Дружочек

— Тебе с другими детьми в игры играть, а не с засаленными котлами возиться. — Все хорошо, папа. С котлами веселей, чем с дураками. Рука у отца тяжелая, мозолистая, привыкшая к кузнечному молоту. Ласки его неловкие. Он всего лишь погладил дочь по волосам, но Гвен счастлива, как после долгого ненастья от теплого лучика солнца. Нельзя вернуть прошлое, как не пытайся. Но можно жить дальше. Видимо, боги посчитали, что дали им слишком много счастья, и забрали маму и маленького братика Гвен, которому лишь полдня жизни и было отмеряно. Каждый по-своему переживает боль утраты. Может, если бы ее разделить на двоих, то было бы легче. Боль Гвен была похожа на пустоту. Что чувствовал старший брат Элиан так и осталось загадкой; после всего, чуть не подравшись с отцом, он ушел из дома. А отца боль, видимо, жгла диким пламенем, которое он пытался затушить вином. Потом случился настоящий пожар, в одночасье лишивший их и кузни, и дома, и доброго отношения соседей, тоже пострадавших от небрежности городского кузнеца. Когда дальше некуда падать, остается объединяться и как-то попытаться карабкаться наверх. Несчастье стало хорошей оплеухой, чтобы им снова стать семьей. Кажется, они с папой потеряли все, но снова обрели друг друга. И тут, как лучик надежды, учитель отца сделал ему предложение, от которого потерявший все Том Томсон не мог отказаться. Хотя бы ради дочери. Папа называл своего наставника мастером от бога, но пройдохой от дьявола. Договор на передачу кузни был заключен так хитро, что почти весь доход уходил в кошелек первого хозяина. Может, если бы с ними остался Элиан и помогал отцу, то все решилось бы быстрее и легче, но Элиан где-то странствовал, а у Гвен с папой по крайней мере была крыша над головой. И как раз появилась соседка, которая сообщила, что в Камелот требуется служанка для мелкой работы. Оказалось, под «мелкой работой» подразумевалось чистка кухонных котлов, мытье полов, доставка на кухню воды, вынос отходов. Платили немного, но монетка к монетке, а там при труде и усердии и дальше можно продвинуться. А еще мама Гвиневру успела шить научить. И получалось неплохо. Это тоже могло пригодиться при случае. Уже с первых дней стало ясно, почему на это место не стояла очередь желающих его занять. С непривычки к вечеру тело ныло, а утром так не хотелось вставать и возвращаться в замок. И причина была не в сальных котлах и грязных полах, а как раз в дураках, выбравших Гвиневру мишенью для насмешек. Госпожа Филлис, та самая добрая соседка, говорила, что это огромная честь служить при дворце, в чем бы не состояла работа. При должном старании, смирении и усердии можно значительно подняться. И завести знакомства с высшими мира сего. Если тебя заметят, то вознаградят по достоинству. Как для кого, а Гвиневре даже первая встреча с принцем ничего хорошего не принесла. И ей пришлось не подняться, а упасть в самом прямом смысле слова. Это был ее первый день службы. И начался он вроде как и неплохо. Госпожа Филлис, которая оказалась старшей над женской половиной кухонной прислуги, поясняла новой подчиненной ее обязанности, показывая, где и что находится, где стоит ходить, куда лучше не показываться, а где нужно проявлять осторожность. Вроде как псарня к таким местам не относилась, а именно туда Гвен предстояло относить кости и требуху. Филлис как раз объясняла это, когда ее монотонную речь прервал приближающийся звук, похожий на нечто среднее между рычанием и раскатами грома. На них неслось косматое чудовище. Разумно было предположить, что раз они на псарне, то это собака. Однако по размерам это был явно медведь! Всклокоченная черная шерсть, раскрытая пасть с рядом белоснежных зубищ и вывалившимся языком — кто бы не испугался, увидев такое впервые. Повинуясь естественному желанию хоть как-то избежать опасности, Гвен отшатнулась, оступилась и не сдержав равновесие плюхнулась на спину. А потом прямо над ней возникла жуткая морда. Не имея воли даже закричать, ожидая, когда чудовище неизбежно вцепится ей в лицо, Гвен закрыла глаза и почувствовала, как щеки коснулся мокрый, теплый, слегка шероховатый язык. — Что ты там за зверя завалил, Кавалл? Звонкий высокий голос обращался явно не к Гвен. Та же, понимая, что опасность прошла стороной, решилась взглянуть, кому он принадлежит. Это был белобрысый мальчишка, чуть старше ее самой. — Это сирота, погорелица, ваша милость. Вот пожалели, пристроили при кухне, — любезно поясняла Филлис, ничуть не заботясь о неловком положении Гвен. — Что с нее взять! А вот это было обидно. Вины Гвен даже на капельку в случившемся не было. — Так это она на пожаре так обуглилась? Это сказал другой мальчик. А белобрысый хмыкнул, и вся компания из нескольких мальчишек рассмеялась. Наконец-то он соизволил отозвать пса. И потеряв интерес к своей жертве, принц, а тут и к ворожке не ходи, чтобы догадаться, что это был Артур, и его свита удалились. Для Артура Гвиневра и так была пустым местом, но после их встречи на нее словно мишень для насмешек нацепили. Свидетелем постыдной сцены стал один из грумов: он в подробностях, еще и приукрасив, рассказал поварятам. Один из них жил по соседству от их нового дома. Он поспешил поделиться с друзьями. И понеслось, поехало. На обидчиков можно было бы отцу пожаловаться. Но расстраивать его Гвен не хотелось. Да и разве заткнешь рты угрозами? Хуже злых слов, которые в лицо бросают, лишь те, которые за спиной шепчут. А Кавалл оказался вполне милым и добрым псом. Не то что его хозяин. Где-то убудет, где-то прибудет. Мама говорила, что тяготы нужно воспринимать как игру, как испытания, в награду за преодоление которых получишь чудесный приз. Гвен чудо чуть ли не на голову свалилось. В Камелоте устроили пир в честь дня рождения королевской воспитанницы Морганы. «Этой маленькой злюки», как обозвала ее одна из горничных, забежавшая на кухню передать распоряжения, перехватить чего-нибудь вкусненького и посплетничать. Обычно Гвиневра не вмешивалась в пересуды, а тут не выдержала и спросила, что не так в Моргане, раз горничная считает ее нехорошим человеком. Гвен не имела знакомства с королевской воспитанницей, но как-то ей довелось ее увидеть. Та была на псарне вместе с Артуром; Кавалл совсем не нашел ее злой и позволил себя погладить. Гвен раньше не встречала таких красивых девочек. У Морганы были черные волосы, почти такие же черные, как у Гвиневры, но они не лохматились, не торчали упрямо в разные стороны, а лежали на плечах аккуратными волнами. А еще у нее была молочно-белая кожа и яркие губы без всяких там ухищрений и красок. Гвен показалось, что под длинными, пушистыми ресницами глаза у леди Морганы зеленые, вкупе с мягкими, плавными движениями делавшие ее еще больше похожей на грациозную кошку. Гвен Моргана нравилась, поскольку при всех выкаблучиваниях молодого принца она как будто сквозь него смотрела. Это же непростительно! Как и равнодушие к милости короля. По мнению той горничной, которая обозвала леди Моргану злюкой, если его величество король Утер одарил воспитанницу милостью и даже готов Луну с неба достать ради ее улыбки, то от нее не убудет проявить немного благодарности. — И что он так с ней возится. Не иначе себе невестку растит, — заметил главный повар Джон, лысеющий толстяк с маленькими глазками и высоким, блестящим лбом. — Или жену, — это уже госпожа Филлис заметила. — А ведь и правда хороша, чертовка, — согласился Джон. — Да зачем ему такая ледышка. Я ни разу не видела, чтобы она и по отцу хоть слезинку проронила. Вот тут Гвен могла не согласиться. Она и сама вроде первые месяцы не плакала, хоть ей говорили, что после слез легче будет. Случалось, от чужой жалости и чужой доброты хотелось укрыться. Наверное, Гвен тогда действительно злилась на весь мир, ведь ей казалось, что доброта соседей идет не от сердца. Так они радуются, что несчастье их обошло стороной, зацепив другого. А другие добрые деяния только в зло превращались. Так ничего хорошего не вышло из дружеской доброты соседей, которые, чтобы хоть как-то дать утешение овдовевшему кузнецу, угощали его в местном кабаке пивом. Нет, конечно, это все не относилось к королю и его подопечной. Король на то и король, чтобы действовать мудро и только во благо своим подданным. Но Моргана же не была красивым цветком, который пересади с места на место — и сразу приживется. Конечно, не последней судомойке было судить, что чувствует благородная леди, но ее переживания, насколько бы в разных положениях они не находились с Морганой, были Гвен близки. И ей даже было жалко осиротевшую девочку. У Гвен был отец, и где-то искал свою судьбу бродяга брат, а у Морганы не осталось никого… — Так! Хватит болтать! Все за работу, — прервал разговоры главный повар — и завертелось. Застучали ножи, зашкварчал жир в сковородах, завертелись вертела, запахло мясом и сдобой. Несправедливо было бы сказать, что Гвен в той суете крутилась больше, чем остальные. Подай, прими, вылей, выбрось, принеси — работа хоть и утомительная, раз весь день на ногах, но несложная. Зато за нее следовала награда: сдобный хлеб, молоко и даже немного мяса и вино для отца. И всего-то лишь осталось, когда все разошлись, дочистить зашкваренные котлы, которых за день накопилось столько, что Гвен окатила волна отчаяния. Куда там до утра! Ей и за неделю не справиться с грязной посудой. Сначала папе не нравилось, что единственная дочь должна оставаться на ночь на кухне. Но Филлис и Гвен удалось объяснить ему, что так лучше, и он смирился. Как ни приятно спать в собственной постели, под крышей уже ставшего родным дома, но каждый день возвращаться в нижний город утомительно, а в позднее время даже опасно. Такая оказия случилась впервые, но Филлис обещала, что если Гвен хорошо справится со своим первым серьезным испытанием, то ей разрешат найти на кухне уголок, где она не будет никому мешать и сможет немного дольше поспать. “Как вы раньше справлялись без меня”, — бурчала под нос себе Гвен, оставшись одна. Сейчас не так страшны были ночные разбойники, как эта гора посуды. Может взять и сбежать пока не поздно? Или же принять вызов! Без вариантов Гвен выбрала последнее, представляя вместо котлов врагов, напавших на замок, а себя — единственной защитницей. Говорят, глаза боятся, а руки делают. После пятого котла глаза Гвен уже не боялись, они слипались. Никто не увидит, никто не упрекнет, если она совсем ненадолго, всего на пару ударов сердца смежит веки, приляжет прямо тут, рядом со своей нескончаемой работой. Кто бы мог подумать, что самая удобная, самая мягкая постель — кухонный пол в королевском замке. От него так трудно оторваться. — Уф-ф-ф-ф… Я такой голодный… Как же есть хочется… Жестокие людишки! Дремота разом слетела с испуганной Гвен. Страшно было не то, что в кухне она была не одна, а непонятно с кем. Незнакомый голос был до жуткого странным — высокий, как у ребенка, но скрипучий, как у старика. Гвен дернулась, пытаясь встать, и оказалась лицом к лицу с кем-то совсем необычным. — Ой! — Ты что такое?! Последнее восклицание, выкрикнутое вместе с удивленным возгласом Гвен, принадлежало очень маленькому, не больше локтя, человечку. Человечком его, правда, можно было назвать весьма условно. Он напоминал лягушку, которой вдруг вздумалось научиться ходить на задних лапках: округлое тело, похожее на гусиное яйцо, казалось маленьким по сравнению с тонкими ножками с острыми коленками. Кожа у него была такого же цвета, что и у Гвен, ручки — тоненькими, голова с вытянутыми, как у кошки, ушками, — круглой, нос пупырышком, большой, безгубый рот и глаза навыкате цвета брусники. Да, выглядел малыш необычно, но совсем не страшно. Кажется, Гвен даже предположила, кем он мог быть. Если верить рассказам мамы, то ее сосед по кухне относился к народцу, называемому брауни. Он не просто голоден, догадалась Гвен, — он истощен, иначе не выбрался бы так неосторожно из своего убежища. В Кар-Ладе, где раньше жила семья кузнеца Тома Томсона, как и во всем королевстве, тоже действовал закон на запрет магии. Но чем дальше от столицы, тем на большее закрывали глаза. Оставлять для брауни хлебную лепешку и кружку с молоком или сливами — это ж ведь не колдовать. Мама Гвен всегда так делала. Она объясняла, что брауни по сути безвредны, но бывают обидчивы. Они сердятся, если им не оставить угощение, но и напрямую его не примут. Когда Гвен попыталась выставить подношение домовому духу тут, в Камелоте, добрая соседка посоветовала: «Лучше не делай так, дочка. Еще увидит кто и решит, что ты ворожишь и нечисть всякую приманиваешь». В Кар-Ладе Гвен как ни пыталась, так и не смогла выследить брауни и вдруг обнаружила его в Камелоте, месте, которое его народец должен десятой дорогой обходить. — Какая же я недотепа! Гвен старалась не смотреть на брауни, как будто его тут и не было. Отыскать на кухне кружку — быстрее, чем пальцами щелкнуть. Отлить туда молока, отломить кусочек хлеба из собственной выручки. И поставить все это в углу. Осталось только лечь на лавку лицом к стене и сделать вид, что спишь. Очень скоро с угла, где лежало угощение, послышалось бодрое чавканье. Дар был принят, а домовик не побрезговал несколько нарушенным обрядом. — Я Гвиневра, — если уж брауни оказался таким смелым, то, может, у нее есть шанс познакомиться с ним поближе. Да и как-то невежливо оставлять первый вопрос без ответа. — Ты недотепа! Улеглась спать, а свечу оставила. Миг, и кухня погрузилась во мрак. Гвен подумала, что теперь придется потратить время и усилия, чтобы снова разжечь огонь, но знакомство с брауни этого стоило, и можно было попробовать воспользоваться случаем. — А вас как зовут, господин брауни? — Как-то зовут, да не все. Какой-то Гвен брауни достался совсем неприветливый. Хотя будешь тут дружелюбным, так изголодавшись. — Если позволишь, я буду звать тебя другом. — А я тебя Недотепой. С угла, где Гвен оставила угощение, послышались звуки, похожие на хрюканье или смех. — Как пожелаешь, Дружочек. Меня тут как только не звали. Похрюкивание стало громче и чаще. Брауни веселился. Еще Гвен помнила из рассказов мамы, что такие, как он, слушают все разговоры в доме, чтобы не ровен час не пропустить похвалу или осуждение себя. Наверняка он слышал и это. «Ты как малыш брауни», — так сказала Шана, одна из кухарок. Она вовсе не хотела задеть Гвен, скорее, что так редко случалось, похвалить за усердие. Гвен ждала, когда, навеселившись, брауни исчезнет, а она вновь вернется к котлам. Однако тот не торопился и вдруг запел. Еще из рассказов мамы о маленьких помощниках Гвен помнила, что когда брауни уходил из дома, то старался сделать так, чтобы бывший хозяин обязательно это узнал. Он пел озорные песенки, где всячески проклинал неблагодарного человека, суля ему различные беды. Однако эту песню совсем нельзя было назвать бодрой и задорной — скорее грустной, и, что удивительно для голоска брауни, красивой и мелодичной. Слова вроде были и разборчивы, но поначалу совсем непонятны, пока на Гвен не снизошло озарение: словно она внезапно не просто стала понимать настоящий язык чудесного народца, а окунулась в сожаления нового друга. «Как я хочу оказаться здесь». Это Гвен подумала или напел брауни? Она стояла на уступе скалы. Внизу, дорогой к краю небесного свода змеилась река. Само же небо было почти розовым, будто соперничало с росшими повсюду в сочно-зеленой траве цветами вереска. Соперничало и проигрывало. Легкий освежающий ветерок овевал лицо, ворошил волосы. Гвен было спокойно и безмятежно. Где-то с травы послышались скрипучие, как несмазанная дверь, звуки: оглянувшись на них, Гвен заметила небольшую длинноносую птицу, в свою очередь с интересом и опаской наблюдавшую за девочкой. Может, Гвен сама вот-вот могла обернуться птицей? Тело стало таким легким, что она уже была готова взлететь, встала на цыпочки, оторвалась от земли… Полета не случилось. Какой-то неправильный для этих мест, слишком громкий и резкий звук его прервал. Как будто Гвен стала неловкой, как доспех без рыцаря. Она падала: падение оказалось стремительным и долгим, и она успела решить, что сейчас разобьется. Она и правда упала: соскользнула с лавки. И это было неприятно. Гвен почти не ушиблась, просто после внезапного перехода от сна к яви не сразу пришла в себя. — Прости, милочка, я тебя и не заметила, — окликнула ее Шана, кухарка, которая сравнила Гвен с брауни, — крупная и немного медлительная девушка, бывало, грубоватая, но очень добрая. Ранним утром она приходила на кухню первая, чтобы замесить тесто для хлебов и пирогов. — Устала, бедняжка? Поспи еще. Время есть. Какой там поспи! — Котлы! — от отчаяния сон как рукой смело, а Гвен подскочила как ужаленная. — Что котлы? — Шана засеменила туда, куда молнией рванула младшая судомойка. А та готова была уже упрекнуть кухарку, что если она желает ей добра, то должна была разбудить, увидев творившийся беспорядок, а не позволять дрыхнуть, как будто у нее работы не было. Ведь… — Котлы сами себя не… Помоют? У Гвиневры возникло желание протереть глаза. Может, она еще не проснулась? Или же чудеса случаются даже если запрещены законом? Котлы были идеально вычищены и расставлены по местам. — Заработалась, милая, — засмеялась Шана, наблюдая изумление девочки. — У меня поначалу тоже так было. Закрываешь глаза, а перед ними вся та посуда, что за день перемыла. Ужас. Но ничего, перестрадала. А ты славно утерла нос злобной старухе! Котлы так не блестели и когда новыми были. — Да, конечно… Гвен улыбнулась. Не важно, как оценит работу та самая «злобная старуха» Филлис. Как главная над женской половиной кухни она имела право требовать хорошего исполнения поставленных ею задач. А хвалить кого-то или выбирать любимчиков в ее обязанности не входило. Главное, что котлы чистые. И что Дружочек слышал, что сказала Шана. Вроде как брауни терпеть не могут, когда их хвалят, но любят, когда оценивая их работу люди не скупятся на любезности. Хорошо оказалось водить знакомство с брауни. Злоупотреблять этим Гвен не собиралась, оставляя на него всю тяжелую работу. Не ровен час малыша и так могли заметить или обнаружить скромные подношения для него. Помощь от него была значительная. Ведра с помоями или с водой как будто стали легче, жир с посуды оттирался быстрее, а в один взмах метлы сметалось раза в три больше мусора. Теперь мир Гвен вертелся не только вокруг котлов, метлы и помоев. Можно было научиться чему-то полезному, например, у Шаны печь хлеб. Когда Гвен первый раз дома испекла лепешку, отец сказал, что вкуснее ничего не ел. Брауни тоже не побрезговал угощением. А его ворчание можно было даже отнести к похвале: — Сойдет. Не принесла, а сама наконец-то сделала, Недотепа. Хоть что-то. А то у меня от чужих хлебов уже несварение начиналось. Еще не порадовала, но уже что-то сносное. За разговорами работа быстрее идет, поэтому Гвен даже не оторвалась от чистки котлов, отвечая капризному брауни: — Я научусь. Обязательно. Шана говорила, что я способная… — А знаешь что, — брауни подошел совсем близко и не мигая уставился на Гвен просящими глазами. — А сшей мне курточку? И плащик? А? А то я тут весь износился. Хотя разве ты можешь… — Могу, могу, — поспешила заверить Гвен. Она уже прикинула:, чтобы сшить одежду для малыша брауни, хватит и вечера. Размеры можно на глазок подобрать. И ей позволяли уйти домой раньше, если хорошо попросить. — Тогда ложись спать. Тебе другая серьезная работа предстоит. Оставалось еще несколько нечищеных котелков, но Гвен за них не беспокоилась. Пока что все так удачно складывалось, но всему бывает предел. Когда-то семейство кузнеца Томаса знали лучшие времена. Когда-то папа и мама старались как можно чаще радовать единственную дочь обновками, даже если их и журили за расточительность. Было и прошло. Конечно, Гвен уже давно выросла из детских платьиц, однако надеялась, что хоть что-то, может, случайно, они захватили, когда уезжали с Кар-Лада. Ничего. Сундук был почти пустым. И как назло, когда Гвен в печальной задумчивости сидела над своим небогатым скарбом, вернулся папа. Он все понял не так! Она точно не хотела его расстраивать. Папа развернулся и ушел, оставив Гвен в отчаянной растерянности. У него было такое лицо… Как будто он собирался напиться. По Кар-Ладу она помнила уже, что останавливать его бесполезно, а она будет виновата, что позорит его среди соседей. «Ничего плохого не случится. Ничего плохого не случится», — как заклинание повторяла Гвиневра, варя нехитрую похлебку на вечер, в которой плавала крупа, но почти не было мяса. «Не воровство, а хозяйственность», — так наускивал ее брауни. Лучше было думать о нем и об обещании сшить одежду, чем о папе. Лучше бы было вообще быть не здесь. Лучше бы она умерла вместо мамы. Лучше бы она не накручивала себя, чтобы потом не было так стыдно… Папу не пришлось искать и возвращать домой. Он пришел сам, причем не с пустыми руками. Когда Гвен развернула сверток, то обнаружила там новое платье. Хоть вроде наряд был незатейливым, без вышивки или каких-то особых ухищрений: льняная длинная сорочка с присобранными рукавами и сарафан ее любимого цвета — розового. И как украшение — пуговица в виде полураспустившегося цветка. Вот эта деталь и делала наряд необычным и праздничным. Очень тонкая работа. Маленький железный цветочек был как живой. Наверняка его ковал папа, а за работой думал о ней. — Такой красивый, — Гвен поглаживала кончиками пальцев лепестки, которые казались хрупкими, но не сминались. — Осторожней, не порежься, — папа положил ладонь на ее плечо в трогательной заботе. Так, как будто Гвен была еще совсем маленькой и не понимала многих вещей. — Это ты у меня красавица. И заслуживаешь намного большего. А за обедом папа завел разговор о другом. Слышала ли Гвен, что леди Моргане нужна девочка служанка, она же и компаньонка. — Это не для меня, папа, — Гвиневра постаралась принять беспечный вид, разливая похлебку по мискам. — Как-то не хочется мне быть девочкой на побегушках у капризной леди. — Не для тебя возится с котлами и помоями, — не унимался папа. — Если хочешь, можем подыскать в городе занятие. Да хоть мне в кузне помогать! Хоть под присмотром будешь. Это была мечта Гвен. Особенно когда она узнала о дочери кузнеца с Повиса, которая сначала была помощницей отца, а потом и приняла его дело. Гвен нравился огонь и звон молота об метал. Гвен мечтала быть кузнецом. Но ей тогда лет пять было. — Ты сам говорил, что это занятие не для принцессы. А какая же принцесса без замка? К тому же Элиан когда-то вернется, а его место занято. Нехорошо получится. Гвен постаралась все перевести в шутку. — Такая же упрямая, как и твоя мама, — грустно сказал отец, но больше не спорил. Конечно, к жирным котлам и отходам выходной наряд не наденешь, но у Гвен теперь была обнова. А вот с новым нарядом для брауни пришлось повременить. — Прости, Дружочек, — зная, что у домашнего духа под ведомом все, что говорится и творится в облюбованных им владениях, Гвен выбрала момент, чтобы слышал ее только он. — Я не забыла. Просто с плащом и курточкой придется повременить. Я же не хочу тебя одеть в абы что. Гвен не ожидала сразу услышать ответ, просто надеялась, что брауни не обидится и не покинет замок. Работы было непочатый край. Ей еще помои свиньям предстояло вынести и кости собакам. Как бы хотелось Гвен стать невидимой. Сколько бы ни убеждала она себя, что ей нет дела до глупых мальчишек, но и ее смирению наставал предел. Особенно больно стало, когда к свите Артура присоединился новый мальчик. Это был Леон, сын лорда Кар-Лада. Гвен знала его с раннего детства. Когда-то они играли вместе, и Леон был рыцарем, а Гвен его прекрасной дамой. Все так изменилось с тех счастливых времен. Не то чтобы Гвен собиралась как-то порочить Леона случайной дружбой со служанкой; просто увидев его здесь впервые, она невзначай улыбнулась. А ее бывший рыцарь сначала опешил, а потом отвернулся, как будто ее и не знал. Кто она, а кто он? Перетерпела бы, привыкла, смирилась бы, лишь бы хоть какое-то время с глаз долой Леона. Как назло они были там всей компанией: и Артур, и Леон, и Кей, мальчишка отпустивший злую шутку о Гвен в ее первую встречу с принцем, и, конечно же, другие. Для свиты принца устроили некое подобие рыцарского турнира. Мальчишкам, разогнавшись на коне, нужно было попасть копьем в высоко закрепленное на дереве кольцо. Гвен не собиралась наблюдать за соревнованием. Если бы ее спросили, кто выиграет, она бы без тени сомнения ответила, что Артур. А кто бы посмел показать себя лучше принца? Пока ее не заметили, она мышкой проскользнула на псарню. — И что это за новости? Дала обещание — так держи. Или у тебя тоже руки на иглу не заточены? Вот кого Гвен не ожидала тут услышать, а тем более увидеть, так это брауни. И что значит «тоже»? — С руками все в порядке — ткани подходящей нет, — из-за того, что приходилось говорить полушепотом, ответ получился совсем невежливым. Впервые брауни показал себя днем. И это было уже опасно не так для него, как для Гвиневры. В случае чего он сможет быстренько улизнуть, а вот она нет. — Так попроси жениха. Вот Недотепа! Прежде чем снова ответить, Гвен оглянулась: точно никто не наблюдает, а потом присела, словно что-то потеряла на земле и ищет. — Нет у меня никакого жениха, — проговорила быстро. — Да вон же их сколько. Выбирай! Эх, все за тебя нужно делать, Недотепа. Мужем твоим будет тот, кто прежде всего печется о твоем здоровье. Хорошо, что брауни не умеют читать мысли, поскольку ответом на такое предсказание у Гвен было только: «Глупость какая». Теперь оставалось вернуться на кухню. Мальчишки, увлеченные серьезной, почти взрослой игрой, не должны были ее заметить. Не тут-то было! Кому-кому, а принцу нужны были восторженные зрители. Артур пришпорил лошадь, но заметил Гвен и вместо того, чтобы мчаться прямо, свернул в ее направлении, описав вокруг нее круг, заставил остановиться. Его серая кобылка Лламрей такую пыль подняла, что у Гвен в носу защипало; она пыталась сдержаться, но невольный чих оказался сильнее ее желания. — Будь здорова, красавица, — насмешливо сказал Артур, а Гвен была настолько обескуражена, что буркнула что-то похожее на: — И вам не хворать, милорд. Артур этого уже не слышал. Он во весь опор скакал к цели и через мгновенье у него на копье блестел победный трофей. Гвен несколько раз хлопнула в ладоши, а потом, подхватив ведра и стараясь не бежать, чтобы последнее достоинство не растерять, поспешила оттуда убраться. — И как тебе жених? Гвен решила, что не будет разговаривать с брауни, не разрешит ему себя заговорить, а потом приспать. Конечно, сомнительное наказание для домового, если хозяйка сама перемоет посуду, но так нужно было. А брауни все не унимался: — Молчи, молчи. Молчание золото. Будешь молчать, муж даже не заметит, какая ты вредина. — Смешно? Да? — Нет, — сказал брауни, но его довольное похрюкивание говорило об обратном. Гвен решила не спорить. Вредина так вредина, а вредине ничего не стоить ляпнуть: — Вот и жди до скончания века, когда принц обратит внимание на служанку и сделает ее королевой. Вот тогда и будет тебе новая одежка! Гвен шутила, а вот настроение брауни мигом переменилось: — Так нечестно, ты же обещала! — сердито пыхтел он и топал ножками. Гвен могла бы злорадствовать, если бы он не сказал такое, что ей даже стало стыдно за злую шутку: — Сшей хоть абы что, пусть смеются. Никогда мне не получить волю! Никогда не увидеть родных! Никогда не обнять любимую, увидеть своих деток! Горе мне, горе! — Так ты хочешь уйти отсюда? — после такого признания Гвен стало грустно. Если он покинет ее, то кроме Шаны и мохнатого Кавалла у нее тут и друзей не останется. Но насильно мил не будешь. — А ты бы не хотела быть там, где твои душа и сердце? Ее душа и сердце осталось в прошлом, и как бы она не желала, вернуться туда невозможно. Оставалось смириться и жить дальше, тут и сейчас. — Я что-то придумаю, Дружочек. — Не надо ничего придумывать! Я уже за тебя подумал. Найди вертихвостку. У нее есть то, чего нет у тебя, но руки не в то место пришиты. Если ты не обманываешь, то у тебя есть то, чего нет у нее. И не спорь со мной! Ох и быстро менялось настроение у брауни: то он заливался смехом, то чуть ли не навзрыд заплакать был готов, а теперь непонятно с чего сердился, чуть ли не ногами топал. Спорить с ним Гвен не собиралась. Она верила, что как представителю волшебного народца ему известно гораздо больше, чем простым смертным. Оставалось только узнать, кто такая эта «вертихвостка». Если взять, что брауни привязан к замку, то это должен быть кто-то из обитателей или слуг. Наверняка это женщина, скорее всего молодая, ведь ту же госпожу Филлис сложно представить в такой роли. Дальше поиски зашли в тупик. Оставалось только выжидать и присматриваться: может, кто-то проявит свое знакомство с брауни. Дружочек совсем не желал оставить хоть еще какую-то маленькую подсказку, только когда Гвен перечислила ему несколько имен, фыркнул: — Недотепа и есть недотепа, — и исчез. Больше всего Гвен не любила бездействовать. Если у нее не получается разгадать загадку брауни, то можно попытаться другим способом добыть ткань. Например, купить. Если не сейчас, то хоть прицениться. И это был чудесный повод наконец-то выйти в люди в новом наряде. Платье было действительно чудесное. Гвен в нем себя чувствовала если не знатной леди, то хозяйкой по жизни и в своем доме. Те торговцы, которые раньше на нее внимание не обращали, будто она была пылью или какой-то мошкой, пролетающей мимо, сейчас сами зазывали ее зайти в свою лавку и были так с ней любезны. Торговец тканями также поспешил развернуть перед Гвен несколько рулонов, демонстрируя товар, но был очень разочарован, когда странная покупательница сказала, сколько на самом деле ей надо ткани. — Нет, деточка, я не могу продать тебе такой лоскуток. Что если подойдет стоящий покупатель, а ему как раз такого кусочка не хватит, — торговец, потеряв интерес к странной посетительнице, посеменил на место. Спорить с ним Гвен не стала. Если брать действительно хорошую ткань, а не абы что, то денег у нее недоставало даже на лоскуток. — Вот смехотище! Решила лоскутик к лоскутику и сошьешь себе платье, как у леди? Замарашка, еще и побирушка, — раздался за спиной Гвен звонкий голосок. Кто-то бы посчитал его приятным, а для Гвиневры он был одним из самых ненавистных. Ровена считалась самой красивой девочкой на их улице. Белокурые волосы, огромные голубые глаза — картинка, а не девочка. Красивым многое прощают, например, злобный нрав. Правда, Ровене его удавалось удачно скрывать, оставаясь для многих людей милой и обходительной. А еще Ровена была внучкой госпожи Филлис. Свято место, говорят, пусто не бывает, вот и должность личной служанки леди Морганы недолго оставалась свободной. Бабушка ли постаралась, или это был выбор Морганы, но ею стала Ровена. Гвен восприняла это равнодушно, просто сделала выводы, что теперь нужно стараться еще реже попадаться на глаза юным вельможам, а леди Моргану вообще обходить десятой дорогой для собственного спокойствия. Просто Ровена была одной из самых активных участниц ее травли. Гвен подозревала, что та и в лавке торговца тканями оказалась совсем не случайно. Тогда она решила сделать вид, что не знает Ровену, и обошла ее, словно не заметив, но та не унималась: — Если тебе надо лоскутья, у меня они есть, — донеслось вслед. — Мне абы что не надо, — Гвен не обернулась и даже не остановилась, но где-то даже злорадно усмехнулась. Ровена шла за нею: ей явно что-то было нужно. Меньше всего Гвен хотелось брать в союзники новую служанку леди Морганы, но «вертихвостка» к Ровене подходило более, чем к кому-то другому. Стоило только вспомнить, что она вытворяла при встрече с одним из мальчишек из свиты принца. Между прочим, это был не кто иной, как Кей. Ровена бросила на него пристальный взгляд, но как только Кей это заметил, скромно опустила очи долу. Гвен со своего укрытия заметила, как покраснели у мальчишки уши, и даже немного позлорадствовала: как легко удалось смутить наглеца. На кухне говорили, что при ее талантах Ровена через несколько лет вполне может превратиться из служанки в фрейлину. — Моей госпоже как раз шьют новый гардероб… «Моей госпоже» было произнесено таким подчеркнуто гордым тоном, будто Ровена кичилась своей собственностью. — И что? — Мне тоже справят пару нарядов, — певуче медовым голосом продолжила Ровена. — И тебе пару лоскутков, может, достанется, если правильно попросишь. Только раз Гвиневра пошла на сделку с Ровеной, и воспоминания об этом остались не самые приятные. Уличная детвора где-то поймала котенка и очень уж жестоко играла с ним, привязав веревку к хвосту. Когда Гвен потребовала отдать его, то вперед выступила Ровена, предложив как откуп за бедное животное испытание. Гвиневра должна была на площади, когда там особенно людно, прыгать на одной ноге и кричать петухом, а если откажется, то мучители еще не проверили, действительно ли коты, скинутые с высоты, умеют приземляться на четыре лапы и оставаться невредимыми. За год или два этот веселый случай все забыли, зато в доме Гвен теперь нет мышей. — И что ты хочешь за это? — Всего лишь пуговицу. В чем у Ровены был настоящий талант — взглядом показать, что она имеет в виду. — Сначала лоскутки, потом пуговица, — наученная горьким опытом, вынесла решение Гвен. — Хорошо, — сказала Ровена, хотя ее плотно сжатые губы хорошего ничего не сулили. Ну и ладно. Зато загадка брауни все-таки сложилась. Они с Ровеной договорились встретиться возле конюшни. Накануне Гвен последний раз полюбовалась папиной работой, которую он творил явно думая о ней, а потом одним быстрым движением срезала пуговицу. Видимо, Ровене очень хотелось получить украшение. К месту встречи она пришла заранее и еще упрекнула Гвиневру: сколько тебя можно ждать. — Принесла? — Гвен разжала ладонь, показывая свое сокровище. — Давай! — Лоскутки, — она успела отвести руку, пока Ровена не выбила из нее пуговицу. — Потом, — попыталась отмахнуться Ровена. Уже было очевидно, что с собой у нее ничего не было. — Тогда и остальное потом, — Гвен попыталась спрятать пуговицу, но Ровена перехватила ее запястье. Она оказалась на удивление сильной: так руку Гвен заломила, что та от неожиданности чуть ладонь не разжала. — Если не отдашь пуговицу, я скажу, что ты просила у меня лоскуты от платьев Морганы, чтобы чары на нее навести. — А я скажу, что ничего не просила. Зачем это мне? — Думаешь, я позволю себя унизить еще и какой-то замарашке из-за какого-то тряпья? Мало того, что эта курица Моргана назвала меня недотепой… — Она назвала тебя недотепой? Гвен потом сама удивлялась, что на нее нашло за озарение. Хоть и больно было обращаться так с папиной работой, но у Гвен имелось всего лишь несколько мгновений. — Тебе нужна пуговица? Забирай! — она швырнула ее в стог соломы. Конечно же сорока Ровена кинулась за блестяшкой. Ровена назначила встречу под конюшнями: у ее госпожи был урок верховой езды. — Леди Моргана, леди Моргана, — пока воспитанница короля рысила по кругу на сером жеребце, Гвен бежала за нею, крича так, чтобы наверняка быть услышанной: — Это я Недотепа! Если Гвиневра и ошиблась, то ничего не теряла, кроме пуговицы. Если Моргана не со зла обозвала компаньонку “недотепой”. Если она тоже ее искала? Девочек ее круга с детства учили шить, и Ровена не была исключением. А вот умела ли шить Моргана, Гвен могла только догадываться. Скорее нет. Леди Моргана сначала сама вытянулась струной, а только потом остановила лошадь. Пока леди Моргану спешивали, пока она подходила к Гвиневре, та пыталась сложить в стройные предложения слова, чтобы и самой не попасться, если что. Моргана приказала отойти им в сторону. — Если что-то хотела сказать, то говори. — У меня есть друг с локоть ростом и кожей как у меня. Он просил найти… — Достаточно! — сказала Моргана, но не успело солнце склониться к закату, Гвен уже заняла место Ровены при любимице короля. Моргана так ловко придумала «сгладить» ситуацию, что ни у Филлис, ни у ее внучки не возникло желания оспорить ее решение. Ровена ведь сама продала должность за пуговицу. И не такой уж капризной оказалась Моргана, тем более не ледышкой. Они вместе с Гвен посмеялись над ситуацией, когда знатная леди вынуждена прятать обрезки ткани. Времени Гвен зря не теряла и за три дня сшила и плащ, и рубашку, и курточку, и даже штанишки для брауни. — Симпатично получилось, — одобрила Моргана. — Надеюсь, ему тоже понравится. Девочки посреди ночи тайком пробрались на кухню, сложили подарок для брауни в месте, где Гвен обычно оставляла ему угощение. — Самым нарядным будет среди своих родственников. Они отошли на несколько шагов, а брауни ждать себя не заставил. Он довольно хрюкнул, забрал подарки и исчез за кадкой с водой. Вскоре, правда, появился, но уже наряженный, покрутился, любуясь собой, залез на кадку, чтобы увидеть отражение, а потом объявил вердикт: — Неплохо. Не поминайте лихом. Вот и все прощание. — И ты нас не забывай, маленький обманщик. — Почему обманщик? — тут же поинтересовалась Моргана. Врать Гвиневра не любила, да и не особо хорошо это у нее получалось. Но не скажет же она Моргане, что брауни напророчил ей брак с Артуром? Поэтому она ограничилась завуалированной полуправдой: — Он сказал, что я выйду замуж за рыцаря. — Кто-кто, а наследный принц точно им станет. — Ничего необычного, — пожала плечами Моргана. «Да, если бы я была леди», — это Гвен тоже не сказала. — А знаешь, что мне советовал брауни? Служанка мне не нужна… — Моргана была так спокойна, а у Гвен сердце екнуло. «Вот и закончилась твоя сказка, Гвиневра». Не то чтобы она успела привыкнуть на новом месте, просто обидно стало. Ей казалось, что за эти несколько дней, связанные общим секретом, они с Морганой стали ближе, чем хозяйка и служанка. Конечно, теперь и речи не могло быть, чтобы снова стать судомойкой при дворцовой кухне. Филлис ей устроит небо в овчинку. Ну что ж, в кузнецы, так в кузнецы… — А вот подругу я найду… — Что? Признание Морганы застало Гвен врасплох. — Надеюсь, ты не откажешься. — От места служанки при тебе я бы тоже не отказалась. Моргана так заразительно засмеялась, что Гвен и сама не выдержала, а такое веселье, между прочим, грозило тем, что их могли и обнаружить. Придумывай потом историю, что они посреди кухни ночью делали. Вот так вот закончилась одна история, и началась совсем другая. Чуть позже Моргана рассказала, откуда в замке без волшебства оказался представитель чудесного народца. Последним подарком от матери у Морганы осталась шкатулка. Как говорила ее мама — это талисман хороших снов. Когда Моргана осталась одна в чужом замке, то не выдержала и открыла ее. Как же она испугалась, когда из шкатулки выскочил маленький человечек. Может, брауни действительно умеют навевать сон, но держать одного из них взаперти долгие годы — это жестоко. Хорошо, что малыш оказался не злопамятным. У Морганы после того, как она отпустила брауни, начались проблемы со сном. Гвен, как могла, старалась быть в такие ночи рядом. Что до себя, то она впервые задумалась о будущем избраннике. Только не Артур! Это точно. Какой же он должен быть, ее любимый? Вряд ли благородный юноша серьезно решит связать судьбу с дочерью кузнеца. Пусть он будет благороден душой, а не кровью. А еще пусть он будет смуглянчик, а не какой-то белобрысый принц. Не так уж много она и просила. Такой парень где-то же должен существовать. Гвен твердо решила, что будет ждать его, а не витать в несбыточных мечтах.