(не)виноват

когда алекс падал в ледяную воду с корабля, он не думал, кто его подстрелил. его мозг отключился сразу же, как только он почувствовал ужасную боль в области груди: пуля прошла навылет. алекс не успел даже вскрикнуть: лёгкие замкнуло, а крик застрял в горле, перекрывая и без того рваное дыхание. его поглотила нева – обжигающе ледяная вода окончательно пресекла все судорожные попытки алекса вздохнуть и хоть как то справиться с уже летевшей к нему смерти. но все было тщетно. когда алекс тонул, в его голове мелькнула мысль, что зря он не разглядел лица стрелявшего. быть может, если бы он выживет, то мог бы напомнить стрелку о содеянном и возможно даже помочь ему повторить свою собственную судьбу. пуля – боль – нева. вот и все дела. алекс даже не помнит, как его вытащили и вытащили ли вообще. единственное, что он помнит из той ночи кроме боли и дикого, пронизывающего до костей холода – странно тёплые руки матвея, сжимающие его ослабшее тело, и его дрожащий голос, в котором отчётливо были слышны слёзы. лёш, пожалуйста, не умирай, прошу тебя.. лёша, не оставляй меня, я не переживу этого… лёш, очнись, ну пожалуйста, умоляю!.. и алекс очнулся. с трудом, с невыносимой болью в груди, но очнулся. потому что голос матвея его звал, заставлял вырываться из когтистых лап смерти и бороться за жизнь до последнего, лишь бы ещё хоть раз услышать ласковое «лёш», слетевшее с матвеиных губ. после почти удачной смерти тарасов ещё неделю ходил растерянный, будто бы потерявшийся во времени и пространстве. да оно и было понятно: его буквально с того света обратно на землю вернули, чтобы он доживал отведённые себе годы. однако иногда алексу казалось, что все, что с ним произошло, сплошной страшный сон – он мог часами стоять у окна, глядя на петербург и не понимать, почему находится здесь. часто, когда к нему приходили, он оборачивался к гостю и рассматривал его так, будто видел впервые. однажды его после долгой разлуки впервые посетила алиса, алекс смотрел на неё растерянным, совершенно непонимающим взглядом. она подошла, тронула его за плечо, почти не касаясь пальцами ткани домашней рубашки, ласково позвала. — алекс, ну ты как? а он, все ещё не совсем понимая, что происходит, хрипло, почти испуганно ответил. — мы знакомы? потом алиса плакала в комнате матвея, говоря о том, что алекс не поправится и что, скорее всего, матвея он тоже скоро узнавать не будет. матвей успокаивал ее как мог – неловко обнимал за плечи, говорил, что все будет нормально и что алекс никогда его не забудет. а у самого в горле стояли слезы, готовые в любой момент вырваться наружу. матвей был готов рыдать в ногах алекса, не переставая извиняясь за то, что не уберёг его от этой участи, что не смог спасти его вовремя, но каждый раз, когда он пытался заговорить об этом, то получал в ответ одну и ту же фразу. ты не виноват. а матвей так не считал. если бы не алекс, матвей был бы мёртв, ведь именно тарасов отвлёк жандармов на себя, чтобы дать матвею время. за это матвей был ему бесконечно должен, однако понятия не имел, как отплатить. когда он вытаскивал замёрзшее тело алекса из ледяной невы, он повторял только одну фразу, моля бога о том, чтобы тарасов остался жив. он не мог потерять ещё и его. однажды, зайдя в комнату алекса, матвей застаёт его у окна со сложенными за спиной руками. на столе горит одна единственная свеча, но так ярко, что другие подсвечники в комнате были не нужны. алекс спокоен, даже слегка улыбается, но матвей улавливает в его взгляде что то потухшее, надломленное настолько, что ему снова хочется плакать. матвей приближается к юноше, напряжённо разглядывая его чёткий, полностью аристократический профиль, залитый падающим от свечи огоньком. в этот момент алекс особенно красив, и матвей невольно улыбается: внешность тарасова всегда его завораживала. — лёш?.. алекс не оборачивается – он даже не шевелится, но матвей замечает, как быстро у тарасова напрягаются плечи и руки за спиной. алекс чуть поворачивает голову в сторону юноши, будто бы боясь обернуться на него, и устало прикрывает глаза. — прости меня. — о чем ты? — это я виноват. матвей умолкает. ответ алекса поразил его до глубины души: он и подумать не мог, что алекс винит себя в случившемся. он вообще не думал, что алекс способен винить – неважно кого, себя или других, он просто не умел. в нем не было того чувства вины, какое например было у матвея, при котором он всегда перекидывал все на себя. алекс же был нейтрален – виновен или нет, его это никогда не интересовало. по крайней мере, матвей был в этом уверен. юноша делает несмелый шаг к алексу, держась на некотором расстоянии от его спины и ожидая продолжения речи. но продолжения нет: алекс молчит, будто дожидаясь напутствующего вопроса от полякова. — с чего ты взял? — он мне пообещал, – алекс прикусывает губы, нервно потирая сложёнными пальцами запястья. он знает, что матвей не понимает, о чем речь, но не хочет рассказывать всю правду: матвей бы стал его осуждать, а этого тарасов боится больше всего на свете. — лёш, я не понимаю.. – мнётся матвей, начиная уже мысленно паниковать и заметно нервничать. — кто он? — трубецкой. он пообещал, что не тронет вас. поляков выдыхает, а алекс опускает голову, потирая глаза исхудавшими пальцами. в сознание бьют воспоминания той ночи, когда тарасов пришёл к выводу, что сделка с трубецким необходима: хотя бы для безопасности матвея и алисы. на тот момент ему казалось, что дочь вяземского юноше дороже всего. как оказалось, он ошибался. и ошибался очень сильно. — лёш, ты.. — мы заключили с ним сделку: я заплачу ему, а он в отместку не будет вас трогать. матвей едва ли не плачет от досады. ему и в голову не приходило, что алекс пойдёт на такие действия ради их безопасности. ради матвеиной безопасности. тарасов никому не говорил о своих планах, и уж тем более никто не знал, что алекс встречался с трубецким. неужели он специально держал это в секрете от собственной команды? матвей трёт пальцами виски, пытаясь переварить полученную информацию и стараясь побыстрее успокоиться. мозг кипит от волнения и молниеносных мыслей, вертевшихся вокруг полякова со скоростью света. они мешают думать и сосредотачиваться, и это напрягает ещё сильнее. — и сколько ты ему заплатил? тарасов вздыхает. если бы матвей знал..но матвей не знает, и алекс искренне этому рад. перед глазами пробегают неприятные воспоминания, заставляющие алекса содрогнуться и сжать зубы, чувствуя мурашки по всему телу. трубецкой водит мускулистыми руками по худому телу тарасова, пересчитывает пальцами ребра и позвонки. алекс тихо, напряжённо стонет, чувствуя резкие толчки – один за другим, раз за разом, они становятся сильнее и активней. тарасов в изнеможении царапает чужую спину, а аркадий не останавливается, только набирает темп, не взирая на болезненные стоны алекса. — скажем так, его все устроило, – глухо отзывается алекс, наконец разворачиваясь к матвею. он болезненно бледен, с тёмными синяками под глазами и с странно острыми скулами. он совершенно исхудал – матвею невыносимо больно видеть его в таком состоянии. его сердце разрывается на части, едва алекс поднимает на него пустой, абсолютно равнодушный взгляд. такой взгляд матвей видел только раз в жизни – когда умер его отец, и он до сих пор пробирает полякова до мурашек, заставляя жмуриться от страха. — ты ради нас это сделал?.. – дрожащим голосом уточняет матвей, чувствуя, что ещё чуть чуть, и он сорвётся: подойдёт к тарасову и обнимет, прижмёт к себе, уткнётся в чужое плечо и никогда больше не отпустит. алекс ему нужен, как воздух, как солнечный свет, как самая важная часть в его жизни, и матвей готов ради не на все. – ты точно их не тронешь? трубецкой натягивает белье вместе с форменными брюками, мельком смотрит на алекса. тот лежит на кровати – бледный, обессиленный, покрытый множеством засосов и царапин. трубецкой усмехается: он явно доволен своей работой и закреплённой сделкой, чего не скажешь о тарасове. – не трону, будь уверен. алекс с трудом поднимается с кровати, стараясь прикрыть покрывалом собственную наготу, и чувствует, что у него дрожат колени и руки. этого позора он не забудет, пожалуй, никогда в жизни. алекс слабо кивает. — и ради меня? снова кивок, снова совсем слабый, будто у тарасова нет сил даже на одно простое движение головы. он еле заметно улыбается, разбито, нервно, и матвей не выдерживает – он срывается с места и, в два шага сократив расстояние между ними, утыкается в грудь алекса, обнимая его обеими руками за плечи. он едва не плачет, но очень старается держаться, делает судорожный вдох, вздрагивая от тепла чужого тела и прижимая юношу к себе лишь сильнее. тарасов обнимает его в ответ не сразу: у него ступор, такой, что он не сразу понимает, чего матвей от него хочет. а когда понимает, неуверенно, даже неловко, обнимает его за плечи, а потом прижимается к чужому телу, ощущая ком слез в горле. он бы разрыдался прямо здесь, беззвучно, навзрыд, умоляя матвея простить его за его глупость, но в груди все сжимается, и плакать становится больно. почти так же, как было больно от пули жандармов трубецкого. — я очень тебя люблю, лёш, очень, – судорожно шепчет матвей, глядя на алекса снизу вверх и обхватывая его худое лицо тёплыми ладонями. алекс закрывает глаза, невольно ластясь к чужим рукам, и все таки чувствует бегущие по щекам мокрые дорожки. матвей тепло улыбается, и боль в груди мгновенно пропадает, будто бы ее всю в один момент выключили, как старый граммофон. алекс улыбается в ответ. да, он тоже очень любит матвея. просто умереть как.