Ускользающий отблеск

Это абсурд, враньё: череп, скелет, коса. «Смерть придёт, у неё будут твои глаза». Иосиф Бродский

Лионель Савиньяк прожил идеальную жизнь: чётко выверенную, взвешенную и просчитанную. Он никогда не страшился идти вперёд и вести за собой людей, не стыдился и отступать, выжидать — опытный хищник, всегда настигающий жертву. Он спасал тысячи жизней и губил столько же, не моргнув глазом, если того требовали обстоятельства. Если так было необходимо. Он пережил Великий Излом, множество войн, дворцовых интриг, отца, мать и обоих братьев. Последнее отдавалось эхом боли в груди. Он оставлял на этом свете скромную добродетельную вдову. Вышколенного сына — идеального наследника, осознающего свою ответственность перед родом, сюзереном, вассалами и страной. Троих дочерей, достаточно разумных, чтобы правильно выйти замуж и помочь брату заполучить нужные ниточки и точки давления. Он гордился ими. Гордился собой — в них. Лионель никогда не имел привычки врать себе, не лгал и сейчас: он умирал. Откровенно говоря, ему было наплевать, что ждало его после: Закат, Рассветные Сады или бесконечный Лабиринт. Его совесть была кристально чиста. Он сделал всё, что было необходимо. Его партия в тонто подошла к концу, мистерия была сыграна до самой последней строчки, маски сняты, декорации истлели, а по залу металось лишь гулкое эхо его последних вдохов. Он был один. Он был одинок. Холод пробирался под кожу. У Смерти были ледяные пальцы, и они цепко сжимали его сердце. У Смерти были синие глаза. Как у Росио. Это воспоминание — единственное, что ещё заставляло теплиться жизнь в его остывающем теле. Единственное яркое, безумное, действительно его, безо всяких «надо». Единственное, о чём он хотел бы помнить в свои последние минуты здесь. О том, как однажды глубокой ночью Росио неслышно пробрался в его спальню, скользнул под одеяло, прижав к постели весом собственного тела, закрыл Лионелю рот ладонью. Его шалые глаза смотрели настороженно, пытливо. Синие. Дождался кивка, убрал руку и приник губами к губам. Пьяными, пряными. Ни одному из них это не было зачем-то нужно, ни одному — категорически запрещено, просто обоим хотелось. До одури. Они целовались долго, упоённо, боролись за лидерство и уступали одинаково просто, естественно. Срывали друг с друга одежду, путаясь в пуговицах и завязках. Они горели, они делили страсть поровну на двоих, терялись в судорожных прикосновениях и хриплых стонах. Тяжесть чужого члена в ладони — сухие горячие пальцы на собственном. Остро. Ярко. Безумно. Никогда — ни до, ни после — Ли не позволял сиюминутной похоти, страсти, чувствам настолько взять верх над разумом. Одним резким движением Росио поменял их местами, опрокинув Ли на себя. На них больше не было ни клочка одежды, позабытое покрывало сбилось в ногах. Росио развёл колени. Приглашающе, томно, бесстыдно. Взял руку Ли в свою, потянул вниз, прижав меж своих ног, направил пальцы в подготовленное, растянутое, сочащееся маслом отверстие. Зацепил Ли взглядом — чёрная бездна, лишь слегка отливающая синевой в отсветах единственной зажжённой свечи, — произнёс хрипло: — Я хочу тебя, Ли. Я хочу, чтобы это был ты. И Лионель подчинился. Сделал то, чего хотел от него Росио. Полностью отдал контроль. Растворялся в ритмичных движениях, в жаре чужого тела. Он касался тяжёлых смоляных прядей Росио, гладил сильные плечи, гладкую — лишённую шрамов, пока что — спину. Ловил губами вдохи и капельки пота. Вбивался сильно, размашисто. Без единой связной мысли в голове, без единой мысли вовсе. Они дышали друг другом. Улетали ввысь и падали на дно. Они были счастливы, они были свободны! Эта ночь не повторилась больше никогда. Она никоим образом не повлияла на их дальнейшие отношения, ни намёком, ни сожалением. Ли был уверен. Ли верил. Это воспоминание так и осталось самым ярким, самым настоящим. Единственным, что было у Ли действительно своим. Живым огоньком в ледяной пустоши идеалов, необходимостей и обязательств. Оно же оказалось последним в его угасающем разуме. Чёрные глаза Лионеля Савиньяка наконец остановились, остекленели, упёршись невидящим взглядом в бездонную синеву летнего полудня.