(Не)токсичные отношения

*** Кто-то мог бы сказать, что это любовь с первого взгляда. Но Ханма, посмеявшись, возразил бы, что тогда уж с первого матерного слова. Просто однажды он увидел паренька среднего роста с крашеными прядями, который в легкую разделался с пятью старшеклассниками. Он безжалостно избил их, а после спокойно забрал их деньги и мобильники. Глядя на стонущих на асфальте хулиганов и равнодушно пересчитывающего деньги паренька, Ханма тут же решил, что он просто обязан стать частью его будущей банды — Вальхаллы. — Эй, как тебя зовут? Я Ханма Шуджи, — улыбка как можно дружелюбнее, легкий наклон головы — говорят, так он выглядит обаятельно. Большие янтарные глаза посмотрели безразлично. Щеки были забрызганы кровью — будто веснушки. — Ханемия Казутора. Чего тебе? — Не хочешь вступить в мою банду? Обещаю, тебе понравится у нас… — Ханма мог бы долго рассказывать о преимуществах своего нового «дома», но ему — увы — такой возможности не дали. — Не интересует. — Может, все же выслушаешь? — Пошел нахуй, — зло усмехнулся Ханемия, отступая и разворачиваясь. — Я никуда вступать не собираюсь, так что отъебись. Наверное, это был первый раз, когда Ханма не смог ничего ответить, когда его послали. Может, он был очарован светлыми пустыми глазами или этой странной прямотой? Конечно, правую руку босса Вальхаллы одним «отъебись» не остановить. И если Ханма что-то решил, переубедить его не смог бы даже Кисаки — хотя тому было не до странного желания Ханмы затащить в банду случайно увиденного уличного бойца. Казутора послал Шуджи восемь раз, трижды обозвал мудаком и сталкером, пятнадцать — ехидно прошелся по его одержимости. В ответ Ханма мило улыбался и звал погулять. — Ты все еще хочешь меня… — запыхавшийся Ханемия задержал на секунду дыхание, чтобы замедлить его. Ханма, к которому он прибежал сразу после занятий в школе, не раздумывая кивнул. Где-то позади судорожно откашливал свою газировку Кисаки. — …в свою банду? — закончил Казутора. Моргнул, посмотрел Ханме за спину, на все еще кашляющего Кисаки. — И туда тоже, — Ханма приобнял его за плечи, уводя от школы и сдавленно хихикающего Тетты подальше. — С чего вдруг такая резкая перемена? А где уже привычное «отъебись»? Казутора фыркнул, скинул его руку с плеча. Отвел взгляд. Челка, растрепанная сильнее обычного, съехала в сторону, показывая шикарный фингал под глазом. — Согласен, если придумаешь, где мне пожить первое время. Я из дома ушел. Ханма пожал плечами — в бандах редкость дети из благополучной семьи. Неполная семья или отец — домашний боец? Прошу вас, это обыденность. Вот если бы Казутора внезапно оказался из полноценной любящей семьи, где все друг друга обожают — вот тогда бы Ханма и соизволил бы удивиться. А так — он просто улыбнулся и пригласил к себе. У него дома, мол, есть свободная комната; а бабка возражать не станет. — А родители? — коротко спрашивает Ханемия, осматривая комнату, в которую его привел Шуджи. Дом старый, традиционный. Весь поскрипывает, будто вторит ругательствам бабушки Ханмы. — Если ты найдешь моего папашу, буду весьма признателен, — весело откликается Шуджи, вытаскивая из кладовки футон. — А мамаша на Филиппинах, с очередной любовью всей ее жизни. Вроде уже восьмой по счету. Как сбросила меня на руки бабке в годик, так и не появлялась здесь. Казутора кивает и больше вопросов не задает. Молча устраивается, помогает бабке с ужином, копошится в своем углу. Тихий и незаметный. Тусклые янтарные глаза следят за Ханмой, но не пристально; а так, словно Казутора находится под толщей воды. Все время такое чувство, будто парень слушает еще кого-то, но не отвечает вслух — лишь жестами. Чуть кивнуть головой, качнуть ладонью, лениво пошевелить пальцами — словно тигр праздно выпускает когти. Ханма весел и немного насторожен. Он уже в курсе, что Ханемия только вышел из исправительной школы, где провел два года. И вряд ли он торчал там за разбитые окна магазинов или грабеж. Нутро чуяло — у Казуторы в прошлом было что-то жуткое. Что не расскажешь даже главарю банды, даже потенциальным друзьям. По ночам Ханме часто не спится. В его доме такие тонкие стены, такая хорошая слышимость — он слышит тихое бормотание Торы. Ловит отдельные слова, не понимая смысла фраз. Цепляет имена — «Шиничиро», «Майки», «Баджи». Давит желание рассмеяться вслух — ни к чему лишний шум в два часа ночи, не так ли? Кисаки роет землю в поисках информации о Майки и Тосве, как крот. Так что Ханма очень быстро узнает, что Ханемия Казутора, который весьма уютно устроился в его доме, один из основателей банды Майки, его бывший капитан и друг. Пикантный факт — Тора убил старшего брата Майки. — А ещё он вопил на суде, что это все вина Майки и что обязательно убьет его, — Кисаки хищно щурит глаза. Кицуне, как есть кицуне — весело хмыкает Ханма. — Честно говоря, похоже на какое-то психическое расстройство. — Думаю, что-то в этом роде у Ханемии реально есть, — кивает Тетта. В узких глазах за стекляшками очков роятся сотни мыслей, и ни одна из них не несёт добра. — Это может сильно пригодится для уничтожения Тосвы. Проследи за ним. Держи при себе, такие люди бывают ужасно нестабильными. Ханма соглашается, но не только потому, что это приказ главаря его банды. Вальхалла — лишь инструмент для достижения целей в глазах Кисаки. Для Ханмы же все несколько иначе. Для него эта банда — нечто, что может стать домом. Ему почему-то очень хочется, чтобы Казутора тоже так считал. Чтобы Вальхалла стала ему дороже Тосвы. Это на самом деле не так уж сложно. Тот крючок, за который Майки цепляет своих подчинённых, заставляя их едва ли не молится на него — это всего лишь капля заботы, внимания и понимания, что есть на свете человек, которому не начхать на тебя и твои проблемы. Это и есть то, что так крепко держит всех подростков в Тосве; да и не только в ней. Ханма таким приемом тоже пользуется. Даже самым отмороженным янки иногда достаточно лишь понимания, что кого-то волнуют их проблемы. И все. С Казуторой сложнее. Он как кот — все время сам по себе. Даже когда в старой футболке Шуджи сидит на его кухне. Даже в куртке Вальхаллы на собраниях банды. И сидя на мотоцикле Ханмы, когда они едут домой, и закуривая одну сигарету на двоих. Шуджи любопытно — что нужно сделать, чтобы эта блядская отчуждённость в светлых глазах исчезла? Чтобы болезненный, сдавленный шепот по ночам сменился тишиной… Или чем-то приятнее на слух. В конце концов, слушать разговоры шепотом с давно умершим человеком — то ещё удовольствие. — Ты принимаешь какие-то таблетки? — однажды в лоб спрашивает Ханма, когда они вдвоем сидят над домашкой. Школа — константа, от которой никак не отделаешься. Сюрпризом же является то, что Казутора даже после отсидки щелкает задачи как семечки. Вопрос очень уж нетактичный и несвоевременный. Рано, Тора ещё не перестал по поводу и без прикладывать Ханму своим «отъебись». Не то чтобы он не привык, но доверием от этого и не пахнет. Так что рано, слишком рано. Но у Казуторы расширенные зрачки, бледные щеки и дерганные движения. Он говорит рваными, рубленными фразами, огрызается и все время косится в угол. В том углу из интересного разве что паутина и любовно хранимый Шуджи паук Мочи. Ханемия странный сегодня, и Ханма готов поставить свой байк против окурка, что ему предписано принимать что-то. — Нет, — морщится Казутора. Педантично дописывает решение примера, рассеянно отвечает. — У меня кончились антидепрессанты, а рецепт я где-то проебал. — А, — тянет Ханма. В голове что-то наконец щелкает, вставая на место. — Тебе в исправительной школе прописали? — буднично уточняет он. Казутора смотрит на него. Внимательно, пристально вглядывается в глаза. Шуджи открыто улыбается и без стеснения разглядывает Тору в ответ. Красивый он, вообще. Глазищи в пол-лица, татуировка тянется по шее, заставляя взгляд скользить за ней куда-то под ворот футболки. Сильный, гибкий и опасный — в банде его уважают и боятся. — Да, — наконец спокойно отвечает Казутора. — Меня отвели к психотерапевту после того, как я одному пацану чуть глаза не выдавил, а другому сломал пальцы. Я был таким бешенным. — И какой диагноз? — А хуй знает, я не запомнил, — пожимает плечами. Врёт, совершенно точно понимает Ханма. — Куча заумных слов, четыре разных препарата, а толку — ноль. «Но тебе без них плохо». Ханма настроен на Тору сейчас, ошибиться в том, что он не говорит, практически невозможно. — Ладно, дашь мне потом названия той фигни, что тебе нужна, я попробую найти, — вздыхает Ханма; остался только английский, как же он заебался с этим дерьмом. — У меня есть пара знакомых… Казутора опирается рукой о тетради, сминая листы. Больно хватает худое плечо Шуджи, разворачивает к себе, без стеснения целуя. Ханма не раздумывая отвечает, сразу проникая языком в рот. Что ему нравится в Ханемии и чем они с ним очень похожи, так это отсутствием рефлексии. Захотел поцеловать — взял и поцеловал. Захотел ответить, а затем повалить на недоделанную домашнюю работу, сходу задирая футболку — взял и сделал. Без сожалений, колебаний или сопротивлений. В конце концов, вскользь рассуждает Шуджи, стягивая с них обоих одежду, Казутора ничуть не слабее, захочет — оттолкнет. Не оттолкнул. И даже уже родным «отъебись» не приголубил. Только искусал и исцарапал так, что Ханма целый день шипел каждый раз, когда задевал спину и плечи. Но это ничуть не роняло его шикарного настроения. В конце концов, у Казуторы шея теперь была разукрашена с обеих сторон, а походка стала ещё более вальяжной и медлительной. Словом, Ханма пребывал в достаточно хорошем расположении духа, чтобы поработать. Кисаки как-то пошутил, что нет такой сферы деятельности, в которой у Ханмы нет знакомых. «Наверное, даже патологоанатом нашелся бы, да, Шуджи?» — смеялся босс Вальхаллы; а Ханма просто загадочно двигал бровями, усмехаясь. Ну, как знакомый — бывший муж его двоюродной тети и правда работал в одном из городских моргов, так что… В любом случае, Шуджи считал, что большое количество полезных знакомств ещё никому не навредили. Вот, даже в исправительной школе, где сидел Казутора, нашлось парочка отбитых парней. За небольшое вознаграждение в виде передачи с порнухой, сигаретами и других полезных мелочей, они с лёгкостью влезли в кабинет психолога и спёрли дело некоего Ханемии Казуторы. Это было так легко, что Ханма долго смеялся над «усиленными мерами безопасности» и «суровым надзором над трудными подростками». Ну да, ну да, общество в безопасности от молодых отморозков, кои успешно перевоспитываются в стенах таких вот учреждений. Над заметками Сакурай-сенсей о Торе Ханма не смеялся. «Первый сеанс — утверждает, что видит призрак убитого им Сано Шиничиро. Общается с ним, даже во время сеанса. Сильно нервничает». — Я бы тоже нервничал, если бы призрака углядел, — пробормотал Ханма, проглядывая стройные ряды иероглифов. Начиная с третьего сеанса Тора резко изменил линию поведения. «Утверждает, что больше не видит Сано Шиничиро. Спокойный, расслабленный. Идея-фикс — во всем виноват брат убитого — постепенно сходит на нет». Зная Тору — а также имея удовольствие слышать его бормотание по ночам — Ханма был уверен, что Ханемия врал психологу в лицо и не краснел. Также, видимо, он собрал в кулак все актерское мастерство, что у него было, чтобы никто ничего не заподозрил. Ханма готов был аплодировать такой хитрости стоя. И заодно заказать себе беруши. — Слушай, ну серьезно, я это делал не ради таблеток… Ну, если Ханма мне их найдет, я отказываться не буду… Иди в жопу, мне с ними легче концентрироваться!.. Нет, домой я не пойду. Да хватит мне уже морали читать! «Призрак, который читает проповеди своему убийце — оригинально», — Ханма прикусывает щеку изнутри, чтобы не улыбаться совсем откровенно. — Казутора, идем жрать, я там разогрел лапшу и суп вчерашний. Бабка сегодня в ночную работает, так что хоть поедим спокойно, без ее ворчания. — Ну, идем, — улыбается Ханемия. Он в комнате, конечно же, совсем один. Помятая футболка Шуджи висит на нем, как на вешалке, волосы кое-как подобраны старой заколкой его бабки; шея вся в засосах, но они уже сходят. Янтарные глаза — как у тигра — тусклые, похожие на стекляшки. Что ты ими видишь — хочется спросить, но нельзя. Рано, рано, Ханма может спать с Казуторой, давать ему свои шмотки, катать на своем байке, делая вид, что мотоцикл Ханемии нельзя забрать из родительского гараже. Можно целовать взахлеб и курить одну сигарету на двоих. Можно дышать одним воздухом; но узнать все тайны, вскрыть Казутору, разобрать на запчасти его душу и жизнь — не получается. Ханме любопытно, немного жутко и весело. Ему хочется знать ответы на все вопросы; но еще больше ему хочется Казутору рядом. В своей банде, в доме, на своем футоне. — Ты задрал. Я не влюбился нихуя, мне просто здесь хорошо!.. — шепотом орать — плохая идея; но Ханма не станет стучать в стенку, призывая к тишине. Он просто притворится, что ничего не слышит. — Делаю, что хочу. Иди к Майки, ему мозги выноси… А это уже не моя проблема!.. Да иди ты… Утром Казутора хмурый и злой, бросает недовольные взгляды куда-то в сторону. И Ханма сдается. — Так что, Сано Шиничиро думает, что ты влюбился в меня? — беззаботно спрашивает Шуджи, плюхаясь на продавленный диван рядом с Ханемией. Тот дергается, смотрит широко раскрытыми глазами. Янтарь в них впервые живой, пристальный, острый. Смотрит внимательно, в кои-то веки не сквозь мутную пелену. — Типа того, — спустя пять минут гляделок отвечает Казутора. — Совсем заебал, нудит и нудит над ухом. — И сейчас? — Нет, сейчас он ржет в углу. — Ни в одном углу комнаты Ханма, конечно же, не видит нихрена. Казутора хмыкает, берет себе банку пива, вскрывает. Пьет молча несколько минут, поглядывая на спокойного Шуджи. — И где вопли, что я псих? — М-ма, я считаю, каждый имеет право на свои маленькие странности, — философски замечает Ханма. — Ты вот видишь призрак Сано Шиничиро, а кто-то строит мутные планы хуй знает зачем. А я вот просто хочу подраться с Майки и попиздиться с его замом. Бывает. — Драка с Майки и Дракеном? — хмыкает Казутора — Тебе хана. Какие цветочки на могилу тебе приносить? — А какие ты носишь для Сано Шиничиро? — Никакие, — шепчет Казутора. Улыбка стекает с его лица, как воск расплавленной свечи, а взгляд пустеет. — Он не хочет. И я боюсь, что могу там столкнуться с Майки. Ханма молча укладывает его голову себе на колени. Ханемия устраивается поудобнее, как большой кот. — Я не только Шиничиро вижу, — негромко говорит он в пустоту. — Мне было бы проще считать себя просто психом, если бы я видел только его. Но… Ты знаешь, на перекрестках дорог всегда толпиться дохуя мертвецов. И в центре куча призраков суицидников, еще с 90-х остались. Казутора ловит его ладонь и укладывает себе на плечо. — Я не хочу ездить один на байке, потому что боюсь перепутать призрака с живым на дороге. Черт знает, кто там на дороге шатается — псих или мертвец? — Хорошо, значит, буду возить тебя, не проблема, — легко говорит Ханма, поглаживая большим пальцем острую ключицу. Казутора улыбается. Смотрит в пустоту (на Шиничиро). Закрывает глаза. Ханма для него кажется слишком хорошим, несмотря на все заебы. И вряд ли это та самая любовь, про которую Чифую зачитывается в седзе-манге. Но ему тут очень хорошо. Даже несмотря на женщину с окровавленной головой и лисьими глазами — как у Шуджи, что стоит безмолвно рядом. О том, что его мать почти все время рядом — Ханме Шуджи знать не обязательно.