История одной песни

Пустой взгляд цвета морской волны глаз раз за разом проходится по давно написанным строчкам. Лист с текстом песни не выглядит потрёпанным, но видно, что брали в руки его часто и бережно. Эти слова Акааши сочинил ещё давно. Может, год назад или даже больше. И тогда всё было по-другому. Тогда мелодия сама свободно и естественно лилась, стоило задать себе тональность. Гармонии складывались, создавая интересные переходы и полностью передавая эмоции. Тогда скрипка сама пела на вступлении, зачаровывая слушателей с первых нот. Тогда Кейджи ещё верил, что всё может быть хорошо. Тогда он верил в любовь. И тогда он был слишком увлечён, чтобы записать все эти идеи хотя бы на диктофон, не говоря уже о партитурах. А сейчас в голове остались лишь обрывки былых наработок. Сейчас в голову шла только банальщина на двух нотах и трёх аккордах с простейшей аранжировкой и скучнейшим ритмическим рисунком. Сейчас скрипка издавала звуки, похожие на надрывный плач ребёнка, режущий слух, из-за чего пришлось пересесть за фортепиано. Сейчас вокруг валялась куча клочков бумаги с отвергнутыми вариантами. Он снова и снова начинал петь то, что помнил, аккуратно нажимая на клавиши, но вновь и вновь падал в свои воспоминания и бил кулаками по клавиатуре, заставляя невинный инструмент обиженно загудеть. «С тобой лишь я могу дышать, С тобой влюблён я в этот мир, Ты заставляешь трепетать, Я твой фанат, ты мой кумир» —Чёрт! Да что ж такое! Ничего не выходит, — Акааши устало отклоняется назад, снимая руки с клавиш и наконец погружаясь в тишину. Скоро у него концерт, где нужно исполнить новую песню, но он уже месяц не может закончить то, что ему так нравилось, что казалось таким гениально простым, что должно было выстрелить в верхние строчки чартов, становясь песней не для одной влюблённой пары. Когда-то он сочинял её только для одного человека, желая на особом свидании исполнить её, предлагая официально встречаться. Но, видимо, он был слишком мечтателен, раз посчитал, что у них всё может получиться. Всё же Кейджи исполнял в жанре альтернатива, пытаясь находить что-то новое и интересное и не гоняясь за популярностью, а Бокуто уже тогда был звездой, раз за разом занимая своё заслуженное место в топе, создавая хорошие рэп и хип-хоп трэки. Он мог заряжать целые стадионы. Неудивительно, что он смог заставить пылать и сердце Акааши. Конечно, было бы наивно конкурировать во внимании со всеми его поклонниками, если бы не тот факт, что они были знакомы ещё со времён обучения мастерству сочинения песен. Они ходили туда вместе, несмотря на то что уже тогда выбрали свои направления. База всё равно одна, а вместе хотя бы не скучно слушать преподавателя и вникать в тонкости композиции. Тогда они и стали общаться, постепенно превращаясь из одногруппников в друзей. Всё случилось как-то незаметно. Как-то раз Бокуто не понял тему, а Кейджи великодушно задержался после занятия, объясняя всё подробно и терпеливо по нескольку раз, пока не увидел счастливый и благодарный кивок Котаро, едва сдерживающегося на людях, чтобы не напрыгнуть на своего спасителя с объятиями. Ещё через пару недель Акааши забыл посмотреть прогноз погоды, отчего после занятий решил подождать, пока дождь не закончится, чтобы не идти несколько десятков минут в грозу, промокая до нитки и рискуя заболеть, а Бокуто предложил проводить, укрывая под своим зонтом. Понемногу они узнавали друг о друге всё больше, разговаривая о планах на будущее; помогая с редакцией текстов; являясь первыми слушателями, фанатами и критиками друг друга; рассказывая о прошлом; оставаясь на ночёвках и проводя там самые весёлые и уютные часы в своей жизни; играя дуэтом, несмотря на едва ли совместимые жанры. Так прошло несколько месяцев, сменились времена года, подошло к концу их обучение. А потом прямо на выпускном Котаро признался, что Кейджи ему нравится. Когда ответа от ошарашенного этой новостью Акааши не последовало, он добавил, что не хочет торопиться, поэтому предложил общаться как прежде, чтобы потом, возможно, постепенно доверяясь друг другу полностью, сменить статус отношений. И Кейджи согласился. Они застали выпуск дебютных альбомов друг друга; делились впечатлениями о том, как их начали узнавать на улице; шутили, что вскоре им придётся скрываться. Они переехали в одну квартиру, не только потому что так дешевле, но и потому что хотели проводить больше времени вместе. Им было хорошо и комфортно вместе. Друг в друге они находили музу и вдохновение, необходимую поддержку после ожидаемых хейтерских отзывов. Вместе они могли не только творить, радуя своих фанатов и менеджеров частыми и качественными новинками, но и просто отдыхать от рабочей суеты, смотря вместе фильмы, играя в настольные игры или просто разговаривая обо всём и ни о чём за чашечкой горячего чая. Акааши никогда не завидовал популярности Бокуто, которой тот добивался быстрее, благодаря своей невероятной энергетике и более массовому жанру, а просто с удовольствием делал своё дело, зная, что всё ещё впереди. Для него главной была гармония в отношениях между ними, потому что он наконец осознал, что питает к Котаро более нежные чувства, чем дружба, наконец понял, о чём ему говорили на выпускном, наконец он был готов принять эти чувства и ответить на них. Торопиться резона не было, так что Кейджи решил дождаться подходящего события для признания. И оно не заставило себя долго ждать: первый живой концерт Бокуто перед многотысячной аудиторией. Пока Котаро готовился к ответственному мероприятию, разъезжая по репетициям, примеркам, хореографам и режиссёрам, Акааши занимался не менее усердно: он готовил песню, которую хотел исполнить, встречая своего возлюбленного в гримёрке после безусловно успешного концерта. В ней должны были литься его чувства, мысли и нужда в Бокуто рядом. Нежная и лиричная. Прекрасным аккомпанементом стала бы душевная скрипка, которую можно легко принести туда, куда надо. Текст был уже готов, но каждый раз Кейджи исполнял мелодию по-разному, увлекаясь своими эмоциями и мыслями, а решить, какой вариант всё же лучше, оказалось очень непросто. Так однажды, страдая в муках выбора поздним вечером, Кейджи наконец услышал звонок в дверь и, торопливо сложив все черновики в папку и спрятав её у себя на полке, побежал открывать дверь, наверное, очень уставшему и голодному Котаро. Сегодня он почему-то задержался. Наверное, возникли трудности перед столь масштабным выступлением, которые пришлось срочно решать. Но ужин всё ещё был тёплым, так что окончание дня должно было порадовать Бокуто. А для Акааши нет ничего отраднее, чем увидеть улыбку на его лице. Но всё пошло совсем не так. Дверь отворилась, а за ней оказался не только Котаро. Рядом с ним стоял высокий брюнет со странной нелепой причёской, и находились они слишком близко друг к другу. Настолько, что сердце Кейджи отозвалось ноющей болью, пока он впускал их на порог, рассеянно слушая болтовню Бокуто. — Акааши, это Куроо. Он рэпер и тоже недавно выпустил свой первый альбом. Круто, да? Мы познакомились, наверное, месяц назад, когда я ходил к продюсеру. Он оказался таким классным, мы даже решили записать дуэт. Уже название придумали: «First love». Круто, да? — если бы Кейджи сейчас мог сказать хоть слово, а не просто пытаться успокоиться, чтобы не задохнуться от боли, он бы рассказал, что это вовсе не круто. Особых трудов перевести название не составило, и оно словно последним пазлом завершило картину. Значит, он опоздал. Слишком долго решался. Ещё и думал, что ему некуда торопиться, что его счастье от него не ускользнёт. Как глупо. Теперь в огромном горячем сердце Котаро ему нет места, теперь оно полностью отдано этому Куроо. А про это насмешливое «first» он вообще молчал. Выходит, те слова на ступеньках школы музыки оказались ложью и игрой? Чем-то несерьёзным? Значит, Бокуто никогда его не любил? Или те чувства были настолько слабы по сравнению с теми, которые Котаро питал к своей новой пассии, что даже за привязанность не считаются? А он повёлся и влюбился, поверив в то красивое признание, в то, что тот готов подождать, пока Кейджи определится с ответом. И теперь его сердце разлетелось на мельчайшие осколки. Всё, что говорили дальше, он слушал, но не слышал, борясь с подступающими слезами. — Куроо, это Акааши. Он мой сосед и прекрасный музыкант. Когда-то он обгонит всех нас по аудитории! Тебе надо будет послушать, что он пишет. А как на скрипке играет… — нет, Кейджи не мог больше видеть эту улыбку. — Приятно познакомиться, — голос подрагивал, но Акааши старательно скрывал свои эмоции, оглушающие его громче, чем усилители Бокуто во время его репетиций, когда он мог сотни раз переигрывать один и тот же пассаж на своей электрогитаре. — Ужин на столе. Там две порции. Я не рассчитывал на гостей, но вы можете взять мою. Я забыл купить соевый соус, так что быстренько сгоняю в магазин, пока он не закрылся, а потом сам себе наложу. Приятного аппетита! — с этими словами он перекинул через плечо сумку, схватил с полки папку с черновиками песни, которую он теперь никогда не сможет исполнить так, как хотел, но которая всё равно останется одной из самых дорогих вещей в его жизни, и выбежал из дома. В него он теперь больше не вернётся. Этой ночью он будет гулять по ночному холодному городу, смотря на расплывающиеся от слёз фонари и блокируя контакт Котаро, который начал названивать ему уже через несколько минут. На утро он придёт измученный к продюсеру в свою студию, нормально поест и попросит ни при каких обстоятельствах не подпускать к нему Бокуто. На накопленные деньги он в тот же день снимет квартиру, куда меньше прежней, но привыкать он будет не к скромной площади, а к одиночеству. Следующие несколько месяцев он не напишет ни одной ноты и ни одного слова для новых песен, выживая только за счёт уже вышедших композиций, пока менеджер не настоит на живом концерте, на котором будет необходимо исполнить что-то новое. И только тогда он достанет ту самую папку, чтобы попробовать дописать ту самую песню о его первой и единственной любви. Если бы только это так работало. Без тех чувств, предвкушения, надежды любая гармония, даже правильная с точки зрения теории, казалась отвратительной и лживой, не говоря уже о том, что он едва ли сможет исполнить этот текст чисто. Конечно, он прекрасно знал, как управлять своим голосом, но, когда его переполняла боль или злость, ноты срывались. И это было вообще некстати для нежной песни о любви. Такое больше подошло бы року, там крик — один из вокальных приёмов, который только украшает песню эмоциями. Вот только, если он ещё мог представить себя, исполняющего что-то в таком стиле, пусть и с трудом, то эти строки уже никак не сочетались с электрогитарой и более яркой и прямой интонацией. Выходит, пришло время всё кардинально менять, избавляясь от последних подарков прошлого. Но Акааши не стал драматично разрывать или избито сжигать исписанные листы, это было не в его стиле. Всё же, каким бы опустошающим ни был опыт, но это всё ещё часть его жизни, отказываться от которой глупо. Он просто собрал ноты и положил их ко многим другим, которые вряд ли хоть раз откроет в будущем, (только если в глубокой старости поностальгировать), но выкидывать их всё равно жаль. Например, пьесы со школы музыки. Говорят, время лечит всё. Может, так случится и с этой песней, но сейчас надо писать что-то новое. Принципиально новое. Оставалось только надеяться, что аудитория примет это новое видение. Можно подумать, что Кейджи не должен был вообще знать что-то о роке. По крайней мере, не больше, чем слушатель-любитель. Но не зря же он несколько месяцев жил рядом со столь разносторонней и эмоциональной личностью, как Бокуто, экспериментировавшим с любыми жанрами, стилями и форматами. Не зря в прошлой квартире можно было найти помимо фортепиано и скрипки, принадлежавших Акааши, и барабанную установку, и электрогитару, и бас, и акустическую, и диджей пульт, и даже некоторые народные инструменты с интересным звучанием. И, как бы Кейджи ни любил спокойную и тихую музыку, Котаро, играющий на гитаре вызывал такое восхищение, что Кейджи просто не мог упустить свою возможность научиться этому мастерству. Как оказалось, это было не зря. А значит, время фортепиано подошло к концу. Поднявшись с табуретки и закрыв крышку рояля, окрылённый идеей, он моментально собрался на студию, поскольку своего инструмента у него не было, а время поджимало. К тому же, точно не стоило упускать вдохновение, пусть теперь и совершенно другого окраса. Он даже забыл предупредить продюсера, что приедет, но, к счастью, проблем не возникло, и уже через час он сидел в светлой просторной комнате с хорошей акустикой, держа в руках качественную дорогую гитару, подключенную к усилителям. Бережно проведя рукой по грифу к калкам, Кейджи сыграл одну за другой струны, проверяя, настроен ли инструмент. После довольного кивка пальцы зажали первый аккорд, а правая рука ударила по струнам. Громкий звук минорного аккорда наполнил комнату. Он не был чистым, как вышел бы на других инструментах, в нём был характерный для электрогитары перегруз, гудящий даже после того, музыкант убрал правую руку со струн, продолжая удерживать левой аккорд. Захотелось даже немного подать гитару вперёд, чтобы усилить эти колебания эха, как делали многие рок-звёзды на своих концертах. Взгляд Акааши вспыхнул истинным наслаждением. Да, это то самое звучание, тот самый стиль, что сможет передать его эмоции. Оставалось только наложить слова, которые он ещё не сочинил, но которые обязательно должны прийти к нему прямо во время исполнения, как было во все предыдущие разы. И на этот раз он обязан всё записать, поэтому пришлось подняться с места, оставив гитару на стойке на пару минут, пока он рылся в своём рюкзаке в поисках нотной тетради и карандаша. Успешно выудив их из сумки, он оставил всё на небольшом столике рядом и снова взял в руки гитару. Конечно, он знал удобные для своего голоса тональности, и среди них выбрал ту, чьи основные аккорды играть не слишком сложно непрофессионалу. Глубокий выдох, во время которого он задал себе темп, а после первый аккорд с несложным ровным частым боем, затем вторая гармония, третья, четвёртая, снова к первой. В голове уже складывались первые строчки. Прочистив горло под конец фразы, он наконец вступил, исполняя громче и ярче, чем мог себе представить. «Моё вниманье к тебе пускай покажется странным. Не узнает никто, слежу за твоим онлайном». Интонация шла немного в нос, а мелодия проходилась по неустойчивым звукам сложными интервалами, будто не в тональности, чем походила на жанр джаза. К слову, в этих строчках он не врал. Даже после того, как он переехал, заблокировав Бокуто во всех социальных сетях и мессенджерах, Акааши продолжал следить за его выступлениями, смотреть его клипы и слушать как новые, так и старые треки, читать группы, смотреть фото и даже заходить порой на страницу, чтобы увидеть, когда тот в последний раз был в сети. Каждый раз, когда он ловил себя на этой слабости, становилось противно от самого себя. Это всё больше напоминало нездоровую зависимость, вот только подсел Кейджи не на вещества, не на алкоголь, а на человека. И это было невероятно больно. Особенно, когда он прочитал новость о новом сингле-дуэте. Конечно, даже по псевдониму ThronHead можно было догадаться, кто являлся соавтором, не говоря уже об обложке, где эти двое, стояли друг к другу почти спиной, касаясь плечами, но смотря в глаза друг другу и нежно улыбаясь. Это стало единственной композицией, которую он не стал даже слушать, зная, что это будет стоить ему сердца, что рассыплется на мельчайшие осколки, поражая лёгкие, располосовывая горло и запястья и убивая душу. «Все сутки и перед сном Думаю только о нём». Тут он тоже не лукавил. Как бы он ни хотел забыть, даже возненавидеть этого человека, всё равно Котаро появлялся в мыслях каждый раз, когда Кейджи проходил по улицам, где прежде они гуляли вместе, и каждый раз, когда он приходил на студию, где его готовы были ждать хоть вечность, пока он терзался, пытаясь отыскать свою музыку, перенести на нотный стан свою душу. И ладно, если бы только в эти моменты, которые ещё паршиво, но можно объяснить тем, что окружение и ситуации всегда ассоциируются с яркими событиями прошлого. (И несмотря на то, как всё кончилось, Акааши хватило ума не отрицать, что те дни были и правда очень насыщенными и вряд ли скоро покинут его память). Но ведь он думал об этом и перед сном каждую ночь, с редкими исключениями, когда ему удавалось за сутки измотаться так, что сил на фантазии не хватало и он просто моментально проваливался в сон, стоило голове коснуться подушки. И этому уже оправданий не находилось, ведь, хоть они и довольно долго жили вместе, но спали всегда в разных кроватях и даже комнатах. И только один раз Акааши довелось подремать рядом с Бокуто, когда во время совместного просмотра кино он отрубился. И ведь фильм не был скучным, просто в тот день все звёзды сошлись: работа выдалась тяжёлой, а полуобъятия Котаро оказались такими тёплыми и уютными, что, как он ни пытался держать слипающиеся глаза открытыми, как бы ни пытался вникнуть в сюжет картины, кончилось всё тем, что его голова покоилась на чужом плече, а широкая ладонь осторожно придерживала за плечо, чтобы он не сполз ниже в более неудобное положение. Наверное, он бы сейчас всё отдал за то, чтобы попасть в те времена и успеть признаться в ответ, пока сердце Бокуто принадлежало ему, а не Куроо. «Прости, тобой одержим я. Как мог я влюбиться? Накроет лавина, Не сможем мы скрыться». Прозвучала первая часть припева, к которому осторожно подводила мелодическая линия электрогитары. Она была несложной, напоминающей тихое биение сердца, с паузами, символизирующими те самые «пропущенные удары» в волнительные моменты. И сразу после этого, вместе с первым словом, на контрасте с монотонным и сдержанным звучанием грянул первый аккорд, быстро сменившийся вторым, третьим, создавая динамику частым обновлением гармонии и передавая этот хаотичный поток захлёстывающих эмоций. Голос же звучал совершенно иначе, если сравнивать с прошлыми произведениями, Акааши даже не подозревал, что способен на такое. Нет, это был не крик, он всё же берёг свои связки, но звучало так надрывно и ярко, что обычному слушателю могло показаться, что это уже не пение, а срыв, что артист поддался чувствам, забывая про исполнение и просто изливая душу. Но это было не так, иначе как объяснить чисто исполненный сложный пассаж во время короткого гитарного соло перед второй половиной припева и твёрдую ноту на опоре с намеренно выраженным вибрато, удерживающуюся чисто вплоть до снятия резким скачком наверх, словно оборвавшийся стон? Кейджи наконец проживал все эти сильнейшие эмоции, едва не перерастающие в истерику, спустя долгие месяцы избегания этих воспоминаний, неприятия своих чувств. И это исполнение напоминало ему завораживающее возрождение феникса из пепла, потому что теперь он признавал и чувствовал эту боль, теперь он ощущал себя живым. Да, это тяжело, но лучше, чем опустошённость, лучше, чем спрашивать себя: «Я точно всё ещё больше, чем просто физическая оболочка?» «Прости, финал уж написан, Он без happy endа Теперь я потерян, И боль на крещендо» Последняя нота со снятием сорвалась на хрип, потому что Акааши больше не мог продолжать сдерживать подступающие слёзы. Была ли это обида, что всё так глупо кончилось, невыносимая пытка расставания или искреннее чистое счастье, что он наконец высказался, выпустил чувства из заточения, он не знал. Просто пытался дышать ровно, сдерживая подступающий нездоровый истерический смех, пока гитара продолжала гудеть, постепенно погружая его в тишину, позволяя услышать собственные жалкие всхлипы. Сколько прошло времени, пока он с переменным успехом пытался выкарабкаться из этого состояния? Несколько минут или ближе к часу? Это останется тайной небольшой комнатки-студии, куда никто не смел зайти, пока там находился один из артистов. Когда разум немного прояснился, Кейджи обнаружил себя сидящим на коленях на полу и уставшим словно после марафона, если судить по частоте сердцебиения. Примерно в метре от него лежала гитара, на первый взгляд невредимая, разве что не подключённая, что не могло не радовать. Провод оказался откинутым в угол комнаты. Акааши старался не представлять, что происходило, но как только он взглянул на своё рабочее место, где должна была лежать нотная тетрадь, карандаш, ластик и просто личные вещи, перед глазами пронеслись обрывки этого приступа: «Захлёбываясь в слезах, судорожно глотая воздух, он опускается на колени, оставляя гитару рядом с собой, закрывает глаза руками, хватается за волосы и заходится в беззвучном крике, смотрит пустым взглядом в потолок, резко выдёргивает кабель и швыряет его в угол, бьёт кулаком об пол, останавливается, тяжело дыша, на несколько секунд, вскидывает голову, устремляя хищный взгляд в сторону нот, чтобы уже через мгновение схватить их со столика и, переворачивая страницы дрожащими руками, добраться до той первой песни-признания». Теперь обрывки этой страницы были разбросаны по всей комнате. Как же он ненавидел в себе это неутихающее чувство. Как же ненавидел то, что до сих пор, даже уничтожив последнюю вещь, оставшуюся у него с тех светлых дней, называл то время «светлым», считая это лучшим периодом в жизни; до сих пор помнил каждую написанную тогда строчку. Шумно выдохнув и отбросив со лба влажные волосы, он, пошатнувшись, поднялся на ноги, подходя к рабочему месту, где его ждал девственно чистый лист, разве что с готовыми строчками нотного стана. Здесь уже через несколько часов появится новая песня «Одержимость», с абсолютно свежим веянием, с раскрытием его творческого потенциала с другой стороны, которую он уже в течение недели аранжирует и запишет на студии, а после утвердит у продюсера. К слову, больше всего он беспокоился, что ему не дадут выпустить такое, однако всё прошло быстро и без вопросов. Это могло объясняться либо добротой руководителя, либо крайней необходимостью опубликовать хоть что-то новое, чтобы не лишиться и без того немногочисленной аудитории. Так, после сведения и финальной обработки, композиция была адоптирована для всех устройств, а значит, готова к загрузке на музыкальные площадки. Но первыми слушателями должны стать те, кто придут на его грядущий сольный концерт, сразу после которого песня появится в сети. Было решено оставить новинку на самый конец, анонсировав заранее это событие, чтобы повысить интерес публики, продать оставшиеся билеты и, конечно, удержать их до конца шоу. После этого началась усердная и тяжёлая подготовка выступления. Изучение сцены, спецэффекты, завораживающие декорации, костюмы, не кончающиеся проверки звука, поправки от режиссёра, работа с немногочисленной подтанцовкой. И, конечно, его личные индивидуальные репетиции по вокалу, игре на инструментах и даже немного хореографии. Конечно, двигаться так активно, как айдолы, он не сможет. Тут и жанр не позволит, и желание сохранить живое исполнение. Так что придётся ограничиться выразительными акцентами, изящными движениями рук и, конечно, эмоциями, передающимися через исполнение и мимику. Сначала выходило с трудом из-за большого перерыва, но потом Кейджи втянулся, радуя своих менеджеров прогнозами на хорошие продажи этого сингла и повышение популярности. Подводить никого не хотелось, и Акааши трудился, не оставляя себе ни одной лишней секунды отдыха, но всё равно раз за разом исполняя «Одержимость» терял самообладание. Сам он считал это ужасной слабостью, но продюсер, наоборот, ценил эту искренность, зная, что такое очень ценится слушателями, особенно теми, которые когда-то бывали в той же ситуации, так что приходилось из раза раз повторять их восходящей звезде, чтобы тот не стыдился этого и не извинялся перед всеми присутствующими. Конечно, эти уговоры не помогали, и Кейджи продолжал теряться, кланяясь в мольбе о прощении после очередного эмоционального прогона, на что оставалось только качать головой, ожидая дня выступления.