и хочется скулить, и нечего искать, и снится снегопад

На маленькой кухне его съемной квартиры привычно холодно: отопление до сих пор не включили, а окно открыто настежь, из-за чего в спину неприятно дует, и Изана сильнее натягивает рукава поношенного свитера. Это, естественно, помогает не особо. Окно он не закрывает. Мысль «убрать сигареты с подоконника, пока они не отсырели» в голове надолго не задерживается. Он всё равно хотел бросить курить, верно? Двигаться нет никакого желания. Уже даже не хочется возвращаться в постель — холодную и с влажными от кошмаров простынями. Не хочется вообще ничего. Ни есть, ни спать. Разве что в окно высунуться и орать, пока не сорвется голос — но он не станет такой дуростью заниматься, соседей жалко. Курокава смотрит в одну точку на стене ещё где-то полчаса, может больше. В реальность его возвращает хлопок входной двери и шуршание пакетов в коридоре. Он вздрагивает немного, пусть и с запозданием, и переводит взгляд на дверной проем, ожидая, когда в нем покажется пришедший. Подтягивает окоченевшие ноги к груди, обхватывает их руками, и его уголки губ чуть дергаются в слабом намеке на улыбку. «Ну вот, сейчас меня будут ругать». Инуи заходит на кухню молча, сгружает пакеты на стол и закрывает окно. Гремит чайником, наливая в него воду из-под крана; щелкает плита, когда он зажигает газ. И только после этого он поворачивается к Изане и смотрит ему в глаза, чуть хмурясь. Вот и всё «ругание», на самом деле. Сейшу на него никогда голос не повышает, даже не говорит ничего толком, только смотрит своими глазами-льдинками укоряюще, и это даже хуже. Больнее. Словно Сейшу действительно за него волнуется, и именно поэтому не разменивается на бессмысленные пустые речи. Изана даже спустя эти долгие четыре месяца все ещё не понимает, почему Инуи с ним носится. Почему суёт кружку горячего чая в руки и шаньгу какую-то, кажется, с творогом. Изана ведь отвратительный человек, и столько говна в жизни сделал, что со спокойной душой может занимать второе место на пути в Ад, сразу после Кисаки. (Такемичи почему-то говорит, четвертое. «Сначала Майки, потом я, и только затем Кисаки. Дальше, может, и ты». Но Такемичи и знает больше всех вместе взятых, а потому парень от его слов старается абстрагироваться. Это всё в будущем, а сейчас, в данный промежуток времени, главный мудак — это Кисаки). Изана не понимает. И думает, что он абсолютно точно Инуи и такого отношения к себе не заслуживает. Шаньга на вкус почему-то отдает мылом (смирись, что у тебя не только с башкой беды, Курокава), а чай кажется слишком горьким, но парень всё равно запихивает это в себя под внимательным взглядом. Изана смотрит только в кружку и иногда на пошарпанную голубую скатерть, и поэтому даже не сразу понимает, что Сейшу — не единственный его сегодняшний гость. — Выглядишь дерьмово. Кружку в руках удержать удается с трудом — парень поспешно ставит ее на стол и поднимает взгляд на Майки — тот тоже выглядит не ахти, под глазами залегли глубокие тени, да и с этим темным пустым взглядом он кажется намного старше своих пятнадцати. — На себя посмотри. Голос срывается на хрип. Изана хотел сказать не это, а, например, «Почему я всё еще жив?», но вышло только привычно плюнуть ядом. С Майки по-другому никогда не получалось. Тот хмыкает. И — удивительно — даже не заезжает ему кулаком по лицу. Садится только напротив на шатающийся стул с какой-то обреченностью на лице. Инуи бросает на Майки короткий взгляд, ставит перед ним кружку и выходит за дверь, напоследок рукой скользнув по изановым волосам — что-то вроде молчаливой поддержки, беззвучное «я рядом». — Ты его не заслуживаешь. Изана знает. Они говорят. Долго, срываясь то на крик, то на шепот, Манджиро даже все-таки бьет ему по лицу с нескрываемым наслаждением. Курокава отвечает тем же, а после тихо зовет Сейшу, три раза постучав по стене. Тот приносит перекись и пластыри. Ни Манджиро, ни Изана не привыкли принимать чужую помощь, но под инуевские ладони подставляются оба беспрекословно. Ему — можно. Всегда было можно. Изана спрашивает про Эмму. Сначала Майки губы поджимает, весь становится похожим на распушившегося воробья, но тут же сдувается — Сейшу кладет ладонь ему на плечо, несильно сжимая пальцы. — Можешь прийти навестить ее. Завтра. Она… звала тебя. Парень кивает. Знает, что это будет стыдно и больно — куда больнее ударов Манджиро — но всё равно соглашается. Она ни в чем не была виновата, и Изана будет стоять на коленях до тех пор, пока она его не простит. Хотя бы она — сам он себя вряд ли простит вообще когда-нибудь. Когда дверь за Сано закрывается, его накрывает. Все сдерживаемые эмоции хлынули наружу, хотелось уткнуться Сейшу в грудь и рыдать, пока не станет легче. Инуи позволяет ему это, и мягко целует его в макушку, а после перетаскивает обессилевшее тело на кровать. Простыни свежие. Курокава хватает его за запястье, когда тот собирается уйти. «Не оставляй меня» Сейшу осторожно отцепляет его пальцы и тихо выскальзывает из спальни, но еще до того, как Изану снова накроет истерика, возвращается. Со вторым одеялом. Курокава чувствует себя идиотом. Не раздеваясь, Инуи падает рядом, переплетает их пальцы, и это кажется парню слишком интимным. Сердце в груди заходится бешено. Хочется сказать очень много, и он уже почти открывает рот, но его перебивают, оставляя легкий поцелуй на сцепленных пальцах. — Не сегодня. И не завтра. Тебе нужны силы. Я могу и подождать. Изана выдыхает рвано, жмется ближе. Говорит только одно, почти неслышно. — Спасибо. Инуи улыбается ему в губы, прежде чем поцеловать.