Сожаление

      Любознателен – оттого и приставуч. Многие джедаи качали головой, слушая поток вопросов падавана Кеноби, но со всей любезностью, которая у них оставалась после семи первых вопросов, отвечали. Падаваны же – как прежде юнлинги – просто смеялись над Оби-Ваном, который всего лишь стремился познать весь мир как можно больше. Квай-Гону, как учителю, конечно, выпала честь вникать в вопросы падавана почти круглосуточно, потому вскоре ребёнок был направлен в архивы и к другим мастерам. Талла называла это «отправил надоедать другим», но сам Джинн, несмотря на усталость от огромного количества вопросов, никогда бы не сказал, что падаван надоедал ему. Кеноби умел молчать, когда это было нужно, и не злоупотреблял вниманием учителя. А ещё был очень милым ребёнком, которого порой хотелось никогда не выпускать из объятий – и пусть это навсегда останется секретом Квай-Гона.       В один дождливый день по Храму джедаев пронеслось обычное сообщение – Джинн и его падаван вернулись с миссии. Мастера со вздохом продолжали идти по своим делам, уже готовясь буквально за следующим поворотом налететь на рыжую болтающую любознательность в человеческом обличье, и только магистр Йода готов был признаться, что за эти три месяца в Храме было непривычно тихо, и он успел соскучиться по вопросам мальчугана.       Мастера со своими падаванами здоровались с Джинном и спрашивали, как прошла миссия. Квай-Гон коротко и резко кивал и бросал сухое: «Нормально». Оби-Ван кланялся молча и семенил за учителем, не оглядываясь по сторонам. От них обоих веяло приглушённой болью, и джедаи медленно потянулись за ними, строя предположения о случившемся. В конце концов осталось две версии: на миссии погиб их друг, или они поссорились (вторая версия, по мнению некоторых, заканчивалась тем, что Джинн шёл отказываться от падавана).       Отчитываться Совету Квай-Гон пошёл один, оставив мальчика за дверями. Подавленный Кеноби был явлением новым для Храма, и вскоре даже юнлинги стояли в небольшой толпе неподалёку. Брук, набравшись смелости, придвинулся к Оби-Вану поближе и с издёвкой спросил:       – Ты что, Ува-Ван, язык проглотил?       Как раз в этот самый момент Квай-Гон вышел из зала Совета и, услышав слова мальчика, устремил на него яростный взгляд. Казалось, Джинн смотрел на врага, убившего мирных граждан, а не на старшего юнлинга. Чан сжался под этим взглядом, а все перешёптывания разом прекратились.       В наступившей тишине послышался приглушённый всхлип, а затем маленькая фигурка в плаще бросилась ко второму выходу из коридора.       – Оби-Ван!       Квай-Гон побежал за ним и быстро догнал падавана, впервые благодаря огромную разницу в их размерах. Ещё один всхлип затих в плече рыцаря-джедая, пока тот гладил мальчика по спине и что-то шептал ему в самое ухо.       – Разойдитесь вы, – стукнул по полу тростью неизвестно когда появившийся Йода.       Нахмурившиеся мастера и старшие падаваны направились в разные стороны, и некоторые из них бурчали себе под нос: «Придумали тут теории, а о том, что Кеноби может быть ранен – не подумали». Талла же поспешила за другом, намереваясь выяснить, что же произошло. Она пришла как раз в тот момент, когда Джинн закрывал дверь комнаты своего падавана.       – Он уснул, – едва выдохнул джедай и тихо опустился в кресло.       – Что случилось с Постоянно Спрашивающим Падаваном? – так же тихо опустившись в кресло рядом, спросила Талла. – Я ожидала услышать в коридоре болтовню, но твой падаван молчал.       Квай-Гон внимательно посмотрел на подругу и прикрыл глаза. Он пытался сконцентрироваться и вернуть своё известное самообладание, и наконец едва слышно спросил:       – Ты ведь слышала, что спросил тот юнлинг?       Талла кивнула.       – Это правда.       – Что правда? – не поняла Талла.       – Тал, – Квай-Гон сказал это так, что женщина поняла: ситуация безнадёжная. – Он попал в плен. Ему отрезали язык. И заставили его проглотить.       Талла зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Всё настроение этой команды мастер-падаван и поведение мальчика там, в коридоре, стало понятно. Женщина чувствовала, как страдал её друг, его терзания были гораздо сильнее, чем когда его предал Ксанатос. Винил ли Квай-Гон себя? Была ли это на самом деле его вина?       – Знаешь, о чём я жалею? – тихо спросил Джинн с непонятной, неестественной улыбкой.       Подруга качнула головой, давая понять, что слушает.       – О том, что не позволил Оби-Вану задать все свои вопросы мне, что не услышал их.       Талла положила руку на его плечо, но знала, что на этот раз не сможет успокоить друга.       – А знаешь, о чём я жалею больше всего?       – О чём же? – тихо спросила она, прикрыв глаза.       – О том, что больше никогда не услышу, как мой ребёнок просыпается и говорит мне: «Доброе утро, учитель!»       И когда Талла открыла глаза, она увидела, как Квай-Гон беззвучно рыдал в подушку.