***
Проходит несколько дней, медленных, но быстрых, и каждый из них заключён в тисках времени. Ким Докча смотрит в окно и наблюдает, как снежинки падают на подоконники и на обрамлённые белым стёкла, тают и исчезают в небольшом тумане того же белого цвета. Сейчас зима, но он не слышит радостных криков и смеха детей, играющих в густых сугробах. Всё, что он может различить, — непрерывный писк кардиомонитора, установленного рядом с ним, и вонь антисептика, который просочился в использованные простыни и холодную плитку. Он ненавидит больницы. Ненавидит эти места всем своим существом. — Ю Джонхъюк-а, смогу ли я провести с тобой следующую зиму? Оттенки розового на кончиках пальцев Кима Докчи не расцветают — они слабеют, увядают, словно тем самым отвергая обещание весны, и Ю Джонхъюк чувствует, как его сердцебиение замедляется. Стебли роз, обвившиеся вокруг его лёгких, кажется, чахнут наравне с нарастанием тусклости во взгляде Кима Докчи, и хотя Ю Джонхъюка не душат шипы, он не может дышать. У него перехватывает дыхание, и всё, что он может сделать, — одарить прикованного к постели мужчину рядом с ним противоречивой, неуверенной улыбкой. — Конечно, — говорит в ответ он, и эта невинная ложь ужасно очевидна. — И даже следующую за ней? — Мы проведём каждый сезон и год вместе. С Мией, с Хан Союнг, с Ли Хёнсоном, с Ю Сангах, с Джун Хивон — с каждым из них. Ким Докча замолкает, после чего смотрит вниз на свои бледнеющие руки. Конечности слегка изменились в размерах, как будто они долгое время были погружены в прохладную воду. Он прищуривается, глядя на свои костлявые пальцы, увеличивающиеся промежутки между ними. Ветерок касается и без того холодной кожи, и его нижняя губа дрожит. — …У меня осталось не так уж много времени, не так ли? Ю Джонхъюк вздрагивает. Ким Докча улыбается мужчине, но эта улыбка не совсем достигает чужого взгляда. — Всё в порядке. — Он пытается успокоить Ю Джонхъюка. — У меня было предположение. С самого начала.***
Проходит месяц. — Какой у тебя любимый цвет? Ким Докча бездумно играет с пальцами Ю Джонхъюка и напевает себе под нос. — Я никогда не задумывался об этом. На самом деле, у меня такого нет. — Он пристально смотрит на Ю Джонхъюка. — А у тебя? — Не знаю, но, — он переводит взгляд на Кима Докчу, лежащего на кровати, провода прикреплены к каждому участку его кожи, и его дыхание прерывается, — цвет, который я ненавижу больше всего… Бледный мужчина склоняет голову в вопросительном жесте. — Какой же? Ю Джонхъюк косо смотрит на вызывающие неприязнь стены комнаты, в которой они находятся, и его взгляд скользит по шнурам и аппаратам, подключённым к Киму Докче, закреплённым на тонких руках и осунувшемся лице. Снаружи снег по-прежнему заключает мир в свои объятия, по-прежнему одаривает мир этой болезненной, тошнотворной белизной. Ю Джонхъюк хмурится, и его желудок мутит. — Белый, — произносит Ю Джонхъюк, и выражение его лица становится удручённым. Мужчина переплетает их пальцы и держит руку, которая теряет тепло, как жалкий отчаявшийся человек. — Я ненавижу белый. Ким Докча издаёт тихий смешок. — Полагаю, мы оба живём в монохромном мире, хах? Печаль, которая охватывает разум Ю Джонхъюка, когда он слышит эти слова, слетающие с уст другого человека, теперь стала для него обычным явлением; Ю Джонхъюк уже глубоко прочувствовал это с тех пор, как узнал о состоянии Кима Докчи. Взгляд Кима Докчи устремляется к окну, что-то в нём вспыхивает, и он концентрируется. — Каково это, — шепчет он, — жить в мире красок? — Я не знаю, — прямо отвечает Ю Джонхъюк и тотчас стискивает руку Кима Докчи в небольшом акте ободрения и в надежде, что это вернёт розоватость кончикам его пальцев. Лёгкая улыбка появляется на губах Кима Докчи. — Я тоже, — говорит он, и его рука впервые за долгое время становится тёплой.***
Проходит два месяца. Ким Докча прикован к постели, к его болезненной фигуре присоединено ещё больше трубок и аппаратов, и он смотрит на Ю Джонхъюка из-под полуприкрытых век. — Пришло моё время. — Он заявляет об этом так, как будто произнесённое не имеет большого значения. Ю Джонхъюк смотрит на ослабевшее тело своего возлюбленного. Его губы потрескались и приобрели фиолетовый оттенок, щёки ввалились, под глазами показались мешки. Ни на кончиках его пальцев, ни на кончике носа не появляется цвета, даже когда зимний ветерок проникает в больничную палату через щели между окнами и стенами. «Монохромный мир», Ю Джонхъюк с горечью повторяет в уме слова Кима Докчи, сказанные несколько месяцев назад. Мужчина приоткрывает губы, замирая на секунду, как будто погрузившись в свои мысли и хватая ртом воздух. — Был ли для тебя цвет в этом мире? — спрашивает он в конце концов. Ким Докча на пороге смерти дарит ему слабую улыбку, и Ю Джонхъюку хочется упасть на колени и помолиться богам, в которых он никогда раньше не верил. — Был ли я в твоём мире для тебя? — спрашивает он ещё раз срывающимся голосом. — Джонхъюк-а, — Ким Докча называет его имя. Ю Джонхъюк закрывает глаза и обманывает себя призрачным прикосновением рук Кима Докчи, трепетно и нежно обнимающим его лицо. Бледные руки мужчины холодные, слабые и дрожащие. Крупная слеза пересекает сердце Ю Джонхъюка, как постоянный шрам. Какими бы фальшивыми ни были прикосновения, желудок Ю Джонхъюка скручивается сам по себе, потому что это кажется таким… таким реальным. — Ты — мой мир. И всегда им был. И так будет всегда, — говорит Ким Докча, и стоит этим словам слететь с его губ, он заходится в лёгком кашле. Ю Джонхъюк берёт руку Кима Докчи в свою и прислоняется к ней лбом. Рука Кима Докчи ледяная, как у трупа, который уже разлагается, уже как три месяца мёртв. Ю Джонхъюк прикусывает внутреннюю сторону рта. — Я не хочу, чтобы ты умирал, — шепчет он с отчаянием, и это слышно только ему и человеку, чья жизнь медленно ускользает из его рук. Ким Докча может только слабо стиснуть покрытую шрамами ладонь в надежде утешить Ю Джонхъюка.***
Ю Джонхъюк — не слабый человек. Он не плачет на похоронах Кима Докчи. Но когда мужчина возвращается домой, он избавляется от всех белых вещей, которые видит. Электроника, коробки, пластиковые пакеты, чашки, миски, тарелки — всего. Когда в наступающем вечере улавливаются знакомые нотки, его сердце трепещет.