Белый Бим чёрное ухо

      Полуденное солнце тёплыми лучами заливало комнату, играя в ярких медных прядях маленького мальчика. Покоцанный стол тихо скрипел от вечных занятий за ним. Комната старого детского дома "Радуга" была маленькой, вмещала только две кровати, стол, два стула и фиалку в белом горшочке. Серёже повезло, он жил в комнате один.       Одна из причин, почему он жил отдельно - злые, глупые дети, которые звали мальчика шизиком, извращенцем. Второе к нему прикрепилось из-за рисунков обнажённой Венеры. Он любил эту картину, хоть и видел её только два раза в жизни. Из-за этого прозвища воспитатели неохотно подселяли других детей в комнату. Однако, надолго они там не задерживались - уходили спустя максимум неделю.       Мальчик тихо вздохнул и, подняв уставшие глаза, посмотрел в окно. Солнце золотило его лицо, как будто изнутри подсвечивая. Он блаженно зажмурился, но тут же раскрыл глаза, скривившись. Во внешнем уголке чистого голубого глаза мелко выделялся синячок.       Серёжа говорил воспитателям, что ударился, нечаянно ткнул ручкой. Он ни за что не признается, что это сделал Валерка. Со своими прихвостнями он подкараулил его в коридоре, перед самым отбоем, и поставил пару синяков на теле, заодно задев глаз. Серёжа никому ничего не сказал, ведь если скажет, то непоздоровится. Удары станут сильнее, а гематомы больше.       Стоит заметить, что в прошлый раз Валерка не закончил начатое. А всё из-за того мальчика. Черноволосый, хмурый, высокий для своих восьми лет, он защитил Серёжу, оттащив за шкирку его мучителей.       Не по годам сильные руки схватили за край потрёпанной рубашки, рванув назад малолетнего наглеца. Валерка захлебнулся последним словом, перед его глазами пронеслись потолок и чья-то тёмная шевелюра. Спина глухо столкнулась с полом, а её обладатель вскрикнул от боли. Двое других, поняв, что их может ждать такая же участь, быстро удрали с места происшествия. Темноволосый не стал их останавливать, только бы время потерял. Обидчик весь скорчился и будто бы стал меньше.       Серёжу била крупная дрожь. Он лежал на боку в позе эмбриона, закрывшись маленькими ладонями и тихо всхлипывая. Он ничего не понимал. Почему прекратились удары? Почему он услышал крик? Ему было страшно. Старые гематомы и синяки нещадно болели от свежих ударов, слёзы рекой лились по впалым щекам. Раздался звонкий хруст кости, а затем громкий вопль, заглушенный рукавом ветхой рубашки. Без лишних слов мальчик с силой поднял за шкирку Валеру. Ноги у того подгибались, не в состоянии держать своего хозяина. Глаза широко распахнуты, руки вяло держат нос. Кровь запачкала губы, подбородок и капала на рукава. Темноволосый искривил губы, а затем сказал:       - Не смейте к нему приближаться никогда. Понял?       Валере ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Он был побеждён и понимал это. Больше он к Серёже не подойдёт. Пробормотав почти неслышное "да", он убежал вглубь коридора.       Серёжа больше не плакал, лишь тихо всхлипывал, опустив руки. Он подавленно смотрел на чужого детдомовца, не представляя, кто он такой и зачем заступился.       В это время мальчик, начистивший рожу его обидчику, быстро подошёл к скукожившемуся Серёже. Он протянул жилистую руку, костяшки которой были в кровавых разводах.       - Поднимайся. - Ответа и ответных телодвижений не последовало. - Поднимайся скорее, если не хочешь, чтобы воспитатели вышли и заметили тебя, всего побитого.       Серёжа разжался и испуганно глянул на незнакомца. Однако протянул ему свою дрожащую руку. Он обхватил горящие после удара пальцы и, напрягшись, со всхлипом встал. Туловище пронзила волна тупой боли, распространившись повсюду. Темноволосый хмуро оглядел Серёжу, а потом потянул его к длинной лестнице. Они шли быстро на второй этаж, не оглядываясь. Хулиганы поступили глупо, подловив мальчика на первом этаже. На нём располагались кабинеты учителей и воспитателей, было опасно нападать так открыто. Точнее, глупо. Но кто сказал, что Валерка был умён?       На втором этаже хватка рук ослабла, и они остановились. Серёжа поднял голову, виновато глядя куда-то в пол. Не решившись рассмотреть своего спасителя, он замялся, пока не услышал тихий кашель.       - Куда тебе?       Мальчик так и стоял с опущенной головой, всё ещё редко всхлипывая.       Вдруг пальцы темноволосого резко схватили того за подбородок, поднимая его глаза на уровне своих. В голубых большущих омутах заплескался страх. Незнакомец несколько секунд молчал, а потом заговорил.       - Никогда не отпускай взгляд, так делают только трусы и жалкие. Родители так говорили. - Немного помолчав, он добавил: - Когда-то. Так куда тебе?       Серёжа сглотнул и мотнул головой в сторону, указывая на дальнюю дверь, заодно освобождая лицо из цепких пальцев.       До комнаты они дошли в молчании. Только у самой двери Серёжа выдохнул и повернулся к темноволосому, обнимая его. Тот осторожно похлопал по спине, успокаивая. Отстранившись, они долго смотрели друг на друга.       - А... Как зовут тебя?       Мальчик по-доброму усмехнулся, сделав шаг назад.       - Олег Волков. А тебя?       - Сергей Разумовский. Ну, спокойной ночи, - неловко пробормотал он.       Олег ушёл, оставляя мальчика в одиночестве.       Глубокой ночью, когда все уже спали, Серёжа сидел на широком подоконнике окна и задумчиво вглядывался в мерцающие огоньки окон домов, думая о загадочном Волкове, который его защитил.       Старая карусель мерно поскрипывала в такт движениям детской ноги. Волков сидел напротив, разглядывая друга. Надо же, друга. Прошёл всего год после того случая, но всё произошло так внезапно, что Серёжа просто привязался.       Они брели по заднему двору, иногда перебрасываясь вопросами, бессмысленными, но такими нужными фразами. Холодный ноябрьский ветер пробрался под куртку, пересчитывая все рёбра, вызывая мурашки. Пожухлые осенние листья шептали свою песню на песке. Деревья жалобно скрипели, протягивали свои узловатые ветви-руки к друзьям.       - Олеж, а знаешь, как тебя называют? - Серёжа весело сверкнул глазами. Не дождавшись ответа, он сказал: - Бимка. Верный товарищ Бим. - Он опустил плечи и уже грустно добавил: - Глупые, да? Ты же совсем не собака.       На губах Олега расцвела ухмылка. Да, он знает. Слишком часто слышит шепотки Валерки и двух прихлебал по углам. Но никто не осмелился сказать вертящееся на языке "верная псина Бим". Он покачал головой.       - Возможно, я взаправду веду себя, как верный пёс, что оправдывает мою фамилию, но, знаешь... - Он многозначительно посмотрел на рыжика. - Мне нравится.       Серёжа удивлённо и открыто взглянул на темноволосого. Он не понимал, откровенно не понимал, почему это нравится. Это было унизительно, глумливо и неправильно. Нет, конечно, когда Олег был рядом, это казалось самой правильной вещью на свете, но такие слова - нет.       И тут до Разумовского дошло. Голубые глаза впились в тёмные, а дыхание застыло где-то в лёгких. Он подался вперёд, тонкие руки сомкнулись за спиной, крепко обхватив Волкова. Тот будто ждал этого, как этот самый Бим из фильма - ждал верно и преданно. Жилистые руки легли на рыжие пряди, притянув ближе, а губы растянулись уже не в ухмылке, а в счастливой улыбке.        - Спасибо, Олеж. Я... - слова в горле смешались и вырывались клокочущим звуком. Он сильнее сжал чужую спину. "Я люблю тебя" так и не было сказано.       Серёжа усердно готовился к итоговом экзамену по информатике, но в голову лезли только тёплые, как вода летом, слова Волкова. "Ты справишься, Серёж". Конечно, он со всем справится. Сдаст экзамен на высший балл, поступит в МГУ, проводит Олега в треклятую армию. Он чувствовал себя Бимкой. Тем самым, каким Волков был когда-то. Да и сейчас до сих пор защищает от редких нападок уже подросших задир. Разумовский знал, что дождётся своего друга. Он уже забыл про и так понимаемую информатику, уносясь в воспоминания.       Весна полностью вступила в свои права: мелкая сочная зелень пробивалась сквозь тёмную, нагретую солнцем землю, молодые почки распускались на деревьях, красные, жёлтые, белые тюльпаны пестрели то тут, то там, источая сладкий аромат.       Двое молодых, совсем юных людей сидели на облупившейся скамейке, уплетая за обе щеки сахарную вату. Рыжеволосый постоянно поправлял свои отросшие пряди, ярко улыбаясь и смеясь. Олег только смотрел на него, возвращая ему улыбку.       - Олеж, ты точно все решил? Я думаю, ты отлично бы смотрелся рядом со мной. - Он наклонил голову. Тотчас же понял, что сморозил, лёгкий румянец окрасил скулы. - Ну, в смысле, в университете.       Волков тихо рассмеялся, легко ударив по руке Разумовского, который уже тянулся к своим длинным, по шею, волосам. Грубые пальцы осторожно заправили их за ухо, нечаянно задев щёку. Серёжа затих, замер, во все глаза глядя на руку Волкова, которая уже полностью переместилась на неё. Темноволосый мягко погладил большим пальцем скулу Серёжи. Сам Серёжа сидел ни жив, ни мёртв, забыв про сахарную вату, про тему разговора, про всё на свете. Он перевёл взгляд синих-синих, как море глаз в чёрные омуты напротив. В глазах Олега удивительно гармонично сплетались нежность и решительность. А затем Серёжа почувствовал его губы на своих. Тёплые, в мелких трещинках, они казались родными, напоминающими их детство, когда они только познакомились. Волков начал аккуратно выцеловывать уста Серёжи, левой рукой поглаживая чужую скулу. Тот даже не дышал, боясь спугнуть момент. Он часто наблюдал за Волковым, за его грубыми руками, которые бережно обнимали, поглаживая спину, за тёмной шевелюрой, которую трепал ветер и собственная рука, за глазами, которые смотрели так долго в ответ и за губами, которые сейчас сминали его. Он шевельнул своими, отвечая. Ладонь Волкова дрогнула, Отстранившись только для того, чтобы переместиться на нежную шею. Пальцы чуть сжали её, вырывая их губ полустон-полувсхлип. Олег, воспользовавшись моментом, провел языком по зубам Разумовского. Тот выдохнул, зарывшись тонкими пальцами в густые волосы. Последний поцелуй. Они отстранились.       Сжимая волосы на затылке, Серёжа тяжело дышал прямо в губы напротив. Волков медленно облизнулся, ещё раз погладив большим и средним пальцем шею рвжеволосого.       - Да, Серёж. Я всё решил. Но... - Он снова провел языком по губам, растягивая их в улыбке. - Но я правда буду отлично смотреться рядом с тобой.       Рот Серёжи удивлённо приоткрылся, а глаза заискрились счастьем и влюблённостью. Он никогда бы не мог подумать, что его светлое, чистое и ничем не омрачённое чувство окажется взаимным. Он наконец отпустил волосы Волкова.       - Это я и хотел сказать. Я... - Он сглотнул и опустил глаза.       "Я тебя люблю" вновь не было ни сказано, ни услышано.       Холодные слёзы солёными дорожкам текли не по щекам, а по раненому сердцу. В который раз за день плакал, он не помнил. Помнил только воспоминания, жалящие до сих пор бедны разум.       На перроне было многолюдно, в воздухе стоял гул из голосов, прощаний, смеха и редкого лая собак. Раздался гудок поезда, колёса опасно близко зашипели. Серёжа разбрасывался виноватыми "простите", "извините", пробираясь сквозь толпу вперёд. Оставалось двенадцать минут до отправления зпветного поезда, увозившего его любимого в дальние края. Наконец он увидел знакомую, вдоль и поперёк изученную широкоплечую фигуру. Ноги сами быстрее понесли к ней, Разумовский буквально впечатался в Олега на всей скорости. Их губы встретились в плавном, нежном поцелуе, руки нашли скулы друг друга. Им было так плевать на людей вокруг, на оставшиеся десять минут. Волков прервал поцелуй, заглянув в самое дно глаз Серёжи.       - Береги себя, Серёж. Пожалуйста, спи хотя бы по семь часов. Гуляй на свежем воздухе, иначе глаза за компьютером сломаешь. - Он погладил шею рыжеволосого. - Я позвоню тебе.       Разумовский жадно разглядывал Олега, старательно запоминая каждую клеточку тела. Он не мог поверить, что тот уезжает далеко-далеко. Кивнув, он в последний раз крепко, до хруста в рёбрах, обнял любимого.       Раздался последний гудок поезда.       Волков запрыгнул в него. Обернувшись, он увидел кристально-чистые слёзы в блестящих лазурных глазах. Сердце сжалось, упав и разбившись где-то на платформе. Серёжа. Его мальчик. Его страсть, его жизнь, его любовь. Олег зашёл в двери, окончательно скрывшись. Дойдя до своего места, он увидел Разумовского, который махал ему и что-то шептал. Волков смог разобрать только "Позвони мне" и "Я люблю тебя".       Поезд тронулся с места.       Ничего из того, что просил делать Олег, Сергей не выполнил. Он не спал, не ел, заваливая себя работой над социальной сетью, только бы не вспоминать. Он отчаянно жалел, что не сказал ему заветное "люблю", хотя надо было кричать, шептать, стонать это слово. Жалел, что не видел сейчас его чудные глаза, не слышал глубокого голоса и стук родного сердца. Жалел, что пришлось положить букет нежных тюльпанов на холодную могильную плиту, а не в горячо любимые руки. Жалел, что боль истерзанной души сейчас с ним, вместо заслуженного безграничного счастья.       - Ты справишься, Серёж.       Серёжа зажмурился, сжавшись в кресле. Его нет. Но тихая улыбка украсила искусанные губы. Он всегда улыбался при виде Олега Волкова. Даже сейчас, ведь это он. Пусть эта улыбка и ломаная, потому что никакого Волкова здесь нет и никогда не будет. Пусть слёзы текут по щекам, вспарывая раны, Серёжа улыбается, ведь это он. Пусть и не настоящий. Пусть даже если его личная галлюцинация.