Полуденное солнце

Золотая змейка-молния на запястье казалась тугим браслетом и ощущалась чем-то почти настоящим. — Будет больно, — предупредил Джорно, ещё не коснувшись её руки. — Мой Gold Experience не исцеляет раны, он просто даёт жизнь неживому. Я могу взять носовой платок, например, и превратить его в кожу и плоть. Я уже объяснял Мисте… Наранча издал странный булькающий звук и заливисто расхохотался. «Заткнись!» — прошипел Миста, зачем-то натягивая шапку посильнее, и Триш заметила, что на скулах у него сквозь загар пробился тёмный румянец. И уши у него горели… Наверное. Триш не знала, почему была уверена, что уши у него горели. Может, потому, что у неё от смущения такое случалось?.. — …пройдёт через какое-то время, — продолжил объяснять Джорно, метнув на товарищей укоризненный взгляд. — Спроси у Мисты. Или у Наранчи, — тот зажал себе рот и закивал. — Но пока я лечу — это больно. Вряд ли больнее, чем когда руку тебе отрезают. Триш сжала губы и решительно протянула ему кисть: — Но у меня нет носового платка. Улыбка Джорно была ярче полуденного солнца — Триш сама не поняла, почему вдруг невольно отшатнулась, испугавшись. — Это просто пример. Я возьму уже отмершие ткани. Буччеллати, — позвал он, словно не заметил её нервного движения назад. — Снимешь молнию? На её плечи опустились ладони, чуть сжались, ободряя и поддерживая: не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто. — Ты можешь не смотреть, — сказал Буччеллати, и Триш послушно отвела взгляд: после того, что случилось на Сан-Джорджо-Маджоре, не доверять ему казалось кощунством. Джорно не обманул её: было больно; может, даже больнее, чем тогда, потому что тогда Триш не плакала, а сейчас крупные слёзы покатились будто сами собой, хотя она пообещала себе, что никогда, ни за что не позволит увидеть её слабости, не позволит смеяться… Но последним осторожным, почти неощутимым, касанием палец Gold Experience скользнул вдоль потёка засохшей крови на запястье, превращая её в гибкие стебельки, распускающиеся крошечными розовыми цветами. Триш неверяще коснулась гладкой кожи и прошептала, сморгнув слёзы: «Спасибо». Джорно снова лучезарно улыбнулся ей, и на этот раз она даже сумела не вздрогнуть. А смеяться над ней никто не стал.