такое можно и на улице оказаться. Не по-пацански ведь все это, объятия, слезы, так только пидоры да нытики делают. Или всё-таки свалить с квартиры его соседа, за сравнение его с собакой. Энви не знал, сколько он уже сидел молча, тупо смотря в кружку, но Куфуко ответа не требовал. Какой-то он странный гопник, понимающий, добрый, смущается. С ним уютно, даже несмотря на его всех этих друзей и на две полторашка пива в холодильнике. — Это все ты виноват, ты тут не кого не уважаешь если тебя что-то не устраивает то вали, не смей хоть что-то говорить про нашего сына! — сквозь тишину квартиры прорезался крик из-за стены — Ты его не воспитывал! — Воспитывала его ты, мразь, поэтому и вырос ёбаным пидором, ты даже его сучьим именем назвала, шлюха, блять, нагуляла своего сыночка, а я его как родного воспитывал, неблагодарные вы уроды — кричал мужской голос, и Энви сделал глоток из кружки, подняв на Куфуко пустой взгляд. Тот смотрел куда-то в совсем несуществующую точку в пространстве, с силой сжимая кулаки на своих коленях — Этому маленькому ублюдку вообще плевать на тебя, сбежал, как сука последняя. Он вернется, кровью харкать будет, пока в ней не захлебнется, ты его по кусками собирать будешь. Куфуко метнулся взглядом к Энви, сам испугавшись за парня, но тот сидел и спокойно читал название конфеты. Выдавало его только то, как побелели и без того бледные губы, и как дрожали тонкие худые пальцы. Сейчас Куфуко, стараясь отвлечься, думал лишь о том, что неплохо было бы пацана откормить супам и котлетами и пару раз с собой на турники забрать. Не делать из него икону, но и не переживать, что он поломается, если выйдет на улицу в сильный ветер. Энви поднял взгляд, молящий о прощении, а сам лишь беспечно пожал плечами, мол, не буду ни чем харкаться, это он на эмоциях. Но Куфуко и сам когда-то в этом жил, и знал, что сейчас этот ублюдок говорит все от чистого сердца. И, стоит Энви показаться на пороге, и все, прощай его аккуратный нос. — А пойдем в магаз сходим, — с неестественной улыбкой заговорил Куфуко — Не знаю насчет торта, но рулетик купим. Че захочешь, короче, у тебя днюха же. Давай, поднимайся свою тощую задницу, это не вопрос был. Будем тебе днюху делать. Я пару пацанов позову, они нормальные не боись. Гикидо, на этаже ниже живёт, тоже знает об этой твоей хуйне. Сам, говорит, пару раз тебя оттуда забрать хотел, уважает. Только умойся, у тебя там это, краска твоя потекла. **** Снова крики, визги, стуки и грохот. Энви мутит, он чувствует себя просто ужасно, хочется плакать, выйти в окно и блевать. Хочется сбежать к соседу Куфуко, увидеть его улыбку, почувствовать, как он хлопает по плечу в неудачной попытке успокоить, только он сейчас со своими пацанами. Наверное опять ломает кому-то лицо. Одним словом, бежать некуда, и Энви терпит, с сожалением смотря на сломанные отчимом наушник. Единственный наушник. Энви надеется, молится Богу, в которого поверил только из-за без выходности, и то не до конца, чтобы все это закончилось как можно скорее. Очередной грохот заставляет подскочить на кровати, и Энви понимает, что нужно валить. Уж лучше он ночь на улице погуляет. Быстро скинув в рюкзак все, что может понадобиться, включая еще одну кофту – парень быстро замерзал — он выскакивает из комнаты. В этот момент в прихожую, прямо к его ногам, буквально влетает мать, падая на спину, вся в крови и синяках. Отец, медленно идет ближе, скалясь и натурально рыча, и Энви понимает, что у него есть два пути. Позорно сбежать или встать и защитить мать, повзрослеть. Энви однозначно, не колеблясь ни секунды, выбирает первое, но все равно делает шаг и закрывает собой сжавшуюся в клубок женщину, с животным ужасом смотрящую в спину сына. — Свали, щенок, — рыча, выплевывает мужчина, и Энви начинает дрожать, но упрямо стоит — Съеби, сказал, пока я тебе ребра не сломал. — Прекратишь бить ее, тогда и уйду, — голос звучит подозрительно спокойно, тихо, а внутри все органы крутят хоровод вокруг позвоночника. — Блять, ты мне условия ставить будешь? —Мужчина хватает Энви за грудь, с силой вытряхивая, и парень видит этот сумасшедший блеск в расширенных зрачках. Он машет руками и ногами, надеясь попасть по отцу, но лишь хлопает его пару раз по бокам, лишь сильнее распаляя чужой гнев. В этот момент его матушка валяется побитым лицом, а он пытается в этот момент не зарыдать. Удар в живот выбивает весь воздух, к горлу подкатывает желчь и остатки бутерброда, который парень съел пару часов назад. Слезы текут по щекам, пока Энви, согнувшись пополам, беспомощно хрипит. Энви начинает захлестывать ярость, и он медленно разгибается, пока взгляд заволакивает словно красной тряпкой. В этот раз ему все же удалось ударить ему прямо в живот, и пока его отец осознает то что произошло. Энви быстро хватает рюкзак и быстро сваливает в подъезд. Лифт, как всегда, не работает, и парень бежит по лестнице вниз, слыша проклятия и оскорбления в свой адрес. Воображение подрисовывает догоняющие шаги, и Энви ускоряется, пока не сваливается порожек, разбивая колени, локоть и, кажется, подбородок. Плевать. Подхватив рюкзак, он бежит дальше, и только ночной воздух, мягко обнимая, словно успокаивая, позволяет остановиться. Энви упирается ладонями на лавку пытаясь отдышаться, а потом садится прямо на асфальт, опираясь спиной о поломанную деревянную лавочку. И теперь когда его мозг начинает проснуться приходит ликование: он смог, он постоял за себя и защитил мать; со вторым – злость, почти чистая ярость: матери было плевать, за своего мужика она переживала гораздо больше, ей было похуй на сына; — Энви? — слышится рядом, и парень вздрагивает, отбрасывая от себя окурок — Ты че, бля, творишь? — Куфуко в два шага подлетает к Энви, и включая фонарик на своем старом телефоне, светит на запястье, садясь на корточки для лучшей видимости. Парень реагирует не сразу, Куфуко успевает увидеть синяк но– нет, тот уже закопался в капюшон толстовки — А ты че тут, время час ночи, — Кофуку помогает Энви подняться, а потом понимающе хмурится — Твои опять? Пиздец, а тебе кроме меня съебать некуда, у тебя вроде ведь твой дружок смотал к бабке? Как почувствовал, не пил почти, ушел рано. Тебя трогали? Энви не хотел бы вообще ничего отвечать, но он не удерживает в груди всхлип, и Куфуко этого достаточно, чтобы сдернуть чужой капюшон. Энви вздрагивает, ожидает крика, удара, скандала, но не дожидается. Куфуко просто прижимает его к груди, утыкается носом в его светлые волосы и гладит по дрожащим плечам, измазывая свой спортивный костюм в чужой крови. Энви даже тихо усмехается, но обнимает Куфуко в ответ, стараясь без слов сказать тому, чтобы остаться так еще немного. — Я ударил его, представляешь? — говорит Куфуко, словно маленький мальчик хвастается перед мамой новым рисунком, и Куфуко напрягается чуть сильнее, но касания к плечам не теряют своей нежности — Я смог защитить маму, переключил на себя. Он больше не будет ее бить, по крайней мере, сегодня. — Молодец— почти шепчет Куфуко, и Энви прижимается к нему сильнее. Такой вариант своего имени от Куфуко можно услышать, только если дело становится совсем уж, до испуга серьезным — Молодец, но зачем? А если бы ты не успел убежать? А если бы этот мужик бы побежал за тобой? В нашет районе не души, тебя бы прибили и пальцем даже не пошевелил. — Энви отрицательно мотает головой и скомканно рассказывает, что она просто смотрела, а потом начала бегать с отцом. Куфуко охватывает ярость, такая сильная, что он аж дрожит, коротко скользя по Энви оценивающим взглядом. А потом сажает его на лавочку. Он берет руки Энви в свои, они у него тощие, бледные, но довольны нежные. Голова Куфуко опущена вниз, он ведет по коже крайне нежно и деликатно, но автоматически, думая о чем-то своем. А потом касается одной костяшки губами, а потом еще одной, и еще. И так все десять, пока Энви отчаянно краснеет, но рук выдергивать не смеет. Растворяется весь в этой ласке, позволяет коснуться губами к его синякам, а потом начинает целовать его шрамы на запястье. Их немного, они короткие и уродливые, широкие и со рваными краями. — Куфуко, ты чего, — шепчет Энви, и забывает о любой боли — Пошли домой. — Куфуко встает и за руку ведет парня в подъезд, так же за руку идет с ним по лестнице, следя, не больно ли Энви двигаться в общем — Приходи когда хочешь, только больше не нарывайся больше. Рановато тебе еще в больницу.