Сотри его из memory

На этот раз Антон уезжает надолго. Не может отказать другу из мореходки. Контракт — полгода, на борту придётся провести четыре месяца и три недели, почти пять, но Миша предпочитает не увеличивать срок разлуки даже мысленно: и так мало ли что может случиться в пути. Четыре месяца и три недели — рейс полукоммерческий, чёткий и предсказуемый маршрут согласовывали важные люди в Министерстве, и логично верить, что корабль будет строго ему следовать. Миша уже расчертил курс себе на карте, нашёл влог какого-то мужика, работавшего на одном из предыдущих рейсов, и даже выяснил, в каких точках можно рассчитывать на длинные остановки и более-менее приличный вайфай. Миша подготовился. Антон уезжает не навсегда. И всё равно это пиздец грустно. Миша прячется у мамы. Ну как прячется — у всех его отлучек есть очень основательные причины: несмотря на приближающийся сезон шашлыков, дрова в сарае с зимы не колотые; Коля так и не доразобрался с проводкой в доме — непорядок; Олька приезжает на выходные с заплаканными глазами и его долг как младшего брата бить морды или хотя бы пересмотреть с ней старого «Доктора кто» в качестве лекарства от разбитого сердца. Где-то на третий день (они как раз дошли до Тома Бейкера) к маме на дачу приезжает вторая близняшка и младший Пашенька. Мама достаёт облепиховой настойки, дружное семейство зажимает Мишу на диване между собой, и тот вдруг понимает, что не только он готов предоставлять «бестужевскую» поддержку в любое время дня и ночи. Менее грустно от этого не становится, но всё равно — семья же. Антон то ли слишком занят подготовкой к отъезду, то ли позволяет ему сбежать, но даже у его бесконечного понимания и уважения к чужим загонам есть пределы. Он появляется на пороге бестужевского дома в Дачном на пятый день, вооружённый ящиком медовухи для Прасковьи Михайловны и Александра Федосеевича, а также ворохом сладкого для детей. Будто ни в чём не бывало, Антон вклинивает свой юркий зад между разнообразными Бестужевыми, закидывает руки на спинку дивана и принимается делиться последними городскими новостями. Миша вопросительно смотрит на него поверх чужих голов, но Антон сперва не колется, а потом сдаётся. В качестве приветственного сувенира Мише, который, пусть и сам сбежал, но скучал больше всех, достаётся подзатыльник и мокрый поцелуй в щёку через Пашенькину голову. Что ж, Миша заслужил. Мама стелет им наверху, в Мишиной комнате, что привычно, хоть и странно до сих пор, будто он совершает что-то преступное. И ведь Антон и есть — самое страшное его преступление. — Тебе на память, — говорит Антон и протягивает Мише камеру. Потрёпанный плёночный никон очень органично смотрится в его руках и так сильно отличается от навороченного цифрового кэнона, который Миша выбрал себе на день рождения. Миша берёт фотоаппарат в руки и машинально крутит его из стороны в сторону, привыкая к весу, а потом обратно поднимает вопросительный взгляд на Антона. — Чтобы фиксировать воспоминания, пока меня не будет рядом. Красивые, уродливые, смазанные, постановочные. На плёнке они как-то честнее, без всего этого твоего фотошопа, господин Я-Отщёлкал-Три-Тысячи-Кадров-Но-Тебе-Досталось-Всего-Семь. А когда я вернусь, распечатаем их вместе — ты, я, тёмная комната — и ты мне расскажешь, что каждый из них значит. Это очень романтично и как-то даже старомодно, ровно настолько, чтобы понравиться такому старомодному романтику, как Миша Бестужев, и он не может сдержать растягивающей уголки губ улыбки. Зажать Антона поцелуем у узкого куска стены между кроватью и стеллажа с детскими энциклопедиями — манёвр привычный. Миша выполняет его на ура, тем более что Антон и не думает сопротивляться. Он охотно открывает рот и впускает Мишин язык глубже, и тому приходится сосредоточиться, чтобы выполнить вторую часть своего плана: поднять камеру повыше и под углом щёлкнуть их прижатые друг к другу губы и прикрытые глаза. Кадр наверняка выходит плохим, и как Антон и предсказывал, у Миши немного свербит внутри оттого, что нет никакого способа проверить качество фотографии и прямо сейчас её исправить. Но в этом тоже отчасти свой шарм. В поцелуе на кадре они искренние и без всякого фотошопа. — Хочу помнить нас, когда мы вместе, — шепчет Миша Антону в губы и углубляет поцелуй. Антон прогибается под ним и стонет, но мгновенно подхватывает идею. Вот Мишу страстно целуют, прикусывая его нижнюю губу и вылизывая нёбо, а вот камера оказывается в руках Антона, а сам он выворачивается из узкого пространства между Мишей и стеной и, широко раскинув руки в стороны, падает спиной вперёд на постель. Мишину детскую кровать, по счастью, давно заменили взрослой, так что поместиться на ней им обоим не представляется проблемой. Антон ёрзает, мгновенно избавляясь от одежды, и лежит перед ним совершенно голый, пока Миша стоит и любуется. — Предлагаю игру, — опасным голосом начинает Антон и протягивает руку, чтобы вернуть Мише камеру. Второй раз тот забирает у него подарок уже с опаской. Их пальцы на секунду соприкасаются, и Мишу легонько бьёт током, как бы возвращая к реальности. Ему хорошо знаком этот тон голоса. Но сейчас они не в их собственной квартире, и сколько бы мама ни говорила, что каждый Бестужев может чувствовать себя здесь как дома, вряд ли она имела в виду ровно это. Миша наводит объектив на распластанного под ним Антона, выстраивает кадр, чтобы захватить всё разом: насмешливый взгляд его серых глаз, вечно искривлённые губы, бледное под майкой полотно кожи на груди и лобке, дорожку неожиданно курчавых медовых волос и мягкий член у бедра, примявшиеся вокруг его тела складки детского покрывала. Он щёлкает затвором, уверенный, что Тоша вышел на снимке отлично, но удовольствия не получает. Хочется другого. Рука будто сама опускается ниже, разводит Антону ноги, по-хозяйски проходится вверх и ложится на внутреннюю сторону бедра. Антон приподнимается на локтях и разводит колени шире, давая ему доступ. Рука у Миши тёмная, уже успела загореть на солнце, и кожа на ноге выглядит контрастней, тоньше, почти прозрачной. Миша нажимает пальцами, впиваясь в неё ногтями, и на бедре у Антона расцветают тёмно-розовые полумесяцы царапин. Вот этот кадр точно войдёт в его коллекцию. Теперь, когда концепция в голове у него сложилось, хочется сделать всё правильно. Он прикидывает: в плёнке тридцать шесть кадров, три уже истрачены. Количество ограничено, как и время, оставшееся им вместе, и Миша не намерен терять ни то ни другое впустую. Он залезает на кровать обоими коленями, и Антон отползает в сторону, чтобы освободить ему место. Миша снова наклоняется к его губам и запечатывает их поцелуем, чтобы в последний раз проверить, что они верно понимают друг друга. Антон отвечает как всегда охотно. Он движется под ним, отзывчивый, полный жизни, и никак не желает его отпускать, когда Миша опирается о кровать и пытается привстать над ним и поудобнее пристроить камеру. Но в Мишиной голове уже звучит обратный отсчёт, и Тошино любимое зацелованное лицо с опаляющим желанием во взгляде на фоне раскрытой Мишиной пятерни выглядит идеальным четвёртым кадром. Дальше щелчки затвора звучат всё чаще и чаще, задавая ритм тому, как они будут заниматься любовью. Миша сжимает твёрдый сосок между пальцами, гоняет туда-сюда между большим и указательным, а потом тянет на себя, оттягивая кожу. Пять. Антон прогибается в спине и ахает, звучно, их должно быть слышно за закрытой дверью комнаты. Миша прижимает палец к его губам, напоминая, что они не одни. Шестой кадр должен выйти крупно, ярко. Это правда было красиво. Но Антон никогда не играл по обычным правилам. Он не позволяет Мише перехватить инициативу, распахивает рот, облизывает Мишины пальцы, берёт глубоко, по вторую фалангу, и между скользкими движениями языка повторяет «я люблю тебя» как заведённый, и Мише срывает крышу. Он жмёт на затвор, наплевав на все свои чёткие планы. У Антона мягкий язык, распухшая от поцелуев мокрая нижняя губа, и крупные Мишины пальцы на их фоне смотрятся просто крышесносно. Он играется так со ртом Антона, перемежая пальцы и язык, пока Антон не обнимает его крепкими коленями за бока и от того, с какой скоростью вся Мишина кровь и все мысли устремляются вниз, к члену, между ног сводит до боли. Миша вытаскивает мокрые пальцы, опускает руку вниз, просовывает их Антону за спину, обводя между ягодиц и нащупывая вход. Антон под его руками весь подаётся вперёд, упираясь твёрдым членом Мише в живот, и снова стонет. Слишком, слишком громко. — Тише, — просит Миша. Его не то чтобы слушают. Антон закидывает ногу ему на плечо, восхитительно гибкий и податливый, и требовательно пинает круглой пяткой в бок. Миша покорно спускается вдоль его тела ниже, ласкает губами покрытую испариной кожу, ластится щекой к стволу члена и прижимается раскрытым ртом к тонкой коже яичек и ниже, и всё это под нетерпеливые Антоновы понукания и поторапливания. Тише он, к слову, не становится, и Миша весь внутренне сжимается, представляя, как их слушает сейчас вся семья, чинно собравшаяся в гостиной внизу. Иногда их секс — это экстремальная спортивная регата, а иногда они потеряны для всего мира в охваченном идеальным штилем океане постели и никто не волнует их в целом свете. Сегодня Миша прокладывает их морской маршрут по звёздам, блестящим на дне Антошиных глаз, и надеется, что ужин решили подавать в саду, подальше от дома. Антон забирает фотоаппарат в свои руки, зовёт: — Миш, Миша, посмотри на меня. На следующий кадр — тринадцатый, пятнадцатый? — попадает стоящий член Антона, Мишин малиновый лоб с прилипшей мокрой чёлкой и его ошалевший взгляд на камеру. Миша так его любит. Он целует нежно, раздвигает пальцами ягодицы и вылизывает кожу до красноты, пока Антон не начинает издавать тоненькие мяукающие звуки. Антон подхватывает себя под коленки, разводя ноги шире, и Мише становится удобнее и жарче одновременно. Он успевает щёлкнуть новый кадр — двадцать второй — ласкает его и языком, и пальцами, пока средний не начинает свободно ходить туда-сюда, а Антон не поддаётся на уговоры: «Антош, тише, ну тише» — и не затыкает себе рот руками, пытаясь хоть как-то сдержать вырывающиеся наружу оглушающие стоны. Эти пальцы в его рту — главный Мишин кинк, и он готов истратить на них полплёнки, если бы у него была такая возможность. Смазка и презервативы у них всегда с собой. Они практически выдирают камеру друг у друга из рук, соревнуясь, кому удастся запечатлеть кадр порнографичнее. Мишин член, в момент, когда Антон натягивает на него тонкую латексную резинку. Два пальца, которыми Миша пытается раздвинуть стенки чужого тела. Тошин крик — рот распахнут, а Миша, от которого будет видно только покрытое взлохмаченной шевелюрой покрасневшее ухо, навалился на него всем телом и впился ртом в шею под подбородком. Больше, быстрее, откровеннее, они не успевают насытиться друг другом и стремятся обогнать само время. В какой-то момент фотоаппарат начинает щёлкать вхолостую, и Миша-таки отбрасывает его в сторону, нисколько не беспокоясь, цел ли он будет, сохранятся ли все ценные кадры, сделанные ими только что. Ему окончательно сносит крышу, и в поле зрения остаётся лишь Антон под ним, его распахнутые в беззвучном крике губы и теснота его тела. Он ведёт себя почти грубо, сдавливает слишком сильно, толкается слишком резко, беря как своё. Кончая, Миша не справляется с собой, забыв обо всём, кроме них двоих, и Антон вновь тянет его на себя за загривок, другой рукой обнимает за спину и зажимает ему рот ладонью, шепча уже ставшее привычным «тише, тише», пока Миша двигается в нём свободно и мощно, доводя себя до острой разрядки. Первая волна оргазма проходит, опустошая Мишу изнутри, но она становится лишь предвестником грядущего — так отступают тёмные волны от берега перед настоящей бурей. Миша чувствует себя эмоционально измотанным, его всего трясёт, и Антон сжимает его голову в ладонях, подкладывает себе под шею подушку, чтобы было удобнее, и притягивает Мишину голову к себе на колени и покрывает мелкой россыпью поцелуев его лоб, бровные дуги, веки, пока Мишу крупной дрожью колотит в его руках. Миша пытается сдержать внезапно нахлынувшие слёзы и умоляет неведомо кого, богов, маму, Антона, умоляет почти беззвучно, но Антон всё равно слышит его слова сердцем. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — просит он. — Только возвращайся ко мне. Они лежат в абсолютной тишине действительно опустевшего, по счастью, дома ещё долго. Антон осушает Мишины последние слезинки пальцами и поцелуями, и Миша нежится в его объятиях, наконец-то вымотанный и успокоившийся. Буря прошла, они выжили. Их долгая разлука не наступает вот прямо сейчас. — По дороге домой заедем в фотомагазин какой-нибудь, а? — предлагает внезапно Антон. Стоило знать, что просто так это всё не закончится. — Хочу взять с собой фото, как ты кончаешь мне на лицо. Миша бы никогда. — И на жопу. Он всё ещё не смирился с тем, что вскоре им с Антоном придётся разлучиться, но прямо сейчас Антона у него никто не отбирает. У них есть ещё время, они обязательно воссоединятся, и Миша снова спокоен и уже мысленно готов строить их новый маршрут.