Твое низкое небо разбито
О мой стеклянный утес.
Моя сталь острее, чем битва,
Я — поступь расколотых звезд.
Она бы никогда не сказала это вслух, но Висенья умела восхищать. Рейнис не спутала бы никогда чувства страха, благоговения и именно восхищения, и рядом со старшей сестрой она испытывала его. Эйгон был её возлюбленным, Висенья же — её драконом. Возможно даже в большей степени, нежели Мераксес. Из окон Эйгонфорта она видит, как дракон и его всадница кружат над городом и солнце исчезает с каждым взмахом крыльев. Это походит на то, как иногда долго моргаешь со сна, находясь на грани миров грёз и бодрствования. Солнце мигает. Рейнис отводит глаза от окна. Вхагар в небе кричит, и крик её радостен и могуч, как радостны и могучи они сами. Под драконом — бесконечная земля, над ним — бескрайнее небо. Рейнис не видит и одновременно отлично видит маленькую фигурку сестры в седле на драконьей спине. Эйгон подходит к ней со спины и смотрит вслед её взгляду. — Королева облетает владения, — смеётся Рейнис, откидываясь назад, ближе к Эйгону. — Маловаты пока владения, чтоб их достойно облетать, — отвечает брат. Рейнис снова смеётся. Вхагар снижается над холмом. Золото становится кровью. Они жгут поля, все втроем, драконы кружат над бегущими людьми и Рейнис слышит, как кричит Висенья, не понимая, кричит она от боли или же от боя. Всё это потом. Балерион черной тенью плавно скользит по небосводу как второе — темное — солнце. Тёмная сестра мрачно блестит на боку у Висеньи. Её Вхагар меньше Мераксес и уж точно ниже Балериона, но именно это позволяет ей маневрировать, хотя сейчас все маневры сливаются в одну большую гонку наперегонки с огнем. И они летят так, будто крылья драконов выросли за их спинами. Рейнис чувствует запах раскаленного железа, стекающей с костей плоти и горящей пшеницы. Золото в кровь, кровь — в землю. Добрые будут урожаи. Запах пропитывает её насквозь, как пропитывают крики горящих, как гарь вязнет у неё в косе. Она смотрит в сторону, на сестру, после — на брата, но не чувствует расстояния, которое их разделяет. Трое становятся одним. У дракона должно быть три головы, Рейнис знает это, чувствует это кожей, плотью и костями, знание зудит где-то под ребрами как далекий гул тысячи шагов. Это идет будущее. Рейнис смеётся, волосы её треплются на ветру белым флагом, но никакого мира не будет. Если только он весь не будет принадлежать им троим. Висенья оказывается раненой в плечо, она злится, Рейнис спрашивает, не хочет ли она найти того лучника, что пустил стрелу, и вырвать ему руки. Висенья немного медлит и отвечает, что не хочет. — Я не понимаю, — говорит Эйгон, — что они хотели противопоставить трём драконам? — Глупость, — отвечает уже перевязанная Висенья. — Надежду, — отвечает Рейнис. На это смеётся уже сестра. — В смерти нет надежды. Рейнис стирает сажу с её щеки. Смерти нет, хочет сказать она. Мы станем огнем и пеплом улетим в небо, где нам и положено быть. Но не говорит. Висенья ждет их у подножья трона. Мечи щетинятся за её спиной как чешуя дракона, бешеного, наверняка бешеного, потому что Рейнис трон не нравится. Он похож на мертвое дерево, которое не облюбовали даже птицы. Но отрицать символизм и красоту жеста она не может — тысяча мечей, переплавленные в смертоносное сидение огнем дракона, что еще может так же хорошо заявить о них всем, кто приходит в этот зал? Да, на троне сидит Эйгон, но принадлежит он им троим. Висенья стоит, опершись о свой собственный меч. Валирийскую сталь огнём не напугать. — Что ты хотела, сестра? — спрашивает Эйгон. Висенья не приветствует их и не улыбается. Лицо у неё серьезно, Рейнис видит в сестре дракона и звездное небо, она видит, как Висенья становится ярким созвездием на небосклоне, и видит, как та живёт вечно. Одно другого не исключает. Висенья красива как меч и смотрит на них так же остро. — Мы завоевали семь королевств, да. Но никто не помешает отнять их у наших детей, — говорит она без предисловий. Эйгон хмурится. — Драконы помешают, — отвечает за него Рейнис, — ты хочешь рассказать нам что-то важное? Висенья вскидывается, как делает это каждый раз, когда ей кажется, что ею пренебрегают. Если бы хоть малая часть слухов о том, что Эйгон предпочитает младшую сестру старшей, были бы правдой, то короля вскоре нашли бы со вскрытым горлом в его собственной опочивальне. — Да, — тяжело говорит Висенья, — да. Важное. Драконы помогли нам завоевать Вестерос, но на каждое действие найдется равное ему противодействие. Никого больше не удастся победить так, как это произошло на Огненном поле. Никто больше не выйдет против нас в открытое противостояние, кроме совсем уж дураков. И поэтому я хочу, чтоб вы мне доверились. Рейнис шагает к сестре, Эйгон не отстает. Висенья объясняет, и с каждым её словом тени становятся темнее как это бывает, когда много-много крови заполняет маленькое пространство. Тени сливаются у них под ногами в тёмное, непроницаемое озеро, Рейнис бессознательно привстает на цыпочки, стараясь не касаться этого, но сестра ловит её за руку и возвращает к земле и реальности. Нет никакой кровавой волны, но Рейнис чувствует, что Эйгон тоже напряжен, и она находит его руку своей. Так они стоят, держась друг за друга, пока Висенья говорит. Она говорит, что нет ничего сильнее магии, любви и крови, что земля, соль и железо помнят, что они навсегда останутся здесь, в детях, в крови дракона, а Рейнис думает, что они и так останутся здесь навсегда. Она говорит, что можно закрыть глаза, но глаз сама не смыкает, так что и Рейнис смотрит прямо, они кладут руки ладонь на ладонь, три руки, три головы, три дракона, семь королевств, я от крови дракона, говорит себе Рейнис, когда тени хватают её за ноги. Висенья кажется белым пятном на фоне тьмы и ночи, её волосы горят серебряным огнем вокруг головы. Корона не нужна королеве, если она является таковой по крови и по сути. Висенья с силой опускает их ладони на один из мечей, далеко торчащих из основания трона, но Рейнис не чувствует боли. Кровь теплая, пахнет как соль, любовь и земля, она течет по желобу и уходит внутрь трона, Рейнис не отводит глаз, она смотрит, и тени отступают. Сестра отпускает их ладони, Рейнис чувствует, что её рука сведена судорогой, но свою собственную не чувствует. Висенья взяла кровь и смешала её со сталью, чтоб навсегда привязать кровную линию Таргариенов к железному трону. — Что теперь? — спрашивает Эйгон. — Трон убьет того, кто сядет на него не по праву? Висенья качает головой. Рейнис качает поврежденную ладонь. Боли нет, боли нет, боли нет. — Всё сложнее. Но справедливость и истинный король всегда восторжествуют. Эйгон удовлетворенно кивает. В своих покоях Висенья обрабатывает их раны. Делает она это молча, пока Эйгон говорит о Драконьем логове, о бушелях пшеницы и о ком-то из юных оруженосцев-заложников. Он недавно вернулся в замок и его интерес ко всему здесь происходящему ненадолго всколыхнулся. Рейнис отвечает ему, цепко следя за руками сестры, летающими над склянками и шелком для бинтов. Висенья умеет быть нежной и осторожной, да только обычно ей этого не хочется, но сейчас она перевязывает их руки с аккуратностью, достойной явно лучшего применения. Рейнис кажется, что на самом деле сестра сомневается в своих действиях. Не здесь, не сейчас, но тогда, в тронном зале. Кажется, что на самом деле сестра тоже видела кровавые тени. Висенья заканчивает перевязку и просит их носить перчатки. Не нужно вопросов. — Кто нас будет спрашивать, дорогая сестра? — Рейнис наклоняет голову к плечу и смотрит на Эйгона с Висеньей сквозь прищур. Они расплываются, распадаясь на четыре и одновременно становясь одним. — Пусть даже себя не спрашивают, — отрезает Висенья и становится одной и целой. Рейнис моргает, моргает, моргает, пока не начинает рябить в глазах. Мозаичный мир красив тем, что весь он полон любимыми людьми. — Я люблю вас больше жизни, — говорит Висенья, и Рейнис отлично понимает, что она имеет в виду именно то, что сказала. Сама она не знает, отдала бы свою жизнь за близких, но готова положить к трону еще тысячу мечей вместе с тысячей черепов их бывших владельцев. Руки её тяжелеют от крови. Эйгон молчит. Он не умеет говорить о таких материях, поэтому именно он — король и восседает на троне. Для себя Рейнис не хотела бы такой участи. Что до Висеньи — той трон не нужен. Теперь они смыкают руки не для крови, но для любви, которая тоже суть соль, железо, земля. В любви нет страха. — Проклятые дорнийцы, — ругается Висенья, лежа под боком у сестры, — зачем им держать под боком таких противников как мы? — Надежда? — снова предполагает Рейнис. Гладит волосы сестры, пропускает между пальцами, расплетает косы, плетет множество мелких косичек, будто бы привязывая к себе. Хотя это не нужно. — На что? Что драконы сдохнут, а с ними и Таргариены? Я в большей степени ставлю на глупость и непуганность. Какая тут может быть надежда, Рейнис?! Висенья злится и ругается, ворочается и мнет простыни в ладонях. Думает. — Не знаю, — легко соглашается Рейнис. — Оно и видно! Нам стоит показать им, каким горячим может быть пламя дракона. Они думают, что их пустынное солнце — самое страшное из того, что способно опалить кожу человеку. Пусть увидят и почувствуют. Рейнис видит и чувствует. От сестры пахнет огнём, кольчужным металлом и чем-то еще, тонким, острым. Чтоб разобрать этот последний, неуловимый запах, Рейнис наклоняется и целует её губы, размыкая их языком. Железистый привкус стынет во рту. Висенья улыбается, Рейнис шепчет ей, что они покажут Дорну пламя и кровь. И тот утонет. Дети леса взмолились своим богам, те подняли море и разметали перешеек, называемый Рукой Дорна. Но андалы уже вступили на их земли, уже почувствовали вкус крови. Падая вместе с агонизирующим драконом вниз, к камням и песку, Рейнис не думает об истории непокорных земель. Она чувствует, как только что пришедшей болью пульсирует шрам на левой ладони. Последнее что она видит перед тем, как умереть от множества переломов, перед тем, как боль станет сильнее жизни и надежды, оказывается серебряный всполох. Рейнис не успевает подумать, что это — отблеск драконьей чешуи или судорога умирающего сознания, которая показывает ей самое дорогое. Рейнис мертва. Висенья знает это, как знает и то, что стекло делают из песка. Она идет к покоям Эйгона, шаг её тяжел, тень её темна, меч висит на бедре. Кто-то говорит, что королева Висенья чаще спит со своим мечом, чем со своим мужем. До этого ей нет дела. Голова у неё пуста и тяжела одновременно и на внутренней стороне век — огонь и кровь. Рейнис мертва, Висенья видела это, как видит сейчас брата, вскочившего с кровати, как только она зашла, отослав стражу. В детстве она поднимала брата по ночам, чтоб без неугомонной и часто приставучей Рейнис сбежать из-под надзора нянек и служанок куда угодно. Рейнис мертва и вот от этого уже никуда не убежишь. — Сестра убита, — говорит Висенья, а ей кажется, что слова кровью вытекают из её рта. Эйгон бел и кажется еще белее на фоне темных стен. Висенья знает, он тоже это почувствовал, но возможно не предал значение. — Прилетел ворон из Дорна? — спрашивает брат, как будто в таком случае есть вероятность ошибки. Она качает головой. Мир вокруг дробится на кольца, ржавеет и рассыпается, Висенья опирается на Эйгона, тот подхватывает её за талию, но и сам держится за сестру. — Я сожгу дорнийскую жабу заживо, по частям. Она будет просить даровать ей смерть, — говорит он. — Жаба стара, — мир вокруг смола и дёготь, — Я сожгу заживо всё проклятое королевство. Она вцепляется в руку Эйгона так, что оставляет на ней красные полумесяцы — отпечатки ногтей. Смола, дёготь, они вязнут, крылья склеиваются, земля приближается. Они вылетают в Дорн вдвоём, жгут и плавят, жгут и плавят. Ничто не вернёт Рейнис, но Висенья впервые чувствует себя хорошо после смерти сестры тогда, когда земля, над которой они летят, начинает сверкать. Последние бриллианты для сестриной короны. Эйгон умирает быстро и перед смертью не видит ничего. Висенья видит только смерть и умирает совершенно ожидаемо для самой себя. Небо принимает в себя их пепел и последний вздох. Последнее, что приходит ей в голову — смеющаяся сестра, последнее, что она хочет сказать сыну — смерти нет. Но не говорит. Пусть живет сам.