Слёзы и кровь

Ревность. Это отвратительно подлое явление, медленно пожирающее и уничтожающее изнутри. Миллер осознавал, что было бы гораздо умнее остаться у себя в каюте, а не выходить наружу. Как отмотать время назад, чтобы этого не видеть? А дело было вот как: Каз быстро справляется с работой и выходит на палубу платформы, поднимается по одной из лестниц (которые, впрочем, ненавидит), чтобы собственную базу было лучше видно. Как дракон, наблюдающий за своими сокровищами с высоты полёта, на которую способен подняться. Ничего интересного, все заняты своими делами, никаких тунеядцев не наблюдается. А это что? Знакомое красное пятно вдали. Каз на расстоянии способен видеть людей только как неровные, расплывчатые пятна. Часто он различал их по цвету. Любитель красного на базе был только один. Красный шарф и перчатки. Мило общается с каким-то солдатом, наверно, улыбается и смеётся. О чем именно они там говорят — Казухира сказать не мог, не слышал. Он поспешно спускается вниз, забегая в свою каюту в агонии гнева. Злость поднимается из недр воспалённого сознания. Он мечется из стороны в сторону по своему кабинету, нижняя часть тела начинает болеть. Он спотыкается обо что-то, чуть ли не падая, задевая на столе несколько папок с документами. Бумаги разлетаются и падают вниз, воцаряется настоящий бардак, беспредел кабинетного масштаба. Миллер тяжело вздыхает, обессиленно сползая на своё кресло. На столе он обнаруживает кассету с яркой картинкой, так ещё с родными японскими иероглифами. Взяв её в руку, он принялся изучать данный объект, обнаружив маркировку «только для взрослых», а часть картинки, скрывающей эротическую сцену, замазана пикселями, сотнями маленьких квадратиков. Героиня классической японской анимешной рисовки явно получает удовольствие от процесса, судя по выражению лица. У блондина в каюте стоял древний телевизор, который, впрочем, Миллер практически не включал за ненадобностью, всё равно отсюда почти ни один канал поймать невозможно, разве что какие-нибудь матчи по баскетболу или воллейболу, которые командиру совершенно не были интересны. Непонятно какими идеями ведомый, он вставил кассету в DVD-проигрыватель, который, к счастью, на базе водился. Казухира вглядывался в изображение, появившееся на экране. Всё таки, он очень давно не смотрел телевизор, а явление под названием «аниме» уж тем более. Картинка сочная и красочная. Японская сущность скучала по этому где-то в глубине души. Окружающий мир в мультиках выглядит совсем иначе, гораздо красочнее. А может, Каз просто потерял яркое сияние истинного мира давным давно? Теперь только в мультиках можно такое увидеть? Видя счастливых, хоть и нарисованных, но счастливых людей на экране, ему становится невыносимо грустно, до боли, по щекам начинают стекать слёзы. Командир не плакал очень давно, перенося стоически любые удары судьбы, но теперь боль полилась единым мокрым градом отчаяния. Счастливые люди прокляты, они не должны существовать с ним в одном мире. Они бесят. Так и хочется прибить их всех. Их существование оскорбляет, стирает всё, через что приходится проходить таким людям, как Каз. Слёзы — не единственное, что прольётся сегодня. То ли дело в атмосферном давлении, то ли в собственном пониженном или повышенном, но теперь из носа полилась ещё и кровь. Каз почувствовал это, ощущая на губах железный привкус тревоги и отчаяния тёмно-красного цвета. «Вот и учись без истерик, и позы вызов бросать судьбе. Я называю — кровь или слезы, но выбирать тебе.» Теперь яркое пятно на белой, только недавно выстиранной рубашке. Отстирать подобное будет непросто. В то же время, при просмотре так называемого хентая, Миллер почувствовал то самое животное эволюционное возбуждение. Кровь прилила и к другому месту. Теперь ткань штанов давила, была неприятной и тесной. Проделав несколько алгоритмических движений вверх-вниз, на какой-то момент стало лучше, легче, приятнее. Из глаз всё ещё текут слёзы, а из носа кровь. Стальные нервы не выдерживают вида парочек, занимающихся сексом. Та мысль, что им приятно, заставляет чувствовать ещё большее мучение. Когда жидкость застилает глаза, он протирает их, заодно и кровь, продолжающую вытекать. Из смеси крови и слёз получается неплохая смазка. «Слезы и кровь, все как обычно, будем сжигать мосты.» Ощущения, что кровь уже заполонила собой всё горло, оставалось лишь нервно сглатывать, пытаясь справиться с красным липким океаном. «Честно сказать, мне безразлично, чем захлебнешься ты.» Благодаря смазке, процесс пошёл гораздо активнее, подвижнее. Душевная боль ненадолго отошла на второй план, дав волю удовольствию на несколько минут. Он кончает с громким стоном. Пенис всё ещё пульсирует, а белая жидкость с примесями крови выстрелила на светло-бежевые штаны. Их теперь можно похоронить, как и рубашку. Командир смотрел на свою дрожащую руку, всю в сперме. От этого всего становилось мерзко, а на экране телевизора всё ещё мелькали яркие анимации и стоны удовольствия. — Как же я отвратитетелен. Просто ужасно. Как можно было до такого опуститься? Разве, успешный и счастливый человек занимается такими вещами? Успешный и счастливый — нет, Каз — да. «Мне ничего объяснять и не надо — пей, отравитель, пей…» Дверь распахнулась, ударив осенним холодом морского климата. Заходить без стука — омерзительная привычка, особенно в такой ситуации. — Каз, я верн... — Оцелот не успел закончить предложение, а глаза его округлились в изумлении. Даже тройного агента, повидавшего многое, давно никто так не удивлял. Вот и настала та самая ситуация, когда он не знал, как реагировать, что делать, что говорить. То ли младшего поругать, то ли посочувствовать. Контекст совершенно непонятен. Он попал в ситуацию, из контекста вырванную. — Попробуешь объяснить, что здесь происходит? — Адамска закрыл дверь, чтобы ещё кто-нибудь сегодня не удивился. Но он не может, он не объяснит. Он сам не знает, зачем всё это. Было бы так хорошо без лишних расспросов, тем более, ещё и от Оцелота. Может, хватит уже страданий?