Малыш

      Они узнали обо всём почти сразу.       В тот день, когда к Лионелю, наплевав на все возможные правила и уставы ворвался Валентин. Бледный, с совершенно потерянным взглядом. Ему не впервой было нарушать военные приказы, но никогда до этого он не забывал про этикет. Никогда не трепал в руках край мундира. Никогда не запинался, будто не мог подобрать слов.       — Мне нужна помощь.       Он выпалил это на одном дыхании, без приветствий и дворцовых расшаркиваний. Валентин отчаянно пытался выглядеть спокойным, не дать ни одной эмоции появиться на его лице, но Савиньяк видел, как плотина хвалёного спрутского самоконтроля рушится, распадается на части, и сквозь огромные дыры и щели за ней проглядывает самая настоящая истерика. Лионель лишь кивнул, велев Придду продолжать.       — Меня беспокоит состояние Арно.       Арно.       Не виконта Сэ.       Не капитана Савиньяка.       Арно.       Лионель напрягся, выпрямил и без того прямую спину. От дурного предчувствия похолодели пальцы.       Все дальнейшие события Лионель помнил так остро, будто они повторялись из раза в раз, каждый день. Наверное, так и было. Он видел это всё снова и снова, стоило ему закрыть глаза.       Он помнил, как Валентин нетерпеливо вёл его по коридорам, и его шаги отражались от стен нервным глухим эхом. Как они зашли в разгромленную комнату, где посреди перевёрнутой мебели, скомканной бумаги и порванного тряпья сидел связанный — обезвреженный — Арно.       Лионель помнил, как наткнулся на непонимающий взгляд младшего. Как Валентин за спиной внезапно севшим голосом произнёс: «Я послал за госпожой Арамона», и граф Савиньяк, внутренне холодея, понял, что будет дальше. Он почти не удивился, когда в дверях появилась Селина, и лицо Арно исказила уродливая гримаса.       Проэмперадор Севера и Северо-Запада, почти бессердечный маршал Савиньяк, который в любой ситуации оставался холодным и беспристрастным, смотрел на корчащегося в необъяснимом бешенстве младшего, и не мог выдержать этого. Он отвёл взгляд.       Бросив Придду приказ увести Селину, на негнущихся ногах подошёл к тому, кто когда-то был его братом. В голове мелькали сотни мыслей, начиная от того, как сказать матери, заканчивая упавшим на плечи пугающим осознанием, что теперь от зелёной дряни не защищён никто.       По ночам Лионелю снилось, как смотрел в побелевшие глаза, некогда такие похожи на его собственные, и он подскакивал на скомканной постели, пытаясь унять бившую всё тело дрожь. В его снах Эмиль вновь сидел на коленях возле матери и горьким шёпотом обещал ей найти другой способ, изобрести лекарство, помочь, спасти, ведь в их семье всегда должны быть Арлетта и Арно. Но мать сверлила стену пустым взглядом и не отвечала ему. Она никому не отвечала.       Лионелю снилось, как он писал письмо Алве. Как кривыми, резкими буквами, разрывая бумагу, выводил сухие фразы:       «слишком долго пробыл рядом с бесноватыми»       «никто не в безопасности»       «только один вариант».       Савиньяк видел, как на глазах тускнела Арлетта, будто из неё выкачали весь свет. Она, мать маршалов, всегда знала, что может потерять сыновей на войне, но не думала, что это это произойдёт так. Глупо. Несправедливо. Страшно.       Он видел, как пил у камина Эмиль, вливая в себя бутылки одну за одной, а потом, пьяный, он ломал мебель, бил посуду, кричал, бросался на Ли с кулаками, словно хотел отомстить злодейке-судьбе в его лице.       Видел, как превращался в живого мертвеца Придд. Как ушла из его глаз жизнь, как выцвел голос, как его лицо навсегда застыло в невыразительной мине, скованное каменными тисками боли.       Лионель смотрел в зеркало, и вместо себя видел Арно. Таким, какими он был в их последнюю встречу. Он лежал на полу в пустой комнате. Исхудавший, напуганный, Арно будто бы стал на несколько лет младше, снова тем порывистым мальчишкой из Сэ, который вот-вот должен быть отправиться в Лаик.       Лионель стоял напротив него, до скрежета сжав зубы. У него долг. На нём — страна, если не весь мир. Он не может позволить себе слабость. Родственные чувства не должны быть важнее безопасности двора, армии, всего Талига. У него не было другого выхода.       Лионель поднял пистолет, глядя на Арно, так сильно в этот момент похожего на отца, на Эмиля, на мать, на него самого.       Он положил палец на курок.       Выстрелил уже не Лионель.       Выстрелила закатная тварь, у которой больше не осталось сердца.