Не меня

— Нам надо расстаться. Я до сих пор помню, как в тот момент моё сердце, тонущее в любви и непривычной нежности, сбилось с ритма. Помню, как неровно оно стучало, пока я пытался осознать то, что услышал. Как сидел в отчаянии и не понимал, что мне делать. — Ну ты же понимаешь, это всё так несерьёзно. Несерьёзно. Что же, в тот вечер я посчитал себя какой-то шуткой для него. Девять месяцев, проведённых вместе, как я думал, говорили о том, что всё-таки это серьёзно. Но для него — нет. Я никогда не понимал, что творится в его голове. Алекси не пускал меня ближе, хоть и видел, как я тянулся к нему. Готов был лететь из своей квартиры в Хельсинки к нему в Эспоо, чтобы провести рядом каких-то пару часов. Он то тянулся ко мне, то отстранялся. Держал меня достаточно близко, чтобы я привязался к нему, но недостаточно, чтобы привязаться самому. Зачастую бился в закрытые двери его души. По крупицам собирал то, что он позволял узнать о себе. — Ты должен понимать, что это всё равно рано или поздно бы закончилось. И он правда думал так. Просто жил в моменте, наслаждался сегодняшним днём. Я должен был задуматься о подобном ещё тогда, когда предлагал ему провести вместе следующий отпуск, на что он лишь усмехнулся. Я строил планы, а он... Он даже не считал это чем-то серьёзным. — Я не вижу себя в серьёзных отношениях, ты ведь знаешь, что главное в моей жизни — музыка. Я знаю. Знал, точнее. И верил, что это было тем, что нас объединяет. Но оказался не прав. Нас объединяет лишь совместное прошлое. — Мимолётный роман, ничего серьёзного, — говорил он. — Я так и не смог полюбить кого-то другого, — говорю я. Как, заливаясь алкоголем, в моменты пика моего отчаяния кричал о том, что меня сломал этот грёбаный пиздюк. Да ему же, блять, всего двадцать два года, да как я так умудрился вообще! Как крушил стены, пытался забыться в объятиях каких-то парней и девушек — самое глупое, что я мог придумать в этой ситуации. Я вёл себя отвратительно и, прежде всего, по отношению к себе. А потом успокоился. Принял его уход, точнее... Я бы назвал это распоротым швом. Мы не были вместе, но всё равно были рядом — удивительно, как легко и просто я отнёсся к идее взять Алекси в группу, и у меня почти не ёкнуло сердце от мысли, что мы будем работать рука об руку. И как хорошо, что в тот момент мы были заняты Евровидением: у меня действительно почти не хватало времени думать о нём. Я действительно очень редко вспоминал о нас, все мысли были только о выступлении. Когда всё закончилось, и началась эта новая жизнь, я думал, что всё закончилось и у меня. Что меня действительно отпустило, и я мог отпустить его от себя. Я чувствовал себя легче и смирился с тем, что он не хотел серьёзных отношений да и вообще каких-либо: как-то он обмолвился, что в таком ритме, в который мы сейчас попали, невозможно было бы построить что-то действительно крепкое и стоящее. И я ему верил. Как оказалось, зря. В августе он представил нам её. Как и в прошлые годы, мы приехали к нему в летний домик, чтобы послушать музыку, устроить барбекю и расслабиться. Мы делали это каждый год. Я разваливался на садовых качелях с гитарой, пел песни, обсуждал всякие насущные проблемы, и мы все хорошо проводили время. В том году нам с ним даже удалось уединиться: мы валялись в его спальне, целовались, и в итоге задремали, прижимая друг друга к себе, несмотря на слишком тёплую погоду. Скажу честно, я впал в ступор, увидев его, держащего за руку девушку. Я изо всех сил пытался показаться дружелюбным и радостным за него... них, но внутри мне было отвратительно. Я ужасно сильно хотел узнать, насколько у них серьёзно и когда всё это началось, и как же я был благодарен Йоонасу за его любопытство — он задал все эти вопросы за меня. Ещё больнее было слышать ответы. Ответы. Он с довольной улыбкой рассказывал, как познакомился с ней в музыкальном магазине, как они долго потом блуждали по кварталам, как зашли в кафе, где выяснили, что оба любят какао. Как потом долго переписывались, обсуждая всё свете — оказалось, у них было много общих тем для разговоров. Ну прям созданы друг для друга. Тьфу, блять. Как в июле он, в перерыве между концертами, приехал к ней с букетом её любимых жёлтых лилий, и как они стояли под луной, когда он предложил ей встречаться. Тьфу, блять. Ещё раз. Мне было так мерзко. Конечно, я принял это на свой счёт: он же совсем недавно твердил о том, что никаких серьёзных отношений, что у него главное в жизни музыка, что в нашем режиме невозможно что-то построить... А теперь? Какое место в его жизни занимает она? И с каких пор он ведёт себя как герой отвратительно сопливых мелодрам? Она... Я ужасно хотел её ненавидеть, но было не за что. Она была действительно милой, быстро влилась в компанию, закинув несколько шуток про Порко. Она хорошо готовила и оказалась очень хозяйственной. Он был с ней счастлив, а я чувствовал себя мудаком, который желал им скорейшего расхода. Весь тот день я старался находиться где-то подальше — в основном сидел на тех же качелях, но вместо гитары в руках была лишь пачка сигарет. А после... После моя жизнь превратилась в жалкое существование. Я чувствовал невероятную боль, когда видел, как Алекси уходит из автобуса, чтобы поговорить с ней. Я ненавидел себя за внутреннее ликование, когда слышал, как они ругаются по телефону. Позже ненавидел ещё сильнее, когда он извинялся перед ней за свою вспыльчивость. Наблюдая, как он подолгу переписывается с ней, завидовал чёрной завистью, ведь когда-то он вот так же бессонными ночами напролёт писал мне. Мы тоже когда-то созванивались, пока он был где-то в Эстонии, а я в Оулу. Мне он рассказывал про множество выступлений, про новую музыку, а теперь... Теперь он всё это рассказывает ей. Мне было так неприятно видеть, как Алекси повёз её в Лапландию. Слал эти дурацкие фотографии, где они кормят оленей на ферме и играют в снежки. Что они там сняли домик, точно из моих фантазий о нашем совместном отпуске. Пока я сидел дома. Я, моё жалкое одиночество и алкоголь. Смотрел эти фотографии и не знал, как реагировать. Отправлял реакции с большим пальцем, а сам же добивал очередную бутылку вина — на это Рождество я поставил рекорд по количеству выпитого совиньона. И как бы я ни старался, я не мог забыть ничего. Я привязался, казалось бы, намертво. Жил нашим общим прошлым, которое он, как оказалось, давно выбросил из головы. Я так и не решился задать ему вопрос, что волновал меня всё это время. Я не понимал, что его так переклинило и в какой момент он стал... таким? Она ли так повлияла на него? Если да, то... То я ей проиграл, определённо. Это случилось в Америке, кажется, в Нью-Йорке, после концерта. Я то ли от усталости, то ли от облегчения, то ли от нервов напился. Не помню причин, помню, как остался один в полупустом баре в паре кварталов от отеля, где мы сняли номера. Сидя у барной стойки, я опрокидывал водку одну за одной, морщился от горечи, но продолжал пить. Не обращал внимания на приходящие на телефон смс от группы о том, что завтра рано вставать, что нужно возвращаться в отель, и кучу других сообщений, которые я просто смахивал пальцем. Я пил, пил и пил, постепенно отдавая бармену весь свой небольшой гонорар за сегодняшний концерт. В один момент я почувствовал усталость и даже было подумал пойти в отель, но вспомнил о том, что именно сегодня я делю номер с Алекси. Вспомнив, что тот постоянно в телефоне, следом припоминая его счастливую улыбку, от которой мои ноги становятся ватными, я передумал и остался на месте, чувствуя, как моё сознание затуманивается ещё сильнее с каждой минутой. И спустя 20 минут, уже опустив голову на предплечья, но всё ещё крепко держась за рюмку, я почувствовал знакомый аромат. Этот парфюм, который я бы узнал, даже если бы лежал в гробу. — Я знал, что ты здесь, — его голос был спокойным и уставшим. На моё плечо легла его прохладная ладонь. — Йоэль, пойдём в отель. В ответ я лишь усмехнулся. Даже после достаточного количества алкоголя я чувствовал, как разрывается моё больное сердце, когда он оказывается рядом. Ничего-то водка не заглушает, никакую боль. Только хуже становится. — Пойдём, пойдём. Тебе нужно поспать, — он заботливо помог мне подняться со стула и, придерживая моё почти не способное стоять уверенно на ногах тело, бросил на стойку несколько купюр из кармана и повёл меня на выход. Более жалким, чем тогда, я себя ещё не чувствовал. Я был разбит и даже не мог предположить, догадывается ли он обо всём или нет. Моё сознание плыло, а свежий воздух, что попал в мой организм, заставил меня почувствовать себя плохо. Слегка пошатнувшись, я — клянусь, это было рефлекторно, — обхватил его шею, чтобы не упасть. Он, улыбнувшись, вздохнул и попросил меня быть аккуратнее. Я не мог собраться с силами, чтобы отпустить его, и так и стоял, уткнувшись носом в его капюшон и прижимаясь к нему. — Может, отпустишь меня? — Алекси неловко похлопал меня по спине, осторожно пытаясь вырваться. А я... Меня прорвало в тот самый момент. И я этого не стыжусь. Как бы странно всё это ни звучало. — Я так скучал по тебе, — я даже не знаю, как это вырвалось из меня. — Йоэль... — я услышал непонимающий голос. И всё. Я всё понял сразу. Я отпустил его как-то резко и быстрым шагом двинулся прочь, в сторону отеля. Стоило себя похвалить, ведь в тот момент я почти даже не шатался. — Йоэль, подожди, — послышалось мне сзади, но остановиться я не мог. Как и не смог заглушить свой эмоциональный всплеск, когда он, догнав меня и схватив за предплечье, попросил объясниться. И вот это тоже было похоже на сцену из какой-то мелодрамы. — Ты можешь оставить меня в покое? — выпалил я, разворачиваясь и смотря прямо на него. Чёртовы голубые глаза, в которых я когда-то видел тепло. Чёртова моя привязанность к ним, и чёртовы сны, в которых я так часто вижу, как он смотрит на меня этими глазами. — Да в смысле, Йоэль! Что я уже сделал? — Алекси нахмурил брови. — Да ты, блять, просто существуешь! Почему я не дорог тебе так, как ты дорог мне? Он всё понял. Понял, о чём я говорю. Понял и спокойно опустил глаза вниз. Я смотрел на него секунд десять, но он их так и не поднял. Я уже было развернулся, чтобы уйти, как услышал то, от чего мне захотелось кричать. — Ты мне дорог, — тихо, но уверенно сказал он. — Пусть я и не люблю тебя так, как тебе этого хочется, и не любил никогда, но ты мне дорог. В горле ком до сих пор, когда я вспоминаю это, а вспоминаю очень часто. Он не любил меня никогда. Он не любит меня сейчас и не полюбит никогда в будущем. — Я не просил тебя говорить мне это, — таким жалким голосом сказал я, что мне самому стало неприятно. — Но может так я дам тебе понять, почему всё так сложилось. Ты не виноват в этом всём. Я не хочу, чтобы ты думал что-то плохое обо мне. Просто я не смог полюбить тебя. Просто не смог. — Пошёл ты нахуй, Каунисвеси, — я развернулся, не желая больше слушать все эти ранящие меня слова. Я хотел сберечь себя, насколько это было возможно. Я не хотел слышать о том, что он никогда бы не смог меня полюбить, и причину этому тоже знать не хотел. Я чувствовал, что он идёт за мной, и проклинал эту чёртову ночь, которую нам нужно было провести в одном номере. — Почему ты так держишься за те воспоминания? — такой глупый вопрос, а я не знал, что ему ответить. Я продолжал идти, сжимая кулаки до отметин на ладонях, сдерживая себя, но он не унимался. — Почему я смог всё забыть, а ты нет? Это же было пять лет назад! — ещё один глупый вопрос. — Потому что для меня это хотя бы что-то значило, в отличие от тебя. — Ты думаешь, мне в кайф всё это осознавать? — я удивлённо обернулся, не понимая его посыла. — Думаешь, это так просто? Слышать, что кто-то, оказывается, всё ещё в тебя влюблён? Я искренне не понимал, что он имеет ввиду. Внутри меня даже закралась небольшая надежда на то, что он хоть что-то поймёт. — Я не виноват в том, что ты не смог, как я, выбросить все эти игры из своей головы. Если бы я знал, что для тебя это всё примет такой серьёзный оборот, ни за что бы не начал это. Зря надеялся. Я истерически усмехнулся в ответ, потому что на большее не был способен: ударить я его не мог да и не хотел, кричать уже не хотелось тоже. Не хотелось, если честно, вообще ничего. — Заткнись лучше, мне тошно, — резко сказал я. — Мне тоже тошно понимать, что ты вцепился в меня и в свою придуманную любовь. Ну и кто он после этого? Милый мальчик Алекси из группы Blind Channel? Любимец девочек, сладкая булочка, малыш, котёночек — как там ещё девочки его называют? Сволочь он, этот ваш Литтл Мэн, а не котёночек. Дальше я даже его не слушал. Он вспылил, бросаясь очередными фразами про то, что я выгляжу жалким, что у каждого из нас своя жизнь, и я должен дать ему свободу... Да кто ему её не даёт? До этого дня он вообще не знал, что я всё ещё в этом всём тону, как в самом отвратительном болоте. Я всё это время улыбался ему, несмотря на то, как больно порой мне было находиться рядом с ним. Я включал веселье и радость, и никто не должен был узнать о том, что внутри я сгорал дотла — он тем более. Я не хотел и не желал вешать на него свою боль и свою "придуманную" любовь. Вернувшись в номер, я, прихватив из бара бутылку какого-то местного виски, ушёл в ванную и закрылся там. Прямо в одежде залез в ванну и сидел, не включая воду и тупо разглядывая еле заметные узоры на плитке. В руке крутил крышку от виски, прикладываясь губами к горлышку каждые пару минут. Мне было тошно, и алкоголь был ни при чём. Мне было тошно от самого себя. Я понимал, что этот человек нисколько не ценит того, на что я готов был ради него. Понимал, что ему абсолютно плевать на мои чувства, что я никогда, никогда не смогу быть с ним. Но я всё равно любил. Пиздец как сильно любил. Долгое время я цеплялся за маленькую надежду, что однажды мы сможем всё вернуть. Где-то там, внутри меня, в самых дальних уголках моей дырявой, избитой души. Я никогда даже и не задумывался о том, что моя любовь ничего для него значит. Что для него это пустое воспоминание, просто мимолётные шалости. И я никогда не думал, что он сможет разбить эту маленькую надежду. Так безжалостно и хладнокровно. И ничего не осталось. Ведь он никогда меня не любил. И никогда в этой жизни не полюбит. Спустя время мне стало немного легче. Я зачастую заливал свои чувства вином, и мы с Алекси виртуозно делали вид, как будто ничего не происходило. Сидели в компании вместе, давали интервью, говорили о работе. Другим бы показалось, что и правда всё хорошо. Знали бы они, какого размера у меня дыра в душе. Самое обидное было и остаётся в том, что я так и не смог разлюбить. Я всё ещё желаю ему всего самого хорошего, несмотря на то, что я ему не нужен. Я, конечно, простил ему всё. Я всё ему простил. Конечно, всё ещё люблю его. И если Бог там существует, то пусть сделает его счастливым. Пусть даже и не со мной, пусть не я буду причиной его светлой улыбки, электричество от которой пробирает меня до самого сердца. Пусть я буду видеть Алекси с его девушкой вместе: пусть привозит её на концерты, пусть она сидит со мной рядом, пока я буду считать минуты до выхода на сцену. Пусть она целует его на моих глазах, так же, как когда-то я целовал его. Пусть она любит его так сильно, как я любил люблю его. Пусть она бережёт его чувства — мне казалось, это такая ценная вещь. Пусть он любит. Пусть и не меня. Пусть он будет счастлив. А я... А я как-нибудь это переживу.