наклонности

в семнадцатом году мага, как и все те, кто уважал себя, знал наизусть текст трека про самый худший вид но самый лучший браконьер, не видел себя без затасканного палёного лонгслива с рубчинским и закладывал красный филип моррис себе за ухо. в семнадцатом году мира, как и все те, кого не уважал мага, в рот ебал рубчинского и посмеивался над каждой однотипной юностью на футболке. его вансы повидали не одну ядерную зиму, фотографии растаскивали по пабликам с сохранёнками, а вместо сигарет за проколотым ухом были цветы. мага, как и любой чёткий пацан, встречался с девочкой из параллельного, которая светила своими рапторами на каждой замыленной фотографии у себя на странице, мира на вопросы об отношениях лишь лсп в наушниках громче делал. мага шёл в парикмахерскую «светлана», как только волосы начинали доходить до бровей, мира постоянно стрелял резинки у одноклассниц, потому что учительница физики заебала его замечаниями о патлах. мага хуярил балтику, мира предпочитал эссу. мага проводил тёмные зимние вечера за гаражами в кругу полуживых девяток, мира от нехуй делать любил подниматься на крышу своей многоэтажки. мира был тем, кого пиздят в неосвещённых уличным светом подворотнях, мага — тем, на кого натыкаются такие, как мира. подобный сценарий чуть не случился в их первую встречу. на какой-то тусовке на тридцать человек нахлеставшийся йегермейстера мага попытался предъявить мире за шмот, собиравший глаза в кучу не с меньшим усердием мира начал нападать в ответ. как они в итоге пришли к тому, что последнюю неоткрытую бутылку добили вместе, ни один из них ответить так и не смог. правда, в ту ночь мага мире всё же въебал — когда тот в бешено мигающем свете склонился над ухом кисло стоящего халилова и проорал, чтобы тот шёл танцевать так, будто вся его жизнь не такое уж дерьмо. мира смеялся, посекундно вытирая с разбитой губы кровь, казавшуюся чёрной в синем освещении, мага отводил взгляд, понимая, что по смазливому ебальнику парня проехался кулаком за то, что тот был слишком прав. мага не любил, когда ему слишком резко говорят правду в глаза. уже потом, промораживая жопу в спортивках под мостом и слушая шум проезжающих наверху машин, мага часто возвращался в мыслях к тому эпизоду. пытался в самоанализ и ломал бошку в поисках ответа на вопрос, можно ли было на каком-нибудь из этапов предотвратить то блядство, что развернулось дальше. может, стоило проигнорировать запрос в друзья после той тусовки. может, пройти мимо, сделав вид, что не заметил, когда они случайно столкнулись в очереди магазина. а может, нахуй сразу послать, когда мира дал ему свои цифры с фразой «меня можешь заказать по номеру ...83-89-95». мага проигнорировал все пути отхода, закрывал глаза на очевидное и находил логичное объяснение неудобному. мага то ли совершил самый грандиозный проёб в своей жизни, то ли сорвал джекпот. мира выводил замысловатые линии чёрным баллончиком на серой опоре моста, мага курил уже третью за последние пятнадцать минут. стоял октябрь, когда заморозки уже сковали почву, но мира почему-то кинул свою джинсовку на промёрзший щебень рядом с рюкзаком. «выебонщик» — подумал тогда мага, наблюдая за тем, как дыры на коленях чёрных джинсов парня грозят разорваться ещё больше, и был прав. — на пентаграмму похоже, — заметил мага, отпивая из бутылки эссы — ебучий мира подсадил его на эту ссанину. — а может, на мать твою? — бросил через плечо колпаков со слышимой улыбкой в голосе. мага промолчал — не потому, что нечего было сказать, а потому, что сознание перезагрузилось, когда халилов у себя в воображении дорисовал обнажившиеся из-под потрескавшихся губ клыки миры. точка (невозврата) в метаниях маги была поставлена месяца через два с половиной после того дня, в новогоднюю ночь. наступивший две тысячи восемнадцатый они отмечали в одной компании, кажется, даже на той же самой хате, где впервые и увидели друг друга. мага кутался в хуй пойми у кого спизженный олимпос, пытаясь спасти себя от минус двадцати одного на свежем воздухе, мира чувствовал холод панельной многоэтажки, прислонившись к ней спиной в одной футболке. рядом стояла недопитая бутылка вина. «выебонщик» — снова подумал мага, но в этот раз проебался. колпаков курил стрельнутый у кореша филип моррис, халилов допивал его пиво. мира смотрел с балкона куда-то в свинцово-серое небо, мага косил глазами в сторону и цеплялся взглядом за крест в проколе парня, за который он неоднократно рассказывал мире анекдот про пиратский корабль около дома. кто первым из них завёл разговор, смазанно стёрлось из памяти. они оба были достаточно пьяны, чтобы начать пиздеть за философию, смысл жизни и другие дохуя значимые штуки, но недостаточно, чтобы забыть происходящее на тесном балконе многоэтажки в последние полчаса перед боем курантов. их разговор петлял от одной темы к другой, как делал это всегда, когда эти двое зацеплялись языками, но после того, как мира засмеялся и тряхнул волосами, вспоминая их знакомство, мага почему-то почувствовал, как из груди воздух вышибли. — так много раз за секунду пидорасом меня ещё не называли, — мира наконец повернул голову, выдохнув дым, и улыбнулся, а мага подумал, что больше всего он хочет, чтобы колпаков сделал ебало кирпичом. — джинсы бы ещё у́же тогда надел, — огрызнулся халилов и приложился к бутылке тёмного стекла, — чтобы я в своих мыслях только утвердился. — по мнению психологов, чем сильнее что-то вызывает у тебя отторжение, тем больше оно тебя привлекает. никаких наклонностей за собой не замечал? по легко предугадываемому сюжету их диалога дальше по сценарию мага должен был съязвить, пульнуть пустую бутылку куда-то в угол и вернуться в квартиру, где их уже потеряли, на самом деле. но вместо этого глоток пива встал у парня поперёк горла. — а ты давно за моими наклонностями наблюдаешь? — мага вытер губы тыльной стороной покрасневшей от мороза ладони. — примерно с того дня, как ты впервые мне въебал. фараоновский бит, пульсирующий в теле даже через бетонную стену, сначала замедлился, а потом и вовсе пропал. радостный групповой отсчёт от одного до двенадцати, доносившийся из-за балконной двери, утонул в шуме собственного сердца. мага, безусловно, был пьян, но не понимал, что именно действует на него настолько гипнотически — ноль семь водки внутри или карие глаза напротив, смотрящие на него из-за штор. мир вокруг поплыл, и мага наклонился, чтобы чётче видеть лицо собеседника. — может тебе ещё раз ебло сложить? — попробуй, с тобой я сопротивляться не буду. мага действительно попытался — по крайней мере, так казалось ему, — но результат получился чересчур непредсказуемым. его профиль осветила первая вспышка праздничного салюта, отдавшаяся россыпью под веками, и мага прерывисто вдохнул морозный воздух, почувствовав, как учащается сердцебиение. осознание, пролетевшее в голове стальной струной, внезапно отрезвило лучше десятичасового сна. у миры губы сухие, волосы щекочут чужие щёки, а ледяные пальцы скользнули по горячей шее. мира в поцелуй улыбался, ублюдок, и мага подумал, что, возможно, в первую встречу он агрессию не сдержал, потому что уязвимо чувствовать себя настолько слабым перед чужой улыбкой. волна «так нельзя», «это неправильно», «ты ебанутый?» отхлынула до лучших времён, так и не накрыв с головой. салюты взрывались не на улице, а у маги в животе, завязывая внутренности узлом и не давая в полной мере поверить в происходящее. их обстоятельства настолько отошли для халилова на задний план, а сознание запотело алкоголем, что когда мира разорвал поцелуй, мага против своей воли подался вперёд, требуя продолжения. их влажные губы зависли в считанных сантиметрах друг от друга. — так точно никаких наклонностей за собой не замечал? — тяжело вздымая грудь, спросил мира, затуманенными глазами смотря на заливающиеся краской то ли от холода, то ли от смущения щёки, но ладонь с чужой шеи так и не убрал. — пить вино так по-пидорски, знаешь? — да? а я думал, по-пидорски целоваться с другими парнями. мага промолчал. он был пидорасом конченнее, чем мира, и, кажется, во всех смыслах.