что-то про конспекты, ромкомы и паучье чутье

— Паучье чутье подсказывает, что мы нихуя не сдадим. Есан отрывает взгляд от тетради. За окном — рыжеющий в закатных лучах Сеул, прямо перед глазами — недоеденные токпокки с сыром и кофе, давно остывший. У Юнхо, разлегшегося на полу в любимой позе русалочки (сейчас — скорее побитой жизнью воблы), глаза щенячьи и выражение вселенского траура на лице. Он вытягивает ногу и легонько толкает есаново кресло — то отъезжает на сантиметр с тихим скрипом. Рельса длинноногая. Есан и сам не то чтобы счастлив сейчас возиться с конспектами, но, с другой стороны, на носу экзамены, и никто за него этого не сделает. Уен? Он с октября на лекциях не появлялся. Не ровен час сам начнет закидывать сообщениями с просьбой отфотографировать конспекты. Потому что “ну ты же такой умный, Есани, и такой замечательный друг”. Есан на такие манипуляции давно не ведется, но помогает все равно, чем может: друг все-таки лучший, с восьмого класса аж. — Я пойду лапшу себе свою сделаю, — доносится с пола. — Хочешь, на двоих можем? — Нет, спасибо, не голоден, — жмет плечом Кан. — У меня еще токпокки есть, если что. Юнхо как-то странно замедленно кивает, после чего со вздохом поднимается и исчезает в дверях. Есан провожает взглядом широкую спину и в задумчивости закусывает колпачок ручки. Пожалуй, есть еще причина, почему Уену нельзя отказать. Ведь это ему надо сказать спасибо за то, что в жизни Есана появился Юнхо. Точнее, не совсем так: сначала в его жизни появился Сан — совершеннейшая плюшка с корицей, влюбленная в его неугомонного друга по самые помидоры. Для Есана загадка, каким образом этот блаженный Ромео не сбежал от Уена на край света в первую же неделю знакомства. Тем более что по первому впечатлению казалось, что Сан — это такой тихий парень из приличной семьи с очень жесткими моральными принципами. Как это вяжется с безграничной любовью к Уену — вопрос открытый. Впрочем, друг как-то пытался поведать, какой демон из Сана получается в постели, но Кан предпочел не вдаваться в подробности. Так вот, сначала появился Сан, а потом — его сосед по комнате Юнхо: дылда под два метра ростом с огромной коллекцией мемов на все случаи жизни и какой-то уж слишком красивой улыбкой. Настолько красивой и заразительной, что Есану хватило двух месяцев, чтобы эту самую заразу подхватить. Пресловутая зараза шумит водой на кухне — Есан привычно норовит встать, чтобы пойти проконтролировать (еще чинить потом что), но почти сразу плюхается обратно. Пару недель назад они как-то скомкано друг другу признались — “ты мне нравишься”, “а, да, то есть, вау, да, ты мне тоже” — и все бы хорошо, вот только у Есана сессия не за горами, а еще примерно ноль понимания, как вообще себя вести теперь. На следующий день после признания ему приходит пожелание доброго утра от Юнхо с каким-то нетипично огромным количеством эмоджи, а затем поток гневных сообщений от Уена, потому что “друзья мы с тобой или кто какого хуя ты мне нихуя не рассказываешь”. Но тут действительно — кроме “хуй”, ничего, пожалуй что, и не скажешь. Есан не привык влюбляться, во-первых, взаимно, во-вторых, за каких-то два месяца — и так же быстро переходить на новую стадию. Уен с видом бывалой свахи заявляет, что Кан может обращаться к нему по любому вопросу, вот только вопрос у него один, и звучит он как “что теперь нахуй делать”. Вроде как, они начали обниматься — но на одних обнимашках далеко не уедешь. К тому же, что для нетактильного Есана большой прорыв, для значительно более раскованного и общительного Юнхо обычное дело — у него объятия идут вместо “привет”, “пока”, “дай чипсы ну” и многих других необходимых слов и выражений. Около недели назад они в первый раз поцеловались. Есан тогда чуть не залил пепси диван и их обоих, а Юнхо почти проебал в этом самом диване джойстик — к счастью, нашли быстро. У них все идет через одно место, думает Есан, какой-то ебаный кринж с самого старта, и все равно его кроет, когда Чон, с победным кличем выудив из дивана джойстик, плюхается на подушки и тяжело дышит. Взъерошенный, с горящими, как светофор, ушами, припухшими губами — красивый до безобразия, и Есан бы, забив на застенчивость, полез за второй порцией, не раздумывая. Только вот не раздумывать он не умеет. И забивать на застенчивость тоже. Он не может так шустро, как Уен. Уен — искра, Уен ждать не любит, и с Саном у них началось буквально с места в карьер. Есан что свою ориентацию пережевывал-принимал два года, что от первой любви по углам мыкался в сомнениях, втайне надеясь даже, что у той появится пара, и он сможет спокойно вздохнуть “не судьба”. Потому нынешний темп его пугает и ставит в ступор. Окей, эти галки проставлены, теперь что? Нет, он, конечно, мальчик большой, он понимает, что за этим может последовать. Вот только паника от этого не утихает, а в точности наоборот. С кухни хлопает дверца микроволновки — Есан почти подпрыгивает от резкого шума. Он утыкается глазами в тетрадь. Последняя выведенная буква больше похожа на жертву жестокого нападения, и Кан вздыхает — заново, значит. Он уже тянется было сверить, о чем вообще шла речь, как телефон дергается от уведомления. “то есть ты его продинамил???” — читает он входящее от Уена, и брови ползут наверх. Он конспект-то не дописал, а тут выясняется, что еще параллельно продинамить кого-то успел. Телефон вздрагивает повторно. “то есть вы серьезно учились все это время????” А что они еще должны были делать, задается логичным вопросом Есан и тут же дергает головой. Воображение очень не вовремя подкидывает ему Юнхо в этой своей позе русалочки: колени скрещены, ресницы опущены, футболка слегка задралась на бедре… Вот об этом и будешь рассказывать, когда время наступит тянуть билет. Мысленно отправив себя в хорни джейл, Есан пишет “да” и два знака вопроса на всякий случай. На том конце где-то минуту молчат, после чего ему прилетает новое сообщение. “я конечно знал что ты тормоз но чтоб нахуй настолько” Есан не успевает еще и мысль в голове сформулировать, как следом приходит еще одно: “как будто ромкомов не смотрел ни разу за жизнь что ж ты за человек кан есан” Человек он вполне себе неплохой, думает Есан, прикидывая параллельно, так уж ли сильна его благодарность, или все-таки стоит оставить Уена без записей, чтобы не выпендривался так активно. С другой стороны, при чем тут ромкомы? С кухни раздается назойливый писк микроволновки, а у Кана в голове крутятся назойливые мысли. Он, по правде говоря, понятия не имеет, хочется ли ему чего-либо. Не то чтобы он боится, что его поматросят и бросят — почему-то Есан уверен, что Юнхо не из таких парней. Не то чтобы он комплексует по поводу тела — последние полгода он регулярно ходит в тренажерку и, в общем-то, отражением в зеркале вполне доволен. Но, опять же, все разворачивается слишком шустро, непривычно шустро для Есана. В школьные годы, помнится, его так волновала собственная нерешительность, что он даже привирал по поводу своей половой жизни. Да не девственник я, да, мы переспали, конечно, было. Стыдно сказать — он даже Уену привирал пару раз и годы спустя думал, стоит ли прояснить и во всем сознаться, но то случая подходящего не подворачивалось, то смелости не хватало. Да и, с другой стороны, почему он вообще должен оправдываться перед кем-то? Его личная жизнь. Ее отсутствие, если совсем честно, но это дело десятое. И ведь не факт еще, что Юнхо чего-либо хочет сам, а спросить напрямую кажется странным и неудобным. В кино это как-то само собой, люди просто ловят волну, понимают на интуитивном уровне — и все. Кан не умеет так и сомневается, можно ли этому научиться. Забавно, как мысли сами к кино возвращаются. При чем тут ромкомы? Юнхо подозрительно долго нет, и Есан, кое-как выудив из-под себя затекшую ногу, шаркает в сторону кухни. Лапша, даром что самая дешманская, пахнет восхитительно, и Есан тихо жалеет, что уже съел токпокки. У Юнхо смешно топорщатся щеки — он набивает их едой, как заправский хомяк, и Кан еле сдерживает умиление. — С курицей? — Угум. — Люблю курицу. Юнхо как-то странно задерживает на нем взгляд — Кан не уверен, как это понимать, но парень напротив смотрится настолько мило, что уголки губ неумолимо ползут в стороны. Ну вот и как бы у них что-то было, если он настолько милый? Секундочку. А откуда?.. — Ты Уену ничего не писал сегодня? У Юнхо заметно напрягаются плечи. — А к чему вопрос? — Нет, ну, может, конечно, он чисто по приколу освоил навык провидицы либо в какой-то из дней установил в моей квартире камеры… Но че-то звучит сомнительно. Даже для него. — Он написал тебе? У Юнхо предательски пылают уши, и у Есана, кажется, тоже. По крайней мере, пазл в голове у него почти сложился, и от осознания этого бросает в жар. — Написал, да. — В таком случае я напишу ему, что он худшая сваха. Солнце ползет по шторе, Юнхо ковыряется в остатках лапши, а у Кана сердце долбит где-то в желудке. Господи, взрослые люди, в конце концов. — Ты ждал, что сегодня что-то будет? — Я изначально ничего не собирался ждать, кроме автобуса на остановке. А потом о нашем сегодняшнем сборе прознал Уен. Офигел сначала, переспросил несколько раз. На мой вопрос ответил, мол, ну ты ж понимаешь, что когда вот так вот зовут поучиться вместе, никто на самом деле не имеет в виду учебу. Я думал нам двоим взять лапши — он сказал, мол, не надо две, повторите сцену из “Леди и бродяги”… У меня даже, — Юнхо издает смешок и закрывает лицо рукой, — насколько будет неловко, если я скажу, что у меня презервативы в сумке? Есан смотрит на огненные блики, ползущие по кухонному гарнитуру, чувствует, как огнем пылает собственная шея, и думает, что про взрослых людей он, конечно, погорячился. — Если ты ничего не хочешь — окей, я не настаиваю, я и сам, если честно, не был уверен, насколько идея хорошая… Но, типа, ты мне нравишься, и… Ну, возможно, мне слишком сильно хотелось верить в то, что что-то будет. Но нет значит нет, я не хочу на тебя давить. У Есана в голове стоп-кадром воспоминание: его первая любовь сидит перед ним на кровати и выжидающе смотрит. Она была опытнее его значительно, фактически учила всему сама. И снисходительно цокала языком, если Кан тормозил, смущался или не понимал, что делать дальше. Есан знает, что и Юнхо его опытнее, и в том, что как раз он смущается и не понимает, что делать, есть какой-то до нелепого трогательный сбой. — У меня были сегодня такие мысли, — медленно произносит Кан, тщательно подбирая слова. Юнхо приподнимает голову — Есан замечает дернувшийся кадык. — Но Уен очень сильно переоценивает мою решимость и… осознанность, не знаю? Впрочем, и опытность тоже, я не то чтобы герой-любовник какой-то… Солнце полоской ползает по горизонту, просачивается сквозь занавески. Где-то там лежат, дожидаются его конспекты — соседняя комната кажется сейчас параллельным миром. — Мы можем… попробовать? Что-нибудь. Не факт, что до, ну, — Есан тушуется, пытается помочь себе жестами, но от этого становится еще более неловко. Как вот такие вещи объяснять нормально? — Короче, вряд ли то, что ты принес, сегодня понадобится. Но что-то можем попробовать… Тебе норм? Глядя на Юнхо, он понимает, что ему не норм самому. Тот смотрит настолько красноречиво, что внутри все моментально скручивается и разливается теплом в районе паха. — Да. Ползущий по лицу солнечный блик исчезает, когда Юнхо встает перед ним. Они целовались уже несколько раз, а у Кана все равно внутри все заходится так, будто он вот-вот инфаркт заработает. Юнхо, видимо, осмелев, слегка прихватывает зубами нижнюю губу, оттягивая ее, и это действует покруче любого афродизиака. Кан осторожно обхватывает руками поясницу, слегка задевая края футболки, и тянет наверх. Кожа под пальцами горячая, усеянная мурашками; Юнхо выдыхает в приоткрытые губы и легонько проводит по скулам Есана. У Кана в голове ни одной здравой мысли — конспекты затерялись на окраине мультивселенной — и он спускается вниз по тонкой шее, залезая еще глубже под футболку и оглаживая ладонями выпирающие позвонки. Со стороны, наверное, он выглядит слепым котенком — все действительно по наитию, он понятия не имеет, что делает, и старается не просчитывать, чтобы не уйти в механическое. Его единственный ориентир (и в принципе единственное, в чем сейчас есть смысл) — это тяжелое дыхание раскрасневшегося Юнхо и его тело, извивающееся от каждого движения Кана, как кобра. Есан отстраняется, чтобы взять передышку и заодно заглянуть в лицо напротив. — Не слишком плохо все? У Юнхо шея и щеки пылают пожарной сигнализацией — глаза мутные, как под кайфом, ресницы дрожат, как в виброрежиме. — Это ты-то, блять, не герой-любовник? — выдыхает он неожиданно низким голосом, и Есана ой как ведет — с пополнением в списке фетишей, что тут сказать. — Вы с Уеном друг друга стоите — пиздите как дышите. Есан не успевает сказать ничего — Юнхо снова целует, на этот раз прикусывая губу почти до крови. Тонкие пальцы скользят вниз, задевая резинку штанов, — у Есана там мокро капец как, но уже поздно переживать и активировать чувство стыда — его ни на какие чувства, кроме возбуждения, сейчас не хватит при всем желании. Он чувствует, как длинная ладонь скользит под белье, захватывает в плотное кольцо, ведет вверх-вниз, вверх-вниз… В ямку — бух, и можно смело землей засыпать. У Есана звенит в ушах — он будто сквозь толстое стекло слышит прерывистые вдохи-выдохи Юнхо, чувствует, как все резко становится мокрым и липким, различает свое собственное дыхание и слабый запах уже сто лет как остывшей лапши, рассчитанной на романтический ужин. Солнце почти закатывается за горизонт, и Есан думает, что… — Мы нихуя не сдадим. Из комнаты телефон вибрирует уведомлениями, а у Кана даже нет сил, чтобы дойти и глянуть. — Это тебе паучье чутье подсказало? Юнхо чуть кивает, тычется губами куда-то в район подбородка и все таким же низким голосом бормочет: — Еще оно мне подсказывает, что я влюблен в тебя по уши. Есан проводит пальцами по собственному животу, собирая подушечками липкую влагу, и мысленно усмехается. Такое в ромкомах обычно цензурят. А Уена нужно будет поблагодарить и конспекты ему отправить. Впрочем, что-то — может, тоже паучье чутье — подсказывает, что с большей долей вероятности они все-таки не сдадут.