***
Новиград не был бы Новиградом, если бы на площади не развлекали народ танцами и казнями. После прихода Дийкстры к публичной власти палачи махали топорами без продыху, крематорий за Оксенфуртскими воротами не угасал, а мимо "Хамелеона" регулярно проезжали телеги с телами. Лютик раньше видел, как на кострах горели невиновные, слышал, как в агонии кричали привязанные к столбам красавицы, но не мог радоваться тому, что теперь так обыденно посыпали песком кровь тех, кто казнил чародеев и эльфов. Будто отличий между этими сторонами нет. И вот, сегодня тоже оглашают очередной приговор. Лютик не хотел на все это смотреть. Не хотел слышать, как топор ударяется об деревяшку, прежде чем голова покатится по мостовой. Но, спешно проходя мимо площади, он увидел в толпе её. Потерянную, жестокую и несчастную, спрятавшую лицо под черно-белым капюшоном. Осторожно растолкав зевак, Лютик встал рядом с женщиной. – Здравствуй, – обратился он к ней тихо и вдохнул аромат духов. Те самые сирень и крыжовник, волновавшие Геральта два десятка лет. Чародейка промолчала. – Тебе легче от того, что ты здесь? – спросил со всей серьезностью Лютик, наклонившись к ней чуть ближе. – Намного, – ответила Йеннифэр и посмотрела на него из-под капюшона. – Давно хотела, чтобы с этими ублюдками покончили их же методами. Лютик смотрел в ее озлобленные глаза и пытался понять, что же на самом деле сжигает огонь в них. – Осталось только увидеть, как шкварчит на костре эта свинья Хеммельфарт, – сказала она, вновь возвращаясь к зрелищу. Ее руки осторожно коснулась ладонь Лютика и сжала пальцы. К его облегчению она сжала ему ладонь в ответ. – Увидим, – заверил он ее. – Не сейчас, так позже. Он держал ее всю череду осужденных охотников, сдерживал в себе злорадство над ними, но иерарха среди них не оказалось. В этой кровавой суете, держась за руки с чародейкой, Лютик, объятый страхом и праведным гневом, утешался чувством, что есть прямо сейчас человек, с которым они взаимно друг друга понимают, а не просто смотрят на показательные убийства. Человек, которого ему хочется увидеть еще раз.***
Найти Йеннифэр было достаточно легко: частная практика чародейки из Венгерберга была частым предметом разговоров у состоятельных дам и некоторых их мужей. Кто жил здесь раньше неизвестно, но люди Сиги Ройвена до сих пор растаскивали на перепродажу вещи старого владельца, которые Йеннифэр вышвырнула вместе со всем, что имело хоть малое отношение к Вечному Огню. В доме за ароматами душистых масел и цветов еще угадывался запах свежего ремонта. – Лютик? – удивилась Йен, остановившись на лестнице при виде нежданного гостя. – Вот уж не думала, что увижу здесь тебя. Слава героя-любовника подходит к концу? Щеки барда покраснели до оттенка его атласного дублета. – Моя слава еще века после меня проживет! – возразил он, потрясая пальцем с увесистым перстнем. – Тогда чего ты тут забыл? – спросила она, спустившись, и скрестила руки на груди. Лютик слегка замялся. Он предпочитал обходить чародейку стороной, наблюдать за тем, как она менялась рядом с Геральтом, но оставаться с ней один на один на ее территории казалось куда опаснее, чем рядом с джинном. – Я хотел кое-что у тебя купить... Если у тебя это, конечно, есть. – Говори уже, – лед ее голоса стал потоньше, но Лютик не знал, к добру ли это. – Мне нужна мазь. От шрамов. И что-нибудь для горла. Тоже от шрамов. Чародейка, поведя бровью, просмотрела полки с разноцветными склянками. Она стояла в окружении букетов роз, восхитительно красивая в шелке и черном бархате с белыми нитями на расшитом корсаже, но пока Йен не приступила к алхимии, она казалась тенью, призраком в этом новом доме. Ее лицо обременяла душевная пустота. Как только забулькало в колбах, а в ее руках смешивались травы и пасты, Йен возрождалась и снова внушала благоговейный трепет.***
За месяц использования мази и напоминания Присцилле выпить бальзам Лютик все больше радовался тому, как сначала ушел кашель, затем голос окреп и снова стал способен держать ноту, а потом расширился диапазон голоса. Сияющая от счастья трубадурша заливалась, как птичка, рвала по три струны за неделю. На столе накопился целый сборник песен. С новой силой она пела то в "Хамелеоне", то в "Зимородке" и возвращалась домой поздно вечером. Лютику было легче смотреть на нее, а ей – радостнее крутиться перед зеркалом. Глазу под прядями зрение не вернулось, но веки остались будто подмигивающими, заигрывающими. Сотня крон, за которую Лютик всеми правдами и неправдами торговался с Йеннифэр, окупила себя с лихвой. И Уточка-Циранка снова распахнула крылья, чтобы улететь на гастроли. С шкатулкой в руках и извечной лютней на спине Лютик снова постучал в дом Йен. – Опять ты? – спросила чародейка, впуская его внутрь. – Шрамы так и остались? – Нет-нет, твоя магия просто чудеса творит! – Лютик тараторил и постоянно отводил от Йеннифэр глаза. – Шрамов почти не видно! Если только долго вглядываться. Он всучил ей шкатулку и мешочек крон. – Если бы я знал, что будет настолько хорошо, я бы с тобой не спорил. Бард опустил голову, потирая паркет носком, но слышал, как чародейка усмехается. С тихим звоном открылся замочек, и заскользил по внутреннему подкладу серебряный гребень – он не знал, чем лучше отблагодарить ее, и не придумал ничего лучше. – Не помню, чтобы ты так сильно трепетал над кем-то из своих подружек, – с улыбкой произнесла наконец Йеннифэр. Она поставила открытую шкатулку на столик и села на диван, положив ногу на ногу. – У тебя появилось серьезное отношение к жизни или ты для себя брал? – Я просто хотел помочь одному талантливому человеку вернуться к работе, – пробурчал Лютик. Он старался не думать о том, как уязвленно он себя чувствовал, но невольно выстроил в голове теорию, что Присцилла специально не стала ждать, пока вернется Золтан и будет на кого с чистой совестью оставить кабаре, и... бросила его. Его, виконта де Леттенхофа, самого талантливого и благородного барда по обе стороны Яруги! – Что-то ты не сильно радостный от того, что у тебя получилось. По сиденью похлопала мягкая ручка чародейки, и Лютик послушно сел рядом, навалившись всем весом на колени. Йен наверняка уже залезла ему в голову, прочитала все мысли и перебрала их по косточкам, но выражать их вслух ему не хотелось. Сиреневый, переливающийся в жемчужном мерцании дымок приподнял со стола бутылку, вытащил пробку и плеснул вина в бокалы, которые тут же поднес по воздуху к чародейке и барду. – Раз уж ты пришел с лютней, – Йен чокнулась бокалом с Лютиком, – сыграй мне что-нибудь. От этой просьбы вино ему едва не пошло не в то горло, но он выпил его залпом. – Ты серьезно? – он нервно слизнул каплю с верхней губы. – Тебя же тошнит от моих баллад. – Я ведь не просила тебя петь. Уязвленный в самое эго, Лютик снял со спины лютню, пощипал и подтянул струны. Нежное пение инструмента, даже без особой мелодии, смягчило ему настроение, и он сам настроился на игру. К цветочным ароматам дома прибавились трогающие сердце южные мотивы. Рука скользила по резному грифу, прижимая струны к золоченным ладам и меняя тональности от тягучих низких к прыгучим высоким. Лютня на его коленях мурлыкала, обволакивала волшебными звуками слух, разливала музыку теплой патокой по коже и поднимала под рукавами волоски. По щеке Лютика скользнули пальцы Йен, и тот неловко оборвал игру, но лютня зачарованно продолжила серенады сама. Он не отводил глаз от ее грустной улыбки, пытался понять, снится ли ему чародейка? Вдруг он и правда спит, а гладит его Присцилла? Решив не проверять, спит он или нет, бард положил играющий инструмент рядом, притянул Йеннифэр к себе и ушел с головой в ее цветочно-ягодный флер, посадив ее на колени. Она целовала его жадно, отчаянно и трепетно, бережно держала его за голову, как последнюю надежду. Черные локоны падали барду на лицо и норовили выскользнуть из-за ушей. Прервавшись, Лютик дотянулся до шкатулки и подаренным гребнем вслепую заколол Йен пряди на затылке. Под конец, когда он от усталости упал на подушки, Лютик помнил происходящее урывками: еще на первом этаже чувствовал зубами кожу женской груди, а пальцами - округлость ягодиц под юбкой, уже на втором над его головой летело с Йеннифэр платье и чулки; бедра отяжеляли ему плечи, а язык истек слюной на то, что было между ними (от своего же лица он чувствовал запах ее кожи); спину жгло от царапин, а в голове все еще звучали ее стоны, когда изголовье кровати ритмично стучало в стену. Впервые за долгое время все случилось как-то само по себе. В какой-то степени Лютику казалось, что с этой женщиной он занялся любовью, пусть их и связывало нечто отдаленно похожее на дружбу. Они соединились на момент, чтобы в дальнейшем не ощущать себя одинокими в своих печалях. Йеннифер неподвижно лежала рядом, отвернувшись, и рассматривала гребень. Ее расслабленное теплое тело напряглось, как только рука Лютика прикоснулась к ребрам, легла под грудью. По спине пошли мурашки от щекочущей кожу бороды и усов, когда бард поцеловал ей лопатку. – Тебе пора, – ее голос чуть сел, но не ощущался резким и категоричным, как всегда. – Я знаю, – сказал он, кладя голову ей на плечо и мягкие черные локоны. – Просто хочу побыть с тобой… просто так.