Риск потерять всё.

- Знаешь, я могу понять многое. Но не то, что ты припёрся ко мне в девять часов вечера, в понедельник, с ящиком пива. - Лохматый нахмурился. - Где Масяня? - Лохматый, ну чё ты начинаешь! - закатил глаза Хрюндель. - У меня просто выходной завтра, дети болеют, Масяня с ними сидит! Ну, вот я к тебе и проставиться пришёл! Ты чё, не рад что-ли? Сто лет вдвоём не зависали! - Ещё б ты обо мне кроме посиделок с пивом вспоминал иногда... - неслышно проворчал Лохматый, проходя на кухню. - Тащись уже сюда, не гнать же тебя теперь на улицу. Надеюсь, ты фильтрованное взял! - Да взял я твою мочу, обижаешь! - Сучара. *** - А вообще, - Хрюндель затянулся. - Я начал замечать, что педиков больше стало. - Ты в каком смысле? - В наипрямейшем, Лохматый, наипрямейшем. И геев, и лесбиянок, и тех, кто и с теми, и с теми спит, всё больше. Куда не повернёшься - всюду одни ЛГБТ-шники, при чём, в основном это молодняк. - Их всегда много было. - Лохматый поджал на табуретку ногу и положил на коленку подбородок. - Просто они теперь, по большей части, открыто о себе заявляют, в отличие от тех, которые в нашей юности были. Просто их за это пиздили, а нынешних общество более менее принимает. - Да не, я ничё не говорю, у нас же даже было несколько на курсе таких ребят и ничё... - Ты двух или трёх, собственно, и отпиздил тогда. - Лохматый помотал головой, взъерошив и без того спутанные волосы. - Мы с Масяней тогда тебе ещё пиздюлей за это надавали, помнишь? Хрюндель замялся. - Ну да, было дело... Ну тут ведь тоже от воспитания зависит, ну... Сейчас то я к ним нормально... "Пизди поменьше, пидрила." - хотелось плюнуть Лохматому. Хорошо, что его пиво не пьянит вообще, а то бы без драки не обошлось. - А ты-то, Лохматый, как к ним относишься, а? "Отношусь." - Никак. Люди, они люди, в первую очередь. А с кем они спят и кого целуют, это уже не моя проблема и не моё собачье дело. - Вот эт правильно! - Слышь, Хрюндель... А вот если бы я вдруг геем оказался, ты бы чё делал? - неожиданно спросил парень, не глядя на друга. - Ну вот, чисто гипотетически? Хрюндель выпустил столб дыма в потолок и озадаченно уставился в одну точку. Сигарета стремительно прогорала, роняя пепел на испещрённый царапинами старый стол. - А вот хуй знает... - протянул он после длительного молчания. - С одной стороны, ты мне как Масяня, как дядя Бадя с Чучуней, как семья, а с другой... Ты - и с мужиками ебаться... Как подумаю, мерзко становится... - Похуй, забей. - Лохматый залпом допил своё пиво и открыл новую бутылку. - Уже полвторого ночи. У меня останешься, или домой? - У тебя, наверное, Масяня курево унюхает, на куски порежет. Слышь, а ты не помнишь, Колобухин когда последний раз в своей забегаловке появлялся? Опять обкуренный где-то валяется... Лохматый аккуратно поставил последние бутылки к выходу и, отходя к окну, кинул взгляд на развалившегося на диване Хрюнделя. - Мерзко ему становится. А от самого себя тебе не мерзко, блять? Лохматый присел на подоконник и закурил. Рядом прыгнул Семёныч и сжался в комок, щурясь на хозяина понятливым зелёным взглядом. Лохматый был человеком, которого не любили звать на попойки по одной простой причине: он никогда не пьянел и всегда все помнил даже после жуткого запоя. Какую бы хуйню он не творил, какую бы наркоту не кидал, всё одно: помнил после того, как проспится, всё до последней минуты. И самое отвратительное тоже. Первый раз это было на дне рождения у кого-то с их курса, может быть, даже у главного барыги их компашки, Колобухи. А может быть и у Горлопана, она любит такие ёбнутые сборища. Не суть. Хрюндель тогда был одним из ярых алкоголиков и покурить травку любил до потери пульса. Как сейчас в голове заискрили воспоминания: пьяный и обкуренный в жопу Сашка лезет к нему в чьей-то тёмной комнате... Кровать воняет блевотиной и нестиранным бельём... Он кусает Антона, задирает ему волосы до поросячьего визга... И в конце концов трахает так, что Лохматый неделю не мог безболезненно сидеть. Было грязно. Было больно. Было так ужасно, что кишки хотелось с мылом раз на тридцать промыть. Но Лохматый никому не сказал. Отходил пару недель как убитый, валялся в апатии сутками, пил таблетки горстями, но, сука, молчал как партизан, чтобы никто и никогда не узнал об этом позоре. Второй раз был менее травматичным. На тусняке у Ляськи на даче были пьяные, но не было накуренных, она перекрыла весь этот рассадник наркоманов на корню. Вообще, Лохматый был ей за это невъебенно благодарен - тогда он только-только начинал задумываться о своём неправильном образе жизни, и именно это решение Ляськи стало для него решающим шагом бросить хотя бы наркоманить. Но бросать бухать-то он не собирался, правильно? Правильно. Как не собирался бросать и Хрюндель. В незабвенные девяностые Саня был одним из самых заправских алкоголиков и, честно говоря, о годах своей юности он ни капли не жалел. С искренней теплотой вспоминал об армии и с гораздо большей теплотой о дембеле, не жалел ни об одной ночи, проведённой в компании девицы на одну ночь, не жалел ни об одном скуренном косячке и ни об одной бутылке выпитого пива, коньяка или водочки. А какие он посещал дискотеки... Дискотека 90-х на даче у Ляськи, на втором этаже, в спальне родителей, запомнилась Лохматому ярче и насыщеннее всех до этого бывших и последующих. Хотя бы просто потому, что именно тогда он умудрился влюбиться в человека, у которого сейчас двое детей, ипотека и жена, переодически и с любовью ебущая ему мозг. Хрюндель плохим человеком никогда не был. Но говно умел творить с просто завидным постоянством. И говно это, как правило, ярче всего проявлялось именно по отношению к Лохматому. Антон Лохмаченко парнем всегда был свойским, можно сказать, своим в доску, любимым всеми, но никому при этом ненужным. А что, прикольный узловатый малец, лохматый и пахнущий перегаром, крепкий коротышка в широченных штанах и тугой чёрной майке, в синей кофте с катышками, которая висела на нём мешком - таким его помнили его друзья, таким он оставался и по сей день. Он не был никому нахрен нужным и о нём вспоминали, когда начиналась очередная тусня или его надо было о чем-то попросить, что сам Лохматый, в принципе, всегда знал и о чём ни капли не сожалел. Он просто привык к такому отношению и никогда не пытался его исправить или хотя бы попробовать сделать так, чтобы его уважали. В любой компании он всегда был либо лишним, либо чужим, либо тем, о ком забывали до определённого момента - конкретным случаем последнего являлись Масяня и Хрюндель. Они звонили ему, когда некому было посидеть с детьми, когда надо было полить цветы, пока вся семья в отпуске или тогда, когда становилось скучно. Другого было не дано и Лохматый воспринимал это, как факт. Как и всецело принимал то, что женщины ему никогда особенно не нравились, из-за чего он никогда не сможет найти себе достойную жену. С парнями он спал как до первого потраха с Хрюнделем, так и после, по сей день. С некоторыми даже встречался непродолжительное время, по полгода примерно. В незабвенные девяностые было сложно отыскать парня даже на одну ночь, но Лохматый всегда был очень даже изворотлив и настойчив, когда того требовали обстоятельства, поэтому хороший секс с парнем у него всегда был, а гёрлфриенды заводились на пару месяцев для отвода глаз. Антон знал, что если совершит каминг-аут перед друзьями, в его кругу общения останется только Масяня, пару раз переспавшая с подругами по молодости. Как подтвердил сегодняшний разговор, Саша тоже, скорее всего, максимально от него отстранится и детей своих к нему подпускать на километр перестанет. А этого Лохмаченко себе позволить не мог. С самого начала своей влюблённости Лохматый знал, что с Сашей у него ничего и никогда не получится. Во-первых, Хрюндель был ярым гомофобом и вправду отпиздил нескольких геев во времена учёбы, за что по полной программе получил от Антона и Масяни по щам. Во-вторых, ещё до первого потраха с Лохматым он уже состоял в отношениях с Масяней и любил её по-настоящему, в чём никто и никогда не сомневался. А сейчас он вообще женат, у него двое детей и ипотека, что ставило крест на их с малой долей вероятности возможных отношениях. Лохматый уважал Масяню и дорожил дружбой обоих, довольствуясь вот такими вот вечерними посиделками, понимая, что до самой старости уже не сможет рассчитывать на что-то большее. Лохматый выкинул бычок в форточку и спрыгнул с подоконника, направляясь к своей спальне. Проходя мимо сладко спящего Хрюнделя, он вдруг не удержался и, нагнувшись, поцеловал его в лоб, глубоко вдохнув запах пива и сигарет. Уже в перелёте между комнатами он услышал хриплый голос друга: - Слышь, Лохматый, это чё только что было? - Ты о чём вообще? Опять белку с пива словил? - холодно переспросил Антон, чувствуя, как в груди что-то болезненно сжалось и похолодело. - А, бля... Сорян, показалось... - Хрюндель махнул рукой, расслабился и перевернулся на другой бок. Лохмаченко облегчённо выдохнул, плюхаясь на собственную кровать и накрывая лицо руками. Только что он был в шаге от того, чтобы разрушить абсолютно всё, чем дорожил на данный момент. И пусть уже завтра утром Хрюндель, если вообще хоть что-то вспомнит, посчитает этот проступок за белку, Лохматый поклялся себе, что больше так рисковать не будет. Достаточно взглядов и посиделок. Иначе катастрофы не избежать.