the perfect girl

Первым, что узнал Чонгук в момент своей новоприобретенной свободы, стало предательство. Его толкнули в спину и отправили в полет вниз на три метра в воду. Он не успел ни о чем подумать, не успел ощутить ни горечи, ни страха, только в его легких все звенело и жужжало от горькой правды. Он хотел умереть? Неужели он и правда хотел умереть и все бросить? Или этот город уже и его свел с ума? Во всяком случае, эти мысли начали тянуть его на самое дно в тот же момент, как спина соприкоснулась с поверхностью красной от глины речки. И правда, о чем он вообще думал? Упав с такой высоты, даже ребенок бы не пострадал, а он так смело встал на ограждение рядом с этим странным незнакомцем. Последний даже не удосужился его дождаться, ведь когда Чон все же смог выбраться из трясины на берег, еле-еле пробравшись сквозь заросли камышей, его уже и след простыл; только велосипед, на котором они приехали, одиноко валялся рядом с обувью неудавшегося пловца. Ветер уныло завывал о чем-то своем, и, казалось, весь этот лес решил напомнить ему, какой же он неудачник. Что ж, в этом не было чего-то нового. На секунду Чонгук усмехнулся: тишина вокруг него казалась такой удушающей, но такой знакомой. Здесь никогда ничего не происходит, и даже одно его спонтанное падение в темные воды не удивило этот застывший, оледеневший мир. Ранняя осень неумолимо сжирала любое проявление жизни на своем пути, шагала по этим пустынным улочкам и прятала свои ядовитые осколки в холоде заброшенных домов. В это мгновение юноша ощутил себя самым одиноким человеком на свете, и это тоже подарило ему ту странную легкость, что он ощутил в момент своего прыжка в бездну. Интересно, встретятся ли они еще раз? Или этот незнакомец и вовсе никогда не существовал? Чон не особо хотел думать о собственном безумии, оттого решил не зацикливаться на этих вопросах и нарочито медленно пошагал к своему дому на окраине этой деревушки. Небольшой барак с единственной заселенной квартирой — в этом была своя красота и свой ужас. Нечто прекрасное открывалось из окна, когда солнце увядающим тюльпаном падало за край земли и засыпало среди болотистых впадин, и нечто страшное просыпалось вместе с вечерней прохладой, означающей возвращение в это неуютное место. С чего бы ему жаловаться? Он вырос здесь и все двадцать пять лет своей жизни провел в тесноте этих стен рядом со своей матерью. Ах, точно, он бы и не посмел задумываться о печальном положении своих дел, если бы этот чертов незнакомец не озвучил пару часов назад его единственное сокровенное желание. «Я не против, если ты составишь мне компанию», — для одинокого парня это звучало потрясающе, если бы речь не шла о самоубийстве. Чонгук не мог избавиться от сдавливающего ребра горя и страха перед самим собой. Его печальный облик отразился в пустых глазах его матери, она даже не стала с ним здороваться, лишь окинула недобрым взглядом и указала на выкинутый в коридоре подгузник. Ее слабоумие после инсульта, казалось, распространялось на все аспекты жизни, кроме ее нелюбви и зависти к собственному ребенку. Видимо, эти эмоции уже впитались под корку ее мозга, и никакой болезнью вытравить их было нельзя. Чону искренне казалось, что еще пару дней — и она вновь своим обиженным детским голосом начнет намекать ему, как он расстроил ее своим молчанием утром в коридоре. О, эта мысль навеяла так много воспоминаний, что юноша не выдержал и тихонько посмеялся, пряча улыбку в рукавах потрепанной куртки. Женщина злобно поежилась, прокашлялась и закрыла уставшие глаза. — Неужели ты ждала меня, чтобы уснуть? — спросил Чонгук, но ответа так и не услышал. Во всяком случае, хотя бы сегодня ночью он сможет побыть в тишине. В их квартирке было всего две комнаты, и так как они обе принадлежали матери, то «своим местом» Чон считал кухню. Расположившись под окном и пару минут наблюдая за тем, как ледяной ветер играется с легкостью штор, он вдруг поднялся и решил еще раз осмотреть свое «наследство». Наверное, со стороны это звучало смешно, ведь от отца ему досталась одна единственная коробка с его первой, так и не опубликованной новеллой. Не то чтобы юноша ждал чего-то большего: пусть он и был сыном знаменитого писателя, последнего он видел разве что в новостях и один раз на судебном заседании, куда тот явился пьяным, а может и под чем-то более серьезным, чем алкоголь — без разницы. Небрежно перебирая страницы с кривым почерком, Чонгук наконец дошел до заинтересовавшей его иллюстрации — портрета девушки с двумя симметричными родинками под глазами. Она была красива, но нарисована руками человека, что всем сердцем ее ненавидел. Может, оттого и улыбка ее казалась пугающей и жуткой, а шелковые кудрявые волосы напоминали скользящих по плечам змей. И все же и ее имя, и ее губы, и эти звездочки под веками — все в ней напоминало того самого незнакомца. Хотя, наверное, стоит называть вещи своими именами: Пак Чимин был ее копией, и Чон пару часов назад был готов умереть вместе с ним несмотря на то, что над иллюстрацией его самый никудышный и никчемный отец в мире написал: «Держись подальше от всех, кто с ней связан». И женщина с картинки, и этот непонятно откуда взявшийся в такой глуши айдол делили одну фамилию и одно лицо, даже их пустые глаза точно отражение друг друга — так странно и так маняще. Склонившись над книгой, юноша спрятал в ее страницах свою обезумевшую улыбку. — Смогу ли я умереть вместе со знаменитостью? — прошептал он и засмотрелся в темноту. О, слышала бы его сейчас его мать, будь она все той же, какой была в его детстве! Ее вечно спокойный сын, который еще не испортил всю свою жизнь в шестнадцать, в отличие от нее, приобрел какие-то амбиции? У него появилась мечта? Он даже сам себе не верил, но разве это так плохо? У мертвых нет ни забот, ни тягостей, и тогда не придется больше сожалеть обо всем, во что он был впутан. На месте вечного, уже примерзшего к железному сердцу разочарования в себе вдруг появилась цель. «Отвезешь меня к мосту? Я собираюсь покончить с собой», — так начиналась первая новелла его отца и с этой же фразы отчитывала часы жизни его скромная мечта. Совпадение или нет, во всяком случае услышать сладкий голос в абсолютной темноте улиц, узнать, что кто-то хотел бы прямо сейчас исчезнуть и совсем не против компании в этом деле, — разве в этом нет своей романтики? Это, наверное, не то слово, каким стоило бы обозначить их встречу, и все же Чон ничего не мог с собой поделать, он всем сердцем желал прямо сейчас лопнуть, точно воздушный шарик, и стать частью заводского дыма. Это желание родилось в нем тогда же, когда его потаенные мысли вдруг были озвучены кем-то столь красивым, что от него хотелось убежать за тысячи миль. С этими мыслями Чонгук вошел в новый день. Вместе с заскучавшей луной он приветствовал свою мечту и по дороге на работу ранним утром. Вместе с этим секретом, слишком уродливым и грязным, чтобы его раскрывать, он возвращался домой все следующие дни в безутешной надежде вновь встретить того незнакомца и вновь оказаться на краю. Вот только в городе о нем не было слышно. Дома тихонько гудели в своей полуденной тишине, заводы вдали все также курили через легкие этих болот, и на разбитых дорогах не было и частички той страшной красоты Пак Чимина. Изо дня в день и обратно — глупая мечта начинала увядать, возможно, и вовсе бы исчезла, если бы через две недели Чон не увидел, как на ладони того самого незнакомца падают и тают первые снежинки. Вокруг все наполняли звуки. Стонущая, бледная от внезапного мороза осень разгулялась диким ветром, заставляла деревья низко склоняться перед своим величием, а укутанное в пелену облаков сердце совсем потускнело, отсюда напоминая какой-то истерзанный ватный диск. И все же, ничего из этого не тревожило незнакомца, он стоял в рабочей форме среди пустующей парковки и кружился, позволяя снежинкам ласкать свое тело, он не улыбался, но в его глазах было что-то неестественно счастливое. — Ты похож на персонажа какой-то трагедии, — сказал подошедший чуть ближе Чон. — О, неужели? — ответил он и слегка улыбнулся. — И правда так считаешь? — А ты хочешь это опровергнуть? На секунду в его глазах мелькнул детский азарт, но он тут же стер все эти инфантильные эмоции со своего лица и только пожал плечами. Отчего-то казалось, что эти слова его задели, он отвернулся и продолжил любоваться невзрачным пейзажем. Кажется, он совсем не был против компании, и поэтому Чонгук не стал отказывать себе в удовольствии постоять рядом. — Ты так думаешь, — вдруг начал Пак через какое-то время, — потому что я знаменитость? Думаешь, что в том, что я все бросил и уехал работать кассиром в вашу деревню есть какая-то глубинная причина? Или в том, что я хочу умереть? — Нет, — пожал плечами старший, — мне так кажется, потому что никто здесь не стал бы радоваться снегу в октябре: у большинства местных есть свое хозяйство, огороды и скот, да и передвигаются в основном на велосипедах, а это не самый лучший вид транспорта, когда дороги замерзают, знаешь ли. — И поэтому для тебя я скорее написанный персонаж? — он усмехнулся и сделал шаг навстречу новому знакомому. — Потому что веду себя не так, как ты привык? — Думаю, да. Чимин улыбнулся, ему нравилась эта прямота стоящего рядом, так что он радостно вдохнул полной грудью и достал торчащую из чужого кармана пачку сигарет. По нему было видно, что курить он совсем не привык, так что слегка сморщился после первой же затяжки и выдохнул дым в лицо Чона. Было в его действиях что-то необъяснимо печальное, но не то чтобы юноша мог это так просто заметить, так что он отмахнулся от неприятного запаха и через пару мгновений озвучивал так и крутившуюся в голове мысль: — Ты сказал, что мы можем умереть вместе, помнишь? — Конечно, — спокойно кивнул младший. — А ты что, только об этом и думал? О двойном самоубийстве со средненьким айдолом? Это так мило. Хочешь попасть в газеты или ты просто сумасшедший, с которым мне посчастливилось встретиться? — Пока что не знаю, — честно ответил Чонгук. — Тогда давай, пожалуйста, умрем, когда здесь выпадет снег? Чон оказался на удивление проницательным человеком. Ему не составило труда понять, что стоящий перед ним незнакомец хочет видеть свою смерть эстетичной, хочет оставаться красивым даже тогда, когда в нем не останется и капли жизни, вот только как же это инфантильно и глупо — захотелось рассмеяться ему в лицо. Раз никто его уже неделями не ищет в этой глуши, то и тело его искать явно не станут, а у его напарника по смерти и вовсе никого нет. Если они и умрут на снегу, то их тела найдут не сразу, может, даже не в этом месяце, найдут по воле случая и скорее всего какие-нибудь и без того уставшие от всего старики — молодых в этом городе почти и не осталось. И Чонгук не постеснялся озвучить эту неприглядную картину новому знакомому, во всех подробностях описав, какой же уродливой массой они окажутся в конце. — А моя мама всегда говорила, что пейзаж смерти юного тела на снегу — самое красивый художественный образ, — ответил Чимин, не став оспаривать сказанное старшим. — Вот я и предложил такой вариант. — Твоя мама, видимо, никогда не встречала настоящую смерть, вот и болтает лишнего. — Полагаю, ты прав. Он лукавил, но это не сильно интересовало Чонгука, однако прежде чем он успел сказать что-то еще, удивительно теплые руки знаменитости коснулись его лица. Погладив острые скулы большими пальцами, Пак еще раз улыбнулся и повторил свою просьбу, но голосом, напоминающим жалобный вой синицы. В его пустых глазах друг с другом столкнулись льдины, и он прошептал: — Пожалуйста, давай умрем вместе, когда все здешние поля окажутся под толщей снега. Он говорил поэтично и также выглядел. Писаная красота и книжная печаль — таким Пак Чимин предстал перед ним в этот момент, и от этого становилось тошно. Потому что эти слова словно и не принадлежали ему, они были высказаны тысячи героев до того, как эти пухлые обветренные губы решили их озвучить. И Чон от этой встречи не чувствовал ничего, кроме гудящей пустоты. Казалось, что его обманывают и пользуются — такое знакомое ощущение. Придя домой, он впервые решил ознакомиться с той самой новеллой, что ему прислал некто, названный отцом. Разобрать неряшливый почерк было непросто, да и сам Чон не был любителем литературы, после тяжелых трудовых дней и ухода за слабоумной матерью последнее, чем он хотел заниматься, было искусство, даже паршивые дорамы в интернете вызывали у него больший интерес, чем это. Он не прочел ни одной книги своего родителя, зато прекрасно знал его биографию: три брака, столько же разводов, смерть от СПИДа, зависимость от наркотиков и беспорядочные связи — он самый настоящий отброс, которому повезло стать знаменитым благодаря второсортным трагедиям. «Отвезешь меня к мосту? Я собираюсь покончить с собой», — первое, что сказала героиня его романа, она стояла в потрепанной одежде с небрежным, растрепанным хвостиком на голове, пока синяк фиалкой разрастался на ее щеке. Ее слишком легкое для осени платье вечно задиралось из-за ветра, точно хотело продемонстрировать всему миру ее стертые в кровь коленки. Она точно призрак поглощала в себя весь тусклый свет фонарей, и оттого помимо нее невозможно было увидеть ничего. Границы мира стирались, и оставалось лишь ее печальное желание, эти пустые глаза и безутешная улыбка. Встав на перила моста, она, уничтожившая своей горькой красотой все вокруг, протянула бледную руку и позвала за собой, сказала: «Я собираюсь умереть. Не хочешь составить мне компанию?». И ее послушались, ведь она точно само воплощение луны стояла среди ничего, даже леденящий душу ветер исчезал рядом с ней, она напоминала бездну, и когда рядом с ней оказались, когда в чужом сердце поселилась мечта умереть вместе с ней, она лишь вытолкнула нового знакомого в воду в диком желании проверить, на что ради нее способы пойти. Девушка улыбалась, когда видела свободный полет юноши в объятия темных вод. Верно, сама себе она казалась самой прекрасной героиней всех возможных трагедий. Она была в тысячи раз несчастнее даже самых священных лиц, и это горе наполняло ее сердце радостью. И в этом описании Чонгук не разглядел и капли Чимина. Ведь когда в первую их встречу тот остался на мосту и подтолкнул нового знакомого к падению вниз, на его лице не было и тени счастья, один лишь ядовитый страх. Его налитые лунным светом глаза казались и взволнованными, и безучастными одновременно. И потому, отложив новеллу обратно в ящик, Чон не мог сдержать странной улыбки. Значит ли это, что его намерения убить себя не проверяли? Верно ли, что Пак просто сам не может решиться сделать шаг в пропасть, но затягивает туда любого, кто этого захочет?

***

— Почему ты перестала отвечать на мои звонки? — тихонько прошептал бывший айдол, глядя уставшими глазами на экран телефона. — Мама, это так в твоем духе. В его душе сейчас было так пусто, что стоило ему перевернуться на другой бок, перед глазами застыл страшный образ увядающего мира. Старики за окном еще шатались по своим делам, чьи-то колеса велосипеда скрипели по дороге, а ему одному казалось, что все вокруг него исчезает. Белый шум превратился в грохот, и Чимину оставалось лишь закрыть уши руками и свернуться на пыльном полу в еще более уродливую позу. Его родительница всегда учила его быть красивым, даже тогда, когда никто бы его не увидел, и потому он рефлекторно поменял свое положение: расправил руки, вытянул ноги и конечно же стер со своего лица все, что напоминало эмоции. Ведь быть куклой намного проще — так в тебе увидят что-то печальное, а за печалью всегда прячется красота. Во всяком случае, с этой мыслью он вырос и жил до настоящего времени. — Вот бы она перезвонила… — снова сказал он сам себе. Его голос терялся среди холодного воздуха. Из-за открытого настежь окна вся комната была ледяной и неспокойной, точно и стены, и мебель, и даже разбросанные на полу вещи поймали паническую атаку и теперь выжидают момента, когда их хозяину наконец приспичит уйти отсюда подальше — один его вид вгоняет в тоску. Но Пак собирался пролежать так все свои законные выходные, включая и выключая телефон в глупой надежде увидеть еще хотя бы одно сообщение от своей матери. — А, так вот, где ты живешь, — вдруг раздался голос Чона. Его здесь совсем не ждали, но и двери никто не запирал, а слухи о том, что в этой квартире снова кто-то живет уже разошлись по городу. Пак лишь отвернулся, не став ничего говорить новому знакомому. Неприятное чувство заставило его поежиться и закрыть ледяной ладонью рот — от смешавшихся внутри слов захотелось блевать. Чонгук делал такие кроткое и осторожные шаги, весьма забавно, учитывая, насколько уставшим всегда был и остается его взгляд. Первым делом он закрыл окно, после запер дверь и только в конце осторожно присел рядом с кроватью на пол, положив свою истертую до мозолей ладонь на голое плечо нового друга. — Это место выглядит таким странным, — сказал он и устремил свой взгляд на соседнюю стену. — Это твоих рук дело? Чимин слегка приподнялся, чтобы лучше увидеть, о чем говорит неожиданный гость, и, казалось, впервые рассмотрел эту старенькую инсталляцию. На стене были хаотично приклеены вырезки со стихами, фотографии мертвых животных и много-много изображений женщин с самыми печальными лицами, которые только можно было бы отыскать в журналах и газетах. Чужие безымянные трагедии и для каждой здесь нашлось место — так странно и непонятно. — Это была комната моей мамы, так что, видимо, это принадлежит ей, — ответил он и повернулся к новому знакомому. — Почему ты пришел? — Услышал на работе, как подростки обсуждали, что тебя легко прийти ограбить, раз двери и окна открыты. Подумал, что я могу бы быть первым, кто отберет у тебя деньги. — О, так ты пришел совершить преступление? — он улыбнулся. — Тогда украшения и одежда в чемодане, кошелек под кроватью. Забирай, если хочешь. После этих слов ему наконец улыбнулись в ответ. У Чона это получалось на удивление хорошо, его лицо сразу же преображалось, в такие моменты сразу же вспоминаешь, что он все еще молод. Они недолго посмотрели друг на друга в полном молчании, после чего младший вдруг придвинулся, уменьшив расстояние между ними настолько, насколько это возможно — они почти соприкасались кончиками носа друг с другом. — Тебе же одиноко, верно? Если хочешь, мы можем заняться сексом, — сказал Пак, продолжая сдерживать внутри себя рвотный позыв. — Ха, — усмехнулся новый знакомый, — не стоит. Меня еженедельно использует бывшая учительница, так что в этом плане мне компания не нужна. — Использует? — он слегка отодвинулся и наклонил голову вбок. — Я ни разу не соглашался на связь с ней, да и началось это слишком давно, чтобы я мог дать свое согласие. Он говорил это без тени сомнения, словно рассказывал о погоде на завтра, и все же Чимин заметил, как тот слегка вздрогнул, когда начал об этом говорить. Ледяными пальцами бывший артист потянулся к чужой щеке и, коснувшись ее, провел невидимую линию до шеи, после остановился на кадыке, чуть надавив на него. Чон не стал комментировать ничего из сделанного, он привык просто плыть по течению и поддаваться любому безумию со стороны тех, кто захотел подпустить его чуть ближе к себе. — Поэтому ты хочешь все закончить? Потому что тебя используют? — спросил младший и провел пальцами по выпирающей ключице. — А что? Такая мотивация тебе кажется понятнее, чем простая усталость? — Нет, просто подумал, что моя мама убила бы за такое положение дел, как у тебя. В ее глазах ты, уверен, был бы самой прекрасной жертвой. — Ха, — он усмехнулся и мельком еще раз взглянул на стену, — думаю, ты ошибаешься. Не уверен, что я стал бы подходящим героем для трагедии. Я мало что понимаю в искусстве, но ни разу не видел, чтобы кто-то художественно описывал усталость от уборки мочи за слабоумной матерью, ходящей под себя и иногда специально разбрасывающейся говном по комнате, чтобы увидеть мое недовольное лицо. — И правда, я о таком не читал, — он улыбнулся и вновь слегка приподнялся. — Я тоже не похож на персонажа трагедии, скорее сопливой фантазии девочки-подростка, разве нет? Кажется, в нас обоих нет ничего красивого. После этих слов он коснулся чужих губ своими, их поцелуй был кроток и достаточно неприятен: от Чимина ужасно несло сигаретами, а от его нового знакомого — дорожной пылью и несытной водянистой кашей — такие дают в больницах. Комната еще не успела нагреться, оттого посиневшие уста обоих сами оторвались друг от друга через пару мгновений. Только сейчас старший смог увидеть налитые кровью глаза бывшего актера. — Так ты под наркотиками, — сказал он и взял чужое лицо в свои руки. — И до сих пор не поделился? — Пожалуйста, расскажи мне еще немного о себе, — сказал младший и прикрыл глаза. — Хочу уснуть, слыша чей-то голос. Так приятно быть в чьей-то компании сейчас. На секунду Чон вновь почувствовал себя использованным, но это и не беда — это стиль его жизни, менять который у него никогда в жизни не хватило бы амбиций. Его затащили на пыльную кровать и обняли, словно он был бездушной подушкой. Холодные руки сжимали его предплечье, и Пак одиноко смотрел на инсталляцию печальных лиц на стенке, роняя от холода комнаты слезы. Поведение бывшей знаменитости только сейчас начало казаться хаотичным и спонтанным. Значит, и у этого поцелуя никакого смысла не было, так ведь? Обдумывая это, Чонгук безвольно начал свой рассказ. Но раз его слова не имели значения и были нужны лишь для чужого спокойного сна, то вместо своей собственной истории он начал пересказывать одну из прочитанных глав в той самой неизданной новелле отца. — У этой девушки не было желания убивать себя, но она хотела быть самым несчастным человеком в мире. Ей было недостаточно, что в свои небольшие годы она занимается проституцией, ей хотелось бы, чтобы в ней разочаровались и продолжали любить несмотря ни на что. Для этого она попросила своего молодого человека порезать вены, убедив его, что он никогда не сможет уехать из этого города и останется один навсегда, ведь ей тоже осталось жить не так долго, — говорил он, чувствуя, как Пак постепенно проваливается в спокойный сладкий сон. — Но когда он это сделал и разочаровался, когда кричал ей в лицо все, что думает о ней и ее помешанности на чужом горе, она только улыбнулась и поцеловала его. Ей хотелось присвоить его ненависть к своей персоне и возненавидеть в ответ. Но это не смогло его удержать, он был подавлен и сломлен — настолько, что в следующий раз отказался делить с ней свою смерть. И это стало единственной печалью, что она не смогла распробовать и полюбить. — Прямо как моя мама, — усмехнулся младший напоследок.

***

Тысячи просмотров на музыкальном видео и еще пару сотен комментариев. Чонгук невольно думал: есть ли среди написавших эти хвалебные фразы хотя бы один человек, что тоже разделил с Чимином этот холодный одинокий поцелуй? Если быть предельно честным, любой бы ответ на этот вопрос вогнал бы его в панику, ведь быть особенным страшно, а быть пешкой в чужой игре весьма и весьма неприятно. Юноша решил потратить свой перерыв на работе, чтобы хоть раз послушать творчество своего нового друга — впечатление на него это не произвело. Пятеро юных мальчиков, среди которых Пака сложно было заметить или запомнить, он неуклюже двигался и его собственного голоса даже не было слышно, зато одна сцена уж точно врезалась в память: кадр, где он смотрит на бездну в собственных пальцах. Сложенные в ромб, они позволили создать небольшой участок для графики, где чьи-то умелые руки нарисовали черное пустое пространство с россыпью звезд по углам и радостным шариком Марса в центре. Чону как-то по-детски захотелось представить нечто подобное, и он, убедившись, что рядом никого нет, повторил эти движения. Так он смог на мгновение задержать пейзаж надвигающейся к нему фигуры бывшей знаменитости во времени. Старший продолжал наблюдать за приближением своего нового друга через выставленную им рамку до тех пор, пока лицо того не перестало в нее вмещаться. — О, так на самом деле у тебя только одна родинка? — не став здороваться, поинтересовался Чонгук. Кажется, от такого вопроса Чимин сильно растерялся, он тут же накрыл свою щеку ладонью и спрятал один глаз за коротенькими пальцами. Это заставило рабочего улыбнуться, но прозвеневший будильник быстро стер ухмылку с его лица: пора возвращаться на рабочее место. Неаккуратно смотав наушники и всунув их в карман, он тяжело вздохнул и с тяжестью в теле поднялся с бордюра. Все это время бывший айдол только молчал и тревожно кусал обветренные губы, что-то искал по карманам и не решался наконец озвучить причину своего внезапного визита. — Забери мой телефон, пожалуйста, — вдруг сказал он, когда старший уже открыл дверь склада и почти за ней скрылся. — Мне это очень нужно. — Ты хочешь меня потом обвинить в краже? — он слегка посмеялся в ответ, но все же без лишних вопросов протянул руку. — Или на самом деле тебя преследует какая-нибудь сумасшедшая фанатка, а ты здесь просто скрываешься? — А?! — Пак возмутился, но тут же стыдливо опустил взгляд вниз и притихшим голосом добавил: — У меня просто недостаточно силы воли, чтобы перестать звонить и писать одному человеку. Я… Чувствую себя таким никчемным из-за привязанности к ней. Прокуренный голос начальника явно дал понять этим двоим, что рабочие часы стоят дороже каких-то там разговоров, так что в ответ на это кроткое признание в чем-то, о чем Чонгук не знал, он успел лишь кивнуть и закинуть дорогой телефон в карман рабочей куртки. Чимин даже не успел поблагодарить его за это, когда перед ним с грохотом закрылась дверь, из-за чего по всей улице раздалось одинокое эхо. — Надеюсь, она продолжит меня игнорировать, — добавил он перед тем, как вернуться за кассу в магазин. Вот только его мечте сбыться было не суждено, и весь остаток дня Чону приходилось терпеть вибрацию от приходящих сообщений. Некто с коротким «Мама» в имени не могла успокоиться и все писала: «Я долго думала, стоит ли мне отвечать тебе после всего, что ты наговорил. Ты хоть представляешь, насколько меня ранили твои слова? Конечно, ты мой ребенок, я не могу перестать любить тебя даже после твоего предательства, мы же одно целое, как это было всегда. Но почему ты тогда сказал, что я способна только разрушать? Как минимум, я создала тебя. Ты всегда хотел быть мной и мне подражал, так что изменилось теперь? Кажется, я больше не понимаю тебя». В ее словах читалось какое-то странное удовольствие, и предательством она называла обычную истерику, как было видно из ее дальнейших сообщений. О, если бы только Чонгук имел столько же самолюбия, сколько эта женщина. Может, ему хватило бы смелости признаться себе, что он ничего не должен своей семье. В любом случае, раз Чимин отдал ему телефон, вероятно, он не хотел бы видеть содержимое этих сообщений, поэтому старший решил просто отключить устройство и отложить его в ящик с документами — все равно они ему уже совсем скоро не понадобятся.

***

Искренний смех Пака был похож на бессонную ночь в самый жаркий майский день: он дарил весеннее спокойствие и тут же обескураживал летним одиночеством. Чон просто шагал следом, не задумываясь о значении своего присутствия в этом моменте. Их следы оставались на снегу и смешивались с грязью. В лесу не было и звука, только голос нового друга ручьем скользил вдоль вытоптанных дорожек. Где-то вдали громыхал железный червь поезда, и тяжелые от снега деревья склонили перед ним головы, провожая в дальний путь. Ранним утром мороз ощущался в тысячи раз сильнее и даже теплая одежда не могла убаюкать неспокойное тело старшего, в то время как Чимин спокойно и самодовольно шагал дальше, одетый лишь в тонкую расстегнутую куртку и какую-то футболку с несуразной надписью. Он был в кроссовках, так что часто терял равновесие и ему приходилось крепко держаться за чужую руку, чтобы не упасть. Румянец заботливо целовал его впалые щеки, пока он продолжал рассказывать свою историю. — Значит, это и стало последней каплей? Когда он выбросил тебя из окна? — подытожил Чон, не отрывая взгляда от чужой спины. — Да! — весело кивнул новый знакомый. — Раньше я никогда об этом не думал, но сегодня ночью я случайно вспомнил ту боль от приземления на рыхлый снег. Я хорошо запомнил лицо своей матери в тот момент, когда она выбежала из дома. Вокруг меня тогда уже собрались люди, не мудрено, не каждый день видишь лежащего в луже собственной крови ребенка. Мама прямо-таки кинулась целовать и обнимать меня! Ха-ха, такой цирк! Хорошо, что Чонгук не мог видеть его искаженного от страха лица в этот момент. Хоть голос бывшей знаменитости и звучал достаточно звонко, сам он не мог избавиться от цветущей в легких паники. Всю эту ночь он провел в воспоминаниях о том самом моменте, когда его родительница склонила голову перед ним и улыбнулась. Почему в тот момент ей было так отрадно видеть, как снег под ним превращается в кровавый мак? Почему всеобщий ужас в тот момент вызывал у нее столько удовольствия? За ее длинными черными волосами другим не было видно ее настоящего выражения, все оказались обманутыми ее горькими слезами, и ей, как казалось Паку в детстве, было даже больнее, чем ему. Но так только казалось, и с тех пор, как он перестал поддерживать с ней связь, он начал вспоминать то, что всегда хотел забыть. Когда отец схватил его перед этой трагедией, его руки, губы — все тело мужчины дрожало, а налитые кровью глаза метались от бледного безучастного лика жены до окна и обратно. В тот момент женщина лишь что-то шептала, но так тихо, что перепуганный мальчик не мог разобрать и слова. В той квартире было темно, грязно и пусто, и его свободный полет сопровождался нестерпимой болью в сердце. Пак вдруг схватился за него и замер на месте, он с ужасом понял, что в этой тишине застывшего леса даже Чон мог бы услышать, как все внутри него пульсирует от этих воспоминаний. — Не переживай, что я подумаю, в любом случае, даже если ты решишь не убивать себя вместе со мной, мы слишком разные, — вдруг сказал старший и начал идти дальше, но не отпустил чужую руку и лишь потянул нового друга за собой. — Иногда ты прерываешь свои истории. Но тебе нет смысла что-то скрывать от меня, ведь какой бы ты ни сделал выбор, я не имею для тебя значения и готов выслушать, потому что тоже понимаю, какая мне отведена роль. Ты же не хочешь на самом деле умирать, да? Тебе просто нужен слушатель? Почему-то эти слова задели Чимина за живое. Как он может так спокойно говорить это?! И почему сделал такие выводы? В каждом сказанном слове была насмешка, за этими фразами так и стояло недосказанное: «Ты ведешь себя как ребенок». И это было совсем не так. Это было настолько ошибочным суждением, что Пак выдернул свою руку из чужой, усмехнулся и сказал: — А тебе кто нужен? Если бы я не предложил тебе умереть, ты бы и не стал этого делать, да? Ведь попыток ты никогда не предпринимал, — он резко сделал шаг вперед. — Ты мирился со своей унылой жизнью здесь и просто захотел умереть вместе со знаменитостью, разве нет? Потому что это единственный способ хоть как-то прославиться. Твои двадцать пять лет абсолютно жалкого существования получили смысл только благодаря тому, что я появился в вашем захудалом городишке! Что, теперь я не кажусь таким прекрасным, да? Когда я говорю так открыто, я же тебе уже не нравлюсь? Но даже так ты просто слушаешь и молчишь, я поливаю тебя грязью, а ты продолжаешь смотреть мне в глаза?! Ну и умора! Я уже кажусь тебе отвратительным? Пока он выплевывал эти слова, его пальцы тянулись к чужим запястьям. Чонгук сделал шаг назад, но его новый друг оказался настойчивее и не стал отступать. Пак поместил чужие руки на свою шею и попытался сжать ее через них, продолжая выкрикивать: — Ты ненавидишь свою мать, свою учительницу и самого себя, но тебе не хватает ни силы воли, ни амбиций, чтобы хоть что-то поменять. Продолжаешь работать на стройке, потому что не хочешь возвращаться домой, но не справляешься с физическим трудом, из-за чего даже в глазах начальника являешься жалким неудачником. Меня тошнит от тебя! Но даже так я достаточно милосерден, чтобы позволить тебе хоть раз проявить характер и исполнить одно собственное желание. Чимин сжал его руки на своей шее еще сильнее, но даже этого не было достаточно, чтобы он почувствовал хоть каплю удушья. Все это время младший не смотрел в глаза Чона, его взгляд был прикован исключительно к чужим предплечьям. Юноша выжидал момента, когда сможет увидеть дрожь мышц и прочувствовать тяжесть приближающейся смерти. — Тебе даже для этого не хватает амбиций? — они сказали это в унисон и тут же замерли. Бывшая знаменитость явно не ожидала, что следующая его фраза будет так легко предсказана, так что он в недоумении и гневе повернул голову набок. Чонгук же в свою очередь только усмехнулся и осторожно освободил свои руки из клетки чужих пальцев, сделал шаг назад и тяжело вздохнул. Это молчание вскоре было прервано глухим стуком колес поезда о рельсы. Громоздкие, тучные вагоны с углем загремели вдали и интимность момента тут же исчезла вместе с этой тишиной. — И часто эта манипуляция срабатывала? — спросил старший и достал пачку сигарет из кармана. — Хотя не отвечай. Ты ведь все еще жив, значит, ни разу, верно? — О чем ты говоришь?.. Я… — прошептал он растерянно, но договорить ему не дали. — Пятая глава новеллы моего отца. Героиня говорит ему то же самое, разве что в руках она держит лезвие для бритвы. Сейчас я думаю… А где она вообще его взяла? У нее ведь даже отчима не было, а мой папаша мечтал отрастить бороду и не брился. Должно быть, смотрелось ужасно! Пятнадцатилетний дурачок с какими-то отростками на лице, и как он только заинтересовал самую красивую девушку этого городка? А, точно… Они же в библиотеке встретились, я и забыл. После этих слов он усмехнулся и посмотрел совсем потерявшему ход разговора Паку. Тот от этого взгляда тут же встрепенулся и закрыл лицо руками. О чем он вообще думал, когда говорил все эти ужасы? Ему и правда так хотелось сделать из и без того несчастного парня убийцу? Так могла бы поступить его мать, но неужели он никак не может не повторять за ней? Или правда в том, что он ее точная копия и никогда не сможет от этого избавиться? — Ладно, это все неважно, — вдруг добавил напоследок Чон и осторожно убрал мокрые от снега волосы с лица младшего. — В чем-то ты прав: до тебя я боялся думать о самоубийстве. Это же эгоистично, верно? Люди, с которыми я сейчас связан, используют меня, но даже так, знаешь, честно говоря, для меня лучше быть использованным и из-за этого хоть немного нужным. Но когда ты предложил составить тебе компанию, я вдруг подумал… Что меня легко можно заменить. Мое существование действительно можно назвать жалким, как и меня самого. — Прости, я не должен был так говорить, — начал было Чимин, однако короткий поцелуй прервал его. — Даже хорошо, что тебя от меня тошнит, может, так ты сможешь понять, что у тебя еще не все потеряно, — добавил старший после. — Потому что у меня совершенно точно нет никакого будущего, я не герой трагедии и не тот, кого хоть кто-то захотел бы пожалеть. Неграмотный, глупый, слабый, не самый симпатичный и бездарный — в этом весь я, и мне стыдно признавать это. Но ты же от меня отличаешься, разве нет? Ты сожалеешь о сказанном, но пусть это и была манипуляция, я тебе даже благодарен. Теперь я знаю, что мне и правда стоит умереть, но одному. Нет смысла втягивать в это запутавшегося в себе мальчишку. Паку стало так горько, что по его щекам побежали слезы. Мало того что его раскусили, так еще и проявили к нему такое милосердие, что хотелось сейчас провалиться сквозь землю. В глазах напротив он видел лишь свое отражение — как никогда красивый и истерзанный этой правдой он стоял среди заснеженных равнин, его жалели и успокаивали, как ребенка. Через унижение самого себя Чонгук убеждал его вернуться обратно и начать заново. Ни слова больше не проронив, старший развернулся и пошел обратно к краю леса. Интересно, будь эта их встреча поэмой, какими бы словами автор описал падение Чимина на колени и его рыдания? Будь это фильм, каким бы режиссер увидел его образ? Прекрасно-печальным или уродливо-жутким? Казалось, словно у него сейчас лопнет кожа и все внутренности разобьют кровавый сад среди черных трупов деревьев. Из-за мороза слезы быстро превращались в хрустальные льдинки, они падали в снег и отражали расцветший в небе полумесяц. Наверное, только эта наглая луна и знала, как же сильно Пак сейчас ненавидел себя за свое отчаянное желание разрушать все, что было было ему дорого.

***

Уж кого Чонгук не ожидал увидеть на пороге своей квартиры, так это впервые за все время их знакомства красиво одетого Чимина с чемоданом в руке. Юноша нервничал и не мог оторвать свой взгляд от коврика, по движениям его глаз было видно, что он снова и снова перечитывает надпись под своими ногами, из-за чего выражение его лица приобретало еще более глуповатый вид. — Ты, видимо, за своим телефоном, да? — спросил старший и тяжело вздохнул, прикрывая входную дверь. — Ко мне бы никто не пришел, так что я сразу же понял, что это ты и захватил твою вещь. Уезжаешь? — Прости меня, — он низко склонил голову и сжал ручку от чемодана еще сильнее. — Мне жаль, что я сказал тебе все это. Ты и так уже догадался, но я просто не знаю, как себя вести правильно. Я только недавно осознал, каким же плохим человеком являюсь, и я хочу стать лучше, но я без понятия, как мне это сделать. — Ясно, — старший немного растерянно сделал шаг назад и отвел взгляд от нежданного гостя. — Ну, я не знаю, что тебе посоветовать и как помочь. Уверен, кто-нибудь подскажет тебе, как сделать это в твоем родном Сеуле. Пак только сейчас осознал, как выглядит со стороны, поэтому активно начал жестикулировать, но из-за того, насколько ему было неловко сейчас, он не смог правильно сформулировать свои мысли. Он настолько запутался в собственных словах, что в конце концов просто замолчал и придвинул чемодан ближе к новому другу, после чего показал содержимое — остатки еще не испорченных продуктов из магазина, в котором он работал. — Я подумал, что тебе бы это пригодилось, но у меня не было сумки или пакета, так что пришлось использовать… — А зачем нужно было наряжаться? — он прервал чужой монолог достаточно резко, но его слова звучали спокойно и мягко. Угадать следующую фразу не составило труда и в этот раз. Пусть Чимин и попытался произнести это с какой-то девичей кокетливостью, уставший голос Чона не разделил с ним этой интонации. «Потому что я хотел выглядеть для тебя красиво», — любимая фраза героини новеллы, печальной девочки из библиотеки, читающей только грустные стихи о несчастных дамах мужских сердец. Если подумать, будь бывший айдол персонажем какой-нибудь пьесы, автор обязательно акцентировал бы внимание на некой стереотипной «феминности» его поведения. Он и это выучил у своей матери? Иначе откуда бы в нем взялась мысль, что он должен выглядеть определенным образом, чтобы им снова заинтересовались? Старший усмехнулся, размышляя об этом, пока в глазах напротив замелькали искорки страха. Чимину было страшно, что его видят насквозь, ведь внутри он такой же пустой, как и его наигранное желание умереть. — Если тебе так хотелось быть красивым, то был бы собой, — сказал Чон и осторожно коснулся пальцами чужого лица, чтобы стереть нарисованную под левым глазом родинку. — Тебе же необязательно быть на нее похожим. — На нее?.. — теряя уверенность в голосе с каждой буквой, прошептал младший. На самом деле Чонгук давно уже хотел это сделать. Можно сказать, что ему повезло, что сегодня он оказался в это время дома, иначе, наверное, снова забыл бы передать эту новеллу тому, кому она была по-настоящему нужна. Через пару минут ожидания в коридоре в руки Пака наконец попала эта рукопись вместе со всеми иллюстрациями и самыми грязными подробностями романа их родителей. Со страниц этой толстой тетради им любовался портрет его матери, красивой и вечно молодой. Природа удивительная штука — они казались практически одинаковыми, словно гены отца младшего побоялись менять хоть что-то в и без того прекрасном лице. — Не знаю, захочешь ли ты услышать это, — прервал молчание Чон. — Но вы и правда разные. Я тоже совсем не похож на моего отца, особенно той его версии, которая описана в этом романе. Так что… — Это ведь значит, что мы можем быть свободными, да? — он улыбнулся и протянул свои руки к новому другу. — Ты же хочешь сказать, что у нас есть шанс, правда? И что все не закончится… — У тебя есть. Наверное, это была первая его фраза, что звучало жестко и категорично. Обычно в голосе этого человека можно было услышать лишь усталость, неизлечимую простуду и толику зимней прохлады, а теперь каждое слово в этой фразе прибивало гвоздями к полу. До того, как старший успел договорить, Пак уже переплел их пальцы, однако это сыграло против него: Чонгук смог прочувствовать неожиданную дрожь в его теле. Почему в глазах напротив юноша не мог разглядеть ничего, кроме скорби? — Но почему ты так говоришь… — тихо спросил он, вновь опуская взгляд на пол. — Я не умею поддерживать других, но… — Посмотри на это. Чон легким толчком плеча позволил двери в его квартиру распахнуться настежь. Смердящий запах, сидящая на полу женщина, уставившаяся пустым взглядом в дешевенький телевизор, кипы старых бумаг и журналов, выкидывать которые, видимо, просто не разрешали — все в этом месте напоминало размазанную по холсту серую краску, от всего несло старостью, сыростью и пустотой. На стенах были царапины и пятна крови, на грязных окнах — подрисованные пальцем крестики. Окинув быстрым взглядом помещение, Пак попытался еще раз натянуть на себя улыбку и повторить сказанное ранее, но старший ответил на это лишь тяжелым вздохом. — Спасибо за помощь с продуктами, — добавил он чуть позже и скрылся за дверью. В этом доме была лишь одна заселенная квартира, так что услышать дальнейший диалог между Чонгуком и его матерью не составило труда. Женщина выплевывала самые страшные из возможных оскорблений в лицо собственного сына, пока тот пытался ее покормить. Он не разговаривал, только издавал какие-то звуки в ответ, и даже пауки в углу эмоциональнее плели свою паутину, чем он пытался хоть как-то озвучить свои настоящие чувства. Красота Чимина казалась такой вульгарной и вычурной среди заплесневевших стен этого дома. Он стоял в тишине и одиночестве, бессильно пытаясь сдвинуться с места и понимая, что ему хочется сейчас сорвать с себя кожу и закричать. Почему он такой беспомощный? Почему он тоже не может хоть как-то помочь этому человеку? Почему сам он как открытая книга в своем отчаянии, а Чон — запертый на тысячи замков ларец без сокровища внутри? — Наверное, они были правы, — прошептал про себя Пак. — Я и правда пустое место.

***

Заниматься сексом после двух недель молчания — дело весьма забавное, но ощущения от него не самые приятные. Морозы отступили, по дорогам растеклись первые весенние слезы. Рваными шрамами на лесных полянках стали просыпаться подснежники, и про исполнение общения уже не могла идти речь. Снежные поля увядали, и сама зима лишь тихонько стонала вместе с треском льда на озерах и реках. Даже в этой глуши весна ощущалась все также неспокойно. Если честно, сейчас бывшая знаменитость думала только об их первой встрече. Зачем он тогда сказал эти слова? Почему он был готов умереть в то мгновение и почему потянул за собой этого человека? Протянув свои руки вперед, он обвил их вокруг шеи Чонгука и притянул его ближе к себе, как можно сильнее зажмуривая глаза. Кажется, ему впервые было по-настоящему страшно за другого человека. Чон день ото дня казался все бледнее и печальнее, и юноше думалось, что даже сейчас он потихоньку исчезает прямо из его объятий. Пусть это и было невозможно, пусть их тела прямо сейчас были ближе, чем должны были быть в принципе, с той самой встречи в лесу пропасть между ними лишь росла и ширилась. Для старшего весна принесла новые истязания, и теперь бывшая учительница, готовая к жаркой любви в этот период, звонила ему каждый день, приходила домой и там оставалась, забрав последние крупицы личного пространства. И Пак ничем не мог помочь, потому даже сейчас дрожал от страха перед последствием собственных слов. Открыв глаза и переведя взгляд на настенные часы, он молил время остановиться — только так он бы смог объяснить себе, откуда внутри него эта нарастающая паника. — Мне так жаль, — вдруг произнес он, хоть и знал, что это окончательно разрушит интимную атмосферу между ними. — Мне правда так жаль, что ты встретил меня. -… Почему ты плачешь? — на выдохе произнес старший и замер. — Неужели из-за меня? — Я так сожалею… Кажется, младший и сам не понял, как снова по-детски разрыдался в момент, в котором должен был быть красивым и сексуальным. Сейчас его не желали, наверное, было бы правильнее сказать, что от него устали, и потому вырвавшийся из груди Чона тяжелый вздох заставил его отвернуться и спрятать свое покрасневшее от слез лицо в ладонях. — Я очень хотел быть в твоих глазах загадочным незнакомцем, хотел, чтобы ты помнил обо мне, когда меня не станет, — прошептал он. — Но я не был готов увидеть последствия своих слов и действий. Мне страшно. — Страшно за меня? — он произнес это с таким непониманием, что от этого стало еще больнее. — Ты обо мне мало что знаешь, чтобы так переживать. Они знакомы пару месяцев, и пусть Чимину очень хотелось сказать, что он любит этого человека, вряд ли это и правда было любовью. Да и как она вообще ощущается? Неприятной горечью, которую он испытывал при любой встрече с матерью? Абсолютным одиночеством, что он ощущал, когда впервые оторвался от родительницы и оказался в мире шоу-бизнеса? Или это нечто похожее на тикающую внутри сердца бомбу — нечто, что преследует его при любом упоминании отца? Ах, он не знал, чем ему еще парировать все эти жесткие фразы со стороны старшего. — Я бы очень хотел узнать, — прошептал он. — Чтобы тебе не было так стыдно за самого себя? — он вновь тяжело вздохнул. — Знаешь, иногда я даже скучаю по той нашей первой встрече. Тот ты хотя бы не пытался залезть ко мне в душу, когда этого не просят. — Это очень эгоистично, да? Потому что… Потому что ты знаешь, что тебе от этого станет только хуже?.. Откинув одеяло в сторону, Чонгук поднялся с кровати и стал собирать сброшенную на пол одежду, так и не закончив начатое. Голое тело бывшего айдола было бы весьма сексуальным, если бы не эти бездушные попытки его спасти. Это так раздражало и злило, что ему хотелось прямо сейчас начать между ними драку, но вместо этого он, скрипя зубами, застегивал растянутую рубашку. Обернувшись на это заплаканное лицо еще раз, Чон подумал о том, как прекрасно оно бы смотрелось без этой несчастной гримасы. Неужели сейчас в мыслях его жалели? И для чего же? Чтобы после сделать себя еще большей жертвой? Ах, если бы только его голова прямо сейчас разлетелась на кусочки, тогда, вероятно… На самом деле, ничего бы не изменилось. Эта комната осталась бы такой же холодной, одеяла — липкими, а приклеенные к стене листочки со стихами ни строчкой бы не пополнились. Все осталось бы на своих местах. Даже стрелка на часах бы не дрогнула. — Пожалуйста, хотя бы останься со мной на эту ночь, раз ты не хочешь возвращаться домой, — еще раз сказал Чимин, наконец решаясь посмотреть в чужие глаза. — Сделай хоть что-то ради себя. И он остался. Потому что Чонгук привык быть использованным. Ведь только так он приобретал хоть какую-то ценность, верно?

***

— И ты правда пошел на это только ради нее? — сказал старший и сделал еще одну затяжку. — Это правда звучит так глупо? — Пак слегка улыбнулся. — Наверное, я просто слишком слабохарактерный, вот и не смог противостоять влиянию матери. Сколько уже часов подряд они так лежали? Хорошо, что в этой захудалой деревушке люди не любят выходить из дома по выходным, иначе про этих двоих точно бы уже пустили слухи. Они лежали на скамейках заброшенной железнодорожной станции. На удивление, здесь было не только пусто, но и достаточно чисто. Маленькое помещение с заваленной мусором кассой, потухшая вывеска с названием города и покрытая еще не сошедшим слоем льда дорога. Как рассказал Чон, этот путь закрыли пару лет назад, с тех пор он часто приходил сюда, чтобы побыть в одиночестве. На самом деле ему и сейчас не очень-то хотелось быть в чьей-то компании, но раз уж так, то он не был против выслушать еще одну историю этого мальчишки перед тем, как тот навсегда исчезнет из его жизни и этого города. Чимин ощущал это настроение в каждой проведенной рядом с новым другом секундой, поэтому и пытался наполнить их встречу какими-то словами — может, так он сможет хоть ненадолго задержать время. — Когда мой отец повесился, мама долго лежала вместе со мной в кровати и сказала, что мы должны быть одним целым, — прошептал он, заканчивая свою историю. — Тогда я даже расплакался от счастья, думая, что если бы только я мог быть похожим на нее, вероятно, я тоже бы получал от жизни так много удовольствия, как и она. Вот только как бы я ни старался, я не мог радоваться невзгодам и страданиям. Мне было стыдно перед ней за свой характер. — Так по-детски, — слегка улыбнулся старший. — Ты поэтому считаешь себя плохим человеком? Потому что разочаровал ее? Нет, он не считал себя ужасным, он им был. Потому что с помощью выученной беспомощности затягивал в бездну всякого, кто тянул к нему руку помощи. Учителя в средней школе, что на время приютил несчастного мальчика в своей квартире и оказался за решёткой за развращение, которого не было; талантливых парней из группы с большими мечтами и полными надежды глазами, чьи представления о прекрасном он так планомерно разбивал — все они были его жертвами. Пак видел в себе призму, через которую его мама смотрела на сегодняшний мир. Но винить только ее было бы глупо, сейчас он понимал: это его преступления. И только он должен нести за них ответственность. — Я уехал сюда, потому что испугался, — добавил он после пары минут раздумий. — Осознание всего содеянного мной пришло ко мне, когда моя мама под наркотиками решила изобразить свою смерть. Она хотела, чтобы я разрыдался, чтобы больше думал о ней, и когда я смотрел на этот цирк, я впервые понял, куда мы оба катимся. Это я привозил ей таблетки, мы вместе их принимали, и мы вместе разрушали других, получая от этого удовольствие. В тот момент я не выдержал и впервые по-настоящему разозлился на нее. — И что ты будешь делать, когда вернешься? У Чимина пока что не было ответа на этот вопрос, однако когда он посмотрел в эти уставшие глаза лежащего рядом, он подумал, что единственным правильным решением для него было бы просто простить ее за это. Правда, сейчас он был готов лишь принять эту правду. Может, когда-нибудь он найдет в себе силы исправить содеянное, но и для этого понадобится время и смелость, которой у него совсем не было. — Я даже завидую тебе, — вдруг сказал Чонгук, хоть до этого и не особо горел желанием вести диалог. — Как бы там ни было, тебя хотя по-своему любили. Я от своей матери слышал только о том, как я разрушил ее жизнь. Что я должен быть благодарен ей за свое рождение, ведь ей было всего лишь шестнадцать, якобы она ради меня пожертвовала детством. И слова вдруг начали литься из его уст с какой-то небывалой ранее горечью. Уже темнело, укутанное в серые облака небо постепенно наполнялось чернотой ночи, и даже весенние, впервые вздохнувшие после долгой зимы поля засияли ужасом сумерек. В это мгновение все вокруг увядало от приближения заморозок, и даже в этом заброшенном помещении не осталось свежего воздуха. Подняв руку вверх и позволив уже долгое время свисавшему на хрустальной ниточке пауку оказаться на своих пальцах, Чон рассказал о своем дне рождении. Он до сих пор ощущал, как пухлые руки держат его за запястья, чтобы заставить выпить как можно больше алкоголя, несмотря на сопротивление и его абсолютное нежелание даже пробовать нечто подобное. Он захлебывался и его тошнило, но останавливаться впервые за долгие годы повеселевшая мать не собиралась, ведь ей нравилось видеть в сыне проблему. И правда! Как он посмел быть самым обычным и ничем не примечательным?! И как он может быть не гением, если его отец, пусть и не признавший его, популярный писатель? Почему он на него не похож? Она повторяла это так много раз, что пусть в этот момент она и молчала, юноша мог слышать ее мысли. — Когда я всю ночь провел перед унитазом, она сказала мне: «Вот бы ты всегда был таким!» — на этой фразе он горько улыбнулся. Эта женщина была разочарованием для всех, стыдилась себя и в какой-то момент и вовсе перестала выходить на улицу не для поездки на работу, перестала следить за домом и повесила все обязанности на единственного сына, ведь он «ей должен». Она его выносила и родила! Ах, бедное ее тело, бедные ноги, бедные плечи и бедные глазки — им приходилось существовать в этом городе и кое-как поддерживать эту пустую жизнь. Несчастное, тревожное сердце — и как оно еще билось, когда все вокруг отвернулись и только пускают сплетни, а собственный ребенок такой весь из себя молчаливый и правильный. И почему он не повторяет судьбу родителей? Зачем работает и не боится домашних хлопот? Неужели он думает, что сможет вырасти хорошим человеком и не спиться к тридцати годам, не шататься по дому, уже не зная, на ком выпустить пар? О, да неужели этот чертов мальчишка решил, что у него есть будущее, а не просто завтрашний день? Липкой завистью эти мысли вырвались у женщины из горла в его шестнадцатый день рождения. Она даже не отказала себе в удовольствии расплакаться перед ним, чтобы еще раз себя пожалеть. Змеей она доползла до кровати и, держась за сердце, громко рассмеялась. Маленький, совсем незаметный ужас подкрался к подростку сзади и сломал в нем все кости. В тот момент он впервые почувствовал себя необъяснимо уставшим. Лежа на ледяном кафеле, он мечтал стать пауком — на большее его амбиций не хватало. Потому и сейчас, когда он говорил обо всем этом, юноша с упоением наблюдал за тем, как маленькая трохоза тревожно бегает от пальца к пальцу и не понимает, в каком направлении ей найти пристанище. Во второй руке все еще тлела сигарета, за время своего рассказа Чон не сделал ни одной затяжки, словно боялся, что потом не сможет снова найти в себе сил оголить свою душу. Краем глаза он видел, что все это время собеседник не отрывал от него взгляда, но посмотреть в ответ было так стыдно. Так что спустя пару мгновений тишины старший вдруг поднялся, опустил паука на землю и начал собираться, чтобы уйти. Ему не хотелось ни сочувствия, ни жалости, даже близости. Он еще ни разу ни перед кем не пытался объяснить собственные печали, оттого и внутри у него сейчас только ширилась огромная черная дыра. Но в момент, когда он сделал свой первый шаг навстречу к выходу, теплые руки осторожно сжали его запястье. — Я совсем не знаю, как помочь, но прошу тебя… — прошептал Пак. — Пообещай, что ты не умрешь. — Это моя единственная большая мечта, — тихо ответил Чонгук, не поворачивая голову в сторону друга. — Может, я заслужил право на свой первый эгоистичный поступок? Я собираюсь умереть, когда наступит настоящая весна.

***

С их последнего разговора прошло около месяца, они даже не виделись в магазине, однако теперь Чимин бежал за каждой мелькнувшей поздней ночью тенью, за каждым хоть сколько-нибудь похожим силуэтом вдали. Март навалился на землю в ледяном платье, морозами уничтожил все то прекрасное, что успело ожить после долгой зимней спячки. Юноша совсем потерял сон, и теперь по приходе домой он проводил все свое свободное время у окна, наблюдая за сменой поры года. Ему вернули телефон, но он не знал номера человека, в котором нуждался, так что использовал его лишь для прослушивания музыки. На работе за кассой, в одиноких арках подъездов, в далеких воспоминаниях о первой встрече — теперь Пак везде был наедине с собой, и это помогло ему понять, насколько же он боится смерти в любом ее виде. Раньше она казалась ему красивой и романтичной, но теперь, когда его сердце отчаянно сжимается от любого шороха, он понимал: невозможно исчезнуть без сожалений. Невозможно просто лопнуть и оставить после себя приятный морской бриз, ведь в глазах других только жизнь позволяет видеть в тебе нечто большее, чем кучу сшитых между собой органов. Теперь осознавать это было легко — ему дали достаточно времени на размышления. В перерывах между песнями в наушниках, Чимин вдруг услышал музыку той самой настоящей весны — капель. Протянув руку и позволив этим теплым слезам свалиться с крыши на его ладонь, он пару секунд любовался тем, как в них отражаются звезды. И тогда его сердце затрещало, загремело от сдавливающей грудь боли. Пак тут же выскочил на улицу и побежал вдоль пустых разбитых дорог в поисках хотя бы следа своего единственного друга. Покосившиеся домики, небольшие бараки с обшарпанной краской — все смешалось в одну вереницу огоньков. Этой ночью все вокруг плясало и пело, радуясь первому теплу после неожиданных мартовских заморозков. Юноша бежал вместе с ручьями, проскальзывал под одинокие мостики вместе с ветром и в конце концов оказался на дороге к мосту, где когда-то необдуманно предложил другому человеку умереть вместе с ним. Проверив каждый закуток этой деревушки, к утру он все же отыскал того, за кем гнался. Чонгук стоял в одной футболке на путях железной дороги, пару шагов — и его ноги бы защемило на перекрестке. Эта встреча оказалась и неожиданной, и долгожданной для них обоих, ведь теперь им было нечего друг от друга скрывать, и никто не казался достаточно загадочным или красивым, чтобы видеть в этом мгновении что-то художественно-трагичное. Чимин вспотел и устал от своих ночных приключений, а Чон, казалось, только недавно освободился от работы, его одежда была испачкана известью и строительной пылью. Они молча стояли, не решаясь что-то сказать друг другу, пока старший не отвернулся от своего знакомого в другую сторону, дабы тот больше не мог видеть его лица. — Думал, ты уже уехал обратно, — почему-то сказал он. — Что ж, тогда я отложу свою смерть до этого момента. Чонгук готов был сойти с путей и уже почти сделал первый шаг навстречу дороге к своему постылому дому, когда он услышал, как слезы покатились по чужим щекам и упали на землю. Он замер и не мог заставить себя сейчас уйти, потому что, по правде говоря, ему некуда было возвращаться. Пак, казалось, еще никогда не хватался за чужие руки так крепко, он буквально вцепился в эти запястья, боясь, что в любую секунду человек перед ним исчезнет. Внутри младшего скопилось так много слов, все, о чем он думал в этот месяц их обоюдного молчания, — он не мог озвучить ни одну из мыслей. Даже если он бы попытался, лишь показал бы себя глупым ребенком, отчаянно привлекающим к себе внимание. И поэтому он просто держался за Чона и плакал, так глупо и некрасиво — ему было за себя стыдно. Однако с первым сигналом поезда на соседнем пути он почувствовал неожиданную, незнакомую ему дрожь в чужом теле. Наконец решившись поднять голову и взглянуть в чужие глаза, он впервые увидел это лицо не уставшим или измученным, а искаженным от боли. — Хватит, — Чонгук попытался оттолкнуть его от себя, в его голосе слышалась паника. — Просто уезжай из этого города подальше, потому что я не хочу больше ждать. Тебе легко поступать эгоистично и думать только о себе, но я так не могу. Я не хочу быть еще одним ужасным воспоминанием в твоей голове, так что просто исчезни уже из моей жизни. Я ненавижу тебя, я правда так тебя ненавижу!.. Лучше бы я тебя никогда не встречал. Чимин мог только кивать и заливаться слезами. Перед ним снова оголяли душу, и от увиденного хотелось убежать как можно дальше и быстрее. Но он твердо стоял на ногах. Жестокость чужих фраз смешивалась с грохотом колес поезда со стороны. Из-за шума услышать все не получалось, но даже обрывки этого отчаяния заставляли младшего чувствовать себя беспомощно маленьким и никчемным. — Даже смотреть на тебя больше не могу! Мне так завидно: у тебя есть шанс все исправить, даже есть будущее, а я просто застрял здесь до конца своих дней, — срывая голос, кричал Чон и дрожал все сильнее. — Ты… Ты… Это так неправильно обвинять во всем тебя, но мне больше некого винить в своих бедах, так что не приближайся больше ко мне, иначе в следующий раз я разобью тебе лицо, может, хоть так мне больше не будет страшно умереть на твоих глазах. К концу предложения вся злость иссякла, оставляя после себя только неприятное послевкусие. Силы разом покинули тело, и потому Чонгук просто свалился на колени. Иногда огоньки проходящего поезда заливали его лицо алым, оттого Чимин точно не смог уловить момент, когда по чужим щекам побежали слезы. Все это время младший молчал и не решался сказать хоть что-то, но теперь, когда между ними снова воцарилась эта ядовитая тишина, он тоже упал на колени и посмотрел в чужие глаза с уже большей смелостью. — Значит, ты тоже боишься умереть, да? — кротко прошептал он. — Вернее… Ты просто боишься думать иначе, разве нет?.. Боишься думать, что и у тебя может быть завтрашний день, потому что на самом деле единственное, что все это время тебя спасало, — мысль о том, что ты когда-нибудь умрешь. Тебе не нужен был слушатель, потому что ты не хотел слышать эту правду о себе, так ведь? — Это так, — ответил он и закрыл лицо руками. — Я соврал тебе. Ты не озвучивал мои мысли. Ты- — Я просто дал тебе повод начать говорить о них открыто, — закончил за него Чимин и, сдерживая ком в горле, улыбнулся. — Извини, но я скажу тебе кое-что неприятное. То, что ты никогда бы не захотел слышать. Я… Я думаю, что и твои проблемы можно решить, даже если не быстро, даже если на это уйдут годы и будет очень тяжело. У тебя есть будущее и всегда было. Чону не было что ответить на это, так что он просто молча смотрел вниз. Как оказалось, рассекретить его не составило труда даже столь инфантильному человеку. И что теперь делать? Ему было некуда бежать, да и больше нечего терять. Сил не осталось даже на повторение уже сказанного. Задумавшись об этом, он и не сразу понял, как крепко его сейчас обнимали. — Теперь я тоже кажусь тебе жалким? — начал было Чонгук, но его быстро перебили. — Я собираюсь жить дальше. Не хочешь составить мне компанию? — прошептал младший, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть ему в глаза. На него еще никогда не смотрели с таким замешательством, и отчаянное желание освободить себя от бремени видеть горечь в этом взгляде выжигало сердце. Но Чимин не стал отступать, он лишь улыбнулся еще шире, бережно укладывая бледное лицо юноши в тепло собственных рук. Кончики их носа почти соприкасались друг с другом, так что старшему некуда было прятаться. Он тоже должен был набраться мужества, чтобы дать ответ. — Давай пообещаем друг другу жить до тех пор, пока не осмелимся думать иначе, — прошептал Пак. — Я обещаю быть рядом. Сможешь ответить мне тем же? Все слова превратились в чугунные плиты, каждая буква резала горло изнутри и оставляла после себя ледяную надежду. На него не давили и больше никто его не торопил, казалось, время и вовсе перестало существовать, возобновив свой неумолимый ход лишь тогда, когда юноша впервые за столько лет искренне улыбнулся и ответил: — Обещаю.