Призраки прошлого

      Высокий, хорошо сложенный мужчина в клетчатой рубашке стоял к ней спиной, но Алла все равно чувствовала, что он словно бы наблюдал за ней. Каждый ее шаг, каждый поворот головы — все это он видел, контролировал, и никуда от него было не деться.       Все происходящее вызывало у нее отчаянное чувство дежавю. Когда-то уже было это, да и этот мужчина был в ее жизни раньше. Только когда? Алла совершенно не могла этого вспомнить.       Взглядом она нашла наконец дверь и в несколько шагов оказалась рядом. Высокие каблуки совершенно не мешали, годы тренировок не прошли даром — Алла всегда могла ловко и без проблем с комфортом двигаться в любой обуви, и в этот раз шпильки совершенно ее не замедлили, только пол едва слышно под ними скрипнул. В комнате душно и темно, и поэтому ледяная дверная ручка, на которую легли ее взмокшие пальцы, ощутилась как что-то спасительное, как будто эта дверь не просто выход из комнаты, а путь к свободе и спасению.       — Куда ты собралась?       Мужчина развернулся медленно, так, как это обычно происходит в кино или театре, поэтому несколько секунд Алла могла созерцать его профиль, прежде чем он замер лицом к ней. Слабое освещение шло из-за его спины, погружая лицо мужчины в полнейшую темноту, невозможно было разглядеть ни черточки, словно кто-то стер его с зеркала мокрой тряпкой, но вопреки тому, что глаза ее не видели ничего, Алла, не мешкая, его узнала. Это Женя, ее муж. Бывший?.. Из памяти словно куски вырвали. Почему-то вспомнить, развелись они или нет так и не получилось. Алла старательно прокрутила в памяти их скоропалительную, полностью лишенную романтики регистрацию брака. То, как они постоянно изменяли друг другу. То, как она его разозлила в последний раз...       Эти воспоминания почему-то четкие и яркие, словно все было вчера. А, может, так и было?       Алла весь день чувствовала себя возбужденной, желание терзало ее с самого утра, и разрядки хотелось просто нестерпимо.       Ей никогда не нравилось касаться себя. Не потому что это было чем-то грязным или скучным, просто в сексе она всегда черпала не только и не столько физическое удовольствие, сколько получала подтверждение того, что она желанна, в каком-то смысле даже любима.       В тот самый день грудь налилась и ныла, это желание было непривычно физиологичным, но с каждой минутой прорастало глубже, почти в душу, заставляло сходить с ума от необходимости близости. Ее словно заколдовали, словно она выпила афродизиак, словно с ума сошла. Она звонила Жене, просила приехать, но он отказался, чем вывел ее из себя еще сильнее.       Зато стоило набрать номер Сережи, как тот примчался к ней, словно верный пес. Хотя «верный» совсем не подходящее для Челобанова слово. Он приехал, такой юный и такой необходимый. Сережа всегда делал все правильно в сексе и неправильно — в жизни. Алла говорила ему, чего именно хочет — и исполнял он беспрекословно, идеально. То, с каким восхищением и какой жаждой он ласкал ее каждый раз, опьяняло Аллу сильнее водки. Когда он брал ее, ритмично вколачивая в любые поверхности, где им доводилось оказаться, Алла чувствовала себя почти богиней, красивой и идеальной. Желанной.       Очарование слетало сразу после оргазма. Как он вел себя, как смотрел — совершенно не так смотрят на идеальных женщин, и спускаться с небес на землю было, как проползать по битому стеклу. И все же оно того стоило.       Сережа уехал почти сразу — Алла сама его выставила, не хотелось продлевать это на контрасте еще более тяжелое ощущение собственной непривлекательности и одиночества. Закрыв за мужчиной дверь она сползла вдоль стены на пол и вытянула ноги, уперлась руками в голые колени.       Надо было с этим заканчивать, ни к чему оно не вело все равно. Вот только Сережа не уходил насовсем. Сколько бы она ни рвала с ним, стоило ей хоть немного остыть, она набирала его номер, и он приезжал. Опять и опять, и вырваться из этого круга, похоже, было невозможно.       Трудно сказать, сколько она просидела так. В прихожей под дверью, абсолютно трезвая, что делало такое положение еще более нелепым. Из плотного кольца самоненависти ее вырвал повернувшийся в замке ключ. Ключи были только у домработницы Люси, у Кристины они тоже должны были быть, а еще... а еще у Жени, который вроде бы тоже здесь жил, хотя, разумеется, уже давно ночевал в какой-то другой квартире. Алла даже адреса его не знала, только телефон.       Телефон, по которому она звонила ему пару часов назад, по которому он сказал ей, что не приедет.       Но только вот он приехал. Приехал и не мог не встретить выходившего из квартиры Сережу.       Сознание снова сделалось мутным, Алла распахнула глаза. Ее потная ладонь все еще лежала на холодной дверной ручке. Ни секунды не прошло, что ли?       Медленно, неохотно она перевела взгляд на Женю. Ясно, как божий день, что он собирался сделать. Алла помнила, что он собирался сделать. Но все равно не была готова — нельзя быть готовой к этому.       — Ты помнишь?       В какую-то долю секунды он оказался рядом с ней, дернул за плечи, прижимая к стене прямо рядом с этой самой дверью.       — Ты шлюха.       — Отпусти.       Голос слабый, хриплый, отчаянный. Она знала, что он не отпустит, она знала каждое его движение, знала, в каком порядке он сделает — сделал — все эти ужасные вещи с ней, но, похоже, как-то изменить ход событий было совершенно невозможно.       Беззвучный крик застрял где-то глубоко в горле, Алла дернула рукой, потом еще раз, но Женя держал ее слишком крепко. Так крепко, что остались следы, которые не сойдут неделю, и она будет прятать их под длинными рукавами блуз и свитеров.       Закричать так и не получилось. Все слова Жени она слышала словно через вату, он называл ее шлюхой снова, говорил что-то про Сережу, но эта часть выветрилась из памяти почти сразу. Что не выветрилось и не забудется никогда — то, как Женя задрал ее халат до самой талии, как расстегнул собственные штаны, как толкнулся внутрь.       Обжигающая боль пронзила ее изнутри, по ощущениям — от сухого, неподготовленного входа до самого горла, которое снова отказалось кричать.       — Ты же за этим меня звала.       Алла ничего не ответила. В горле уже прошел какой-то первый спазм, и стало ясно, что теперь она могла бы закричать, могла бы позвать на помощь, могла бы попытаться вырваться...       Алла не попыталась. Она закрыла глаза, стараясь расслабить мышцы, только чтобы не было так больно, когда он входил в нее так резко и с поражающей воображение безжалостностью. С каждым толчком она больно ударялась спиной о стену, но эти ощущения притупились на фоне других. Может быть, все дело в том, что где-то в глубине души Алла понимала, что заслужила это. Сколько всего вещей она сделала для того, чтобы просто причинить боль ему или кому-то другому? Можно сбиться со счета. Не удивительно, что он не выдержал и отомстил. Хотя, как месть это не выглядит, скорее какое-то животное желание получить то, зачем приехал, злость из-за того, что она была уже сегодня — не с ним.       Сразу было понятно, что это продлится не долго, с Женей долго и не бывало, но в этот раз время словно тянулось в каком-то особенном, замедленном темпе. Попытки высвободить зажатую в крепкой хватке руку Алла оставила. Почему-то ей показалось, что если считать про себя, то все закончится быстрее, и она даже начала мысленно проговаривать цифры, но сбилась, не выдержала, сорвалась. Из-под ресниц выкатилась слеза, только одна, и наверняка в полумраке совсем незаметная, но ее оказалось достаточно, чтобы окончательно почувствовать себя униженной.       Он не только взял ее против воли, не только сделал больно, но и заставил показать слабость, а этого нельзя простить ни ему, ни себе.       Кончил он также стремительно, как и начал, липкая сперма потянулась густой медленной струйкой по внутренней стороне бедра, и в ту же секунду хватка разжалась. Почувствовав свободу, Алла толкнула Женю ладонью в грудь и бросилась в ванную комнату бегом, больно ударившись мизинцем босой ноги на повороте.       Защелкнула замок за собой, опустилась на край ванны и тут же склонилась над ней в неудержимом приступе рвоты.       Под кожей кололо, отвратительное чувство, будто мелкие насекомые копошились внутри, по всему телу, и Алла сбросила с себя одежду, встала под душ, даже не до конца понимая, какую температуру выставила. Ногтями она расчесывала кожу, пытаясь унять этот отчаянный зуд, но спустя несколько минут и несколько глубоких царапин он так и не прошел, даже слабее не стал.       Прислонившись ладонью к покрытой каплями воды кафельной стенке, Алла плавно опустилась на дно ванны. Она понимала, лежа на дне ванны под струями воды, что до конца это ощущение отвращения к себе и не уйдет, потому что она сама его не отпустит. Потому что не имеет права отпускать, потому что если бы не звонила, или если бы закричала, или если бы сопротивлялась лучше — ничего этого бы не было, а, значит, она сама виновата. И боль не уйдет.       Вода из душа продолжала колотить сверху, по голове, телу, но мысленно Алла все еще была не здесь. Она все еще была в коридоре, прижатая к стене, не способна удержать ту самую единственную слезу, которая разрушила всю ее оборону.       И в этом коридоре с приглушенным светом она останется навсегда.

***

      Алла садится на постели резко, глотая воздух широко распахнутым ртом. Не закричала в этот раз? Она прижимает ладонь к груди, стараясь восстановить дыхание, когда ощущает движение рядом.       В кромешной темноте она скорее угадывает, чем видит, что Максим приподнимается на локте, чтобы оказаться немного ближе к ней, чтобы удобнее было коснуться ее голой спины.       — Я тебя разбудила, — говорит она шепотом, и это даже не вопрос, просто констатация факта. Макс спит так чутко, что просыпается из-за нее каждый раз. Слишком часто.       — Расскажи мне, что тебе снится, — говорит он то же, что говорил и прошлой ночью, и неделю назад, и месяц назад. О они оба понимают, что в очередной же раз это тщетно. — Алла, пожалуйста, ну, так нельзя. Ты же не спишь.       — Я сплю. Сплю.       Если бы не спала, не могла бы видеть этих снов. Столько лет прошло, а она по-прежнему просыпается из-за того, что он с ней сделал той проклятой ночью в квартире на Горького, в которой она, может, именно из-за этого и не смогла больше жить. Или это она сама с собой сделала. Ведь можно было ему не звонить, можно было никому не звонить, ничего этого бы не случилось, если бы, если бы...       Максим, судя по всему, отлично понимает, что к объятиям она пока не готова, но ладонь с ее спины не убирает.       — Да спи, — бормочет она, все еще сидя. Обхватывает собственные колени, в голове до сих пор мутно. Хочется только остаться одной.       — Алла. — Он садится все-таки, берет ее лицо в ладони и большим пальцем задевает мокрое место на щеке. Выходит, она и во сне плакала, просто не заметила. — Твои демоны не уйдут, пока ты сама их не отпустишь. Понимаешь?       Теплыми губами он касается ее лба, и это действует лучше, чем снотворное, успокоительное и дурацкие бесполезные медитации. Это исцеляет.       На одно мгновение кажется, что именно вот так, касаясь его, чувствуя его губы на своей коже, когда-нибудь она сможет отпустить своих демонов. И тогда ей начнут сниться другие сны.