Крылья

Унылая боль, привычно пульсирующая яркими пятнами солнечных зайчиков в лопатках, ничуть не сковывает его, ломающего себе пальцы и пережимающего бинтами чешуйчатую цевку ради человеческой поступи; вырывающего из себя по одному, подобно заключённым в камерах пыток, белоснежные перья, чтобы оставить на почти прозрачной коже глубокие воспаляющиеся поры ощипанной курицы; разрушающего себя с твёрдой целью остаться человеком любой ценой, даже если придется отрубить фаланги длинных гарпийных пальцев. Он человек. Он человек. Гнусная тварь, за каждым крючковатым когтистым шагом которой на полу остаются глубокие борозды шрамов. Уродливый вырожденец, появившийся на свет из-за дрянной любви человека к существу хуже, чем животное. Это всё не он. О, это всё не он. Богиня света, властительница удачи не могла так обойтись со своим последователем. Мальчик-гарпия проживает день за днём в кружащей голову, слегка пьянящей боли от жизни. Всё как всегда. Ведь именно это значит быть человеком, быть свободным и правым, быть озарённым солнцем на каждом шаге, залитым агонией тех уродов, что посмели оказаться, подобно людям, разумными. Больно, когда просыпаешься после тяжёлых кошмаров о прошлом пернатых не-его предков изо дня в день. Больно, когда завтракаешь и вышагиваешь на перебинтованных, чтобы не топорщились, пальцах. И когда хлестаешь жгучими кнутами мерзких тварей, ползающих в ногах, а после каждого удара сцепляешь покрепче зубы от отдающего в самые лопатки зуда. Час за часом, день за днём. Так просто – нужно всего лишь терпеть, и ты будешь человеком, коим себя и считаешь, выше любой мистической дряни. И он, конечно, безропотно терпит. Даже когда боль усиливается, стоит лопаткам удариться о стены во время тренировки, когда обрезанные под корень когти начинают кровоточить в неудобной обуви, а перья – прорезать не успевшие затеряться в безвестности гнойники. Даже когда крылья, желая свободы, движутся в теле, смещая кости и сдавливая в тисках клетки лёгкие, вынуждая хрипло выдохнуть в чёрную шевелюру и ослабить хватку на горле подопытного. Даже когда от нарастающей агонии подступающего к сроку целебного времени становится невыносимо спать. Его пугают кошмары, но даже они кажутся сладкими грёзами, а демоны сна, стоящие тенями у кровати – спасительными богами, когда лопатки шевелятся сами собой, стремясь надломиться, растрескаться, надорвать кожу и выпустить убогих зародышей наружу. Но этого недостаточно. Но надо терпеть и ждать, когда наступит точное время. Корвус извивается в постели и с притупленным скользящими шелками грохотом сваливается на пол, царапая обрубленными когтями спину и сдавленно выкашливая из себя лёгкие. Не так уж и больно. Он царапает лоб о дощатый пол, скалясь и рыча чудовищем, когда под пальцами, заламывая кости и угрожающе натягивая кожу на ключицы, пробегают покрытые синяками бугры лопаток. Может лучше дать крыльям вырасти и вырвать их себе вместе с костями? Что-то трещит внутри, он чувствует это, он знает, что несчастные мослы не выдерживают прорывающегося давления, что утром он снова будет вгрызаться в себя от боли при каждом замахе, при каждом вдохе и едва остающемся твёрдым шаге. Сильная резь бьёт наотмашь, кружит голову и наполняет рот с глазами алой-алой густой кровью. Он будет сплевывать её завтра в клетке, вытирая перепачканные в ней ботинки о чужие перья и шкуры, подныривая почти бурыми от агонии носами под чешую и срывая ту с кожи монстра. Он будет в тысячный раз врать всем, что это кровь его подопечных. Сейчас же она стекает с досок под хриплые и булькающие вздохи, под скулеж и срывающееся на крик рычание. Прячется под полом, стекая ручьями по столбам фундамента и пропитывая собою убогую землю, заливает весь дом. Однажды земля не сможет больше глотать красное железо и взбунтуется, подымая дыбом здание. Однажды он не выдержит и прорежет своим крыльям дорогу наружу, лезвием ножа снимая с тела лоскуты кожи и мяса, пропуская их между щелей пола и скармливая грунту, как куски одних подопечных другим. Однажды... Может быть, однажды он узнает, что такое свобода, коей обладает каждый человек, даже если для этого ему придётся стать чудовищем, пожертвовать своей жизнью и своей карьерой. Может быть, богиня и тогда будет освещать ему путь или наконец подарит кусочек драгоценного колеса Фортуны. Но не сейчас, когда он дёргается в предрассветных конвульсиях, искажая идеальное лицо в звериных масках и нанося себе увечья, только лишь чтобы избавиться от шевеления свободы в лопатках. Всё ради того, чтобы оставаться человеком. Ведь болит все ещё недостаточно сильно, чтобы преломить эту бессмысленную волю.