Молчаливая правда

Всё начинается как шутка. Всех веселят акробатические выпендривания Арсения, его маленькие (или вовсе не маленькие) фотосессии в забытых местах, его шаловливое остроумие, его слишком очевидная (или слишком хорошая?) игра. Да, это всё шутка. Пока это уже не шутка. Это не шутка, когда его взгляд начинает задерживаться на пушистых ресницах Арсения, прикрывающих сверкающие голубизной глаза. Это не шутка, когда он постепенно обращает внимание на каждое движение и малейшее дрожание чужого кадыка. Это не шутка, когда его губы невольно ловят прерывистый вдох, пока длинные белоснежные пальцы нервно постукивают по какой-либо поверхности, а затем как будто её нежно ласкают. И это болезненно серьёзно, а вовсе не шутка, когда он прикусывает язык, дабы подавить стон, пока мельком видит эти бёдра в этих чёртовых обтягивающих чёрных штанах. И это не вина Арсения. Это всё его вина. Дело в том, что он не ожидал, что это произойдёт – да как он мог? Но где-то между смехом, дурачествами, гастролями по российским городам, техничками перед всеми старыми и новыми шоу, он потерял контроль. Поначалу ему было легко не брать в голову, а просто выходить с ним на сцену в роли влюблённой в мужа женщины. Но он не женщина. Однако Арсений – мужчина. Дима не против таких отношений – он, блин, против фразы «такие отношения». Какие? Люди влюбляются и разочаровываются каждый день, при чём здесь пол? Но его брак и двое детей имеют к этому... отношение. Его абсолютно запутанный ум имеет к этому отношение. Совершенно ничего не подозревающий Арсений имеет к этому отношение. — Арс… — он выдыхает сигаретный дым почти прямо в лицо Арсению и тот хмурится, живо машет рукой, потом театрально кашляет. Дима наиграно кривит лёгкую извиняющуюся улыбку, — Прости. — Ага, — снова утыкается пухлым носиком в телефон, затем постукивает по экрану и пожимает плечами, — Не знаю, мне кажется, как-то... не совсем получилось. — Всё окей, Арс, — Дима бросает недогоревшую сигарету на землю и смотрит, как Арсений инстинктивно наступает на окурок, дабы его потушить. Всегда осторожен, всегда прав, всегда-… — Это идеально, Арсюх. — Не-а… — Арсений качает головой, но Дима хватает его за локоть, заставляя встревоженные голубые глаза прилипнуть к своему лицу. — Ты прекрасно выглядишь на фото. Как всегда, — Дима хихикает, когда Арсений слегка кривит губы в застенчивой улыбке. — Как же хорошо, что у меня есть такой друг, как ты, Димка, — Арсений чуть поспокойнее выдыхает, снова постукивая по экрану, но всё ещё хмурясь, сущий ребёнок, пытаясь выбрать лучший фильтр для своей фотки, — Всегда одобряющий каждое моё сумасшествие. — Каждое твоё «сумасшествие» делает тебя... тобой, Арсений, — но у него горло вдруг саднит, когда в голове невольно загорает красная лампочка. «Друг». Всего лишь «друг». Арсений кивает с той же застенчивой, но уже задумчивой улыбкой, хлопает Диму по плечу и зарывается в свою тёмно-серую толстовку. Через минуту сияет, сунув телефон в карман и сцепив руки. — Выложил? — Не-а, отложил пост на потом, — взгляд Арсения блуждает за Диминой спиной, а его пальцы нервно играют с краем собственной толстовки, — Погуляем? — Восемь утра, у тебя уже была утренняя пробежка, Арс. Какое, блять, «погуляем»? — Ну, ну, как будто ты меня не знаешь, — на этот раз Арсений хватает Диму за локоть и толкает его вперёд, — К тому же ты хотел мне кое-что сказать. Хотел. Он всё ещё хочет это сказать, пока они гуляют по очередному городу, или когда Арсений останавливается выпить чашечку кофе или ещё раз сфотографироваться, или просто похихикать со старухой, выгуливающей по улице своего такого же старого пуделя. И ему хочется кричать, когда Арсений, недолго думая, хватает его за запястье и заставляет перепрыгнуть через грязную лужу в незнакомом дворе. Диме это удаётся не так изящно, как всё, всегда получается у Арсения, но ему всё-таки удаётся спастись от разъярённого старика, чью машину он всё-таки брызгает грязной водой. Но Арсений вовремя переплетает их пальцы и тянет в неизвестном направлении. — Ты-… — Дима вальяжно располагается в какой-то сломанной жёлтой лавочке и пытается глубоко дышать, а рядышком Арсений заливисто смеётся, почти прыгая вокруг. Ребёнок, ей Богу. — Невероятный? Потрясающий? Идеальный? — Всё это. И невозможный. — Но за это ты меня любишь, да? — Вот и моя главная проблема, — Арсений замирает, понимая, что Дима впервые так реагирует. Обычно следует «ты себя любишь, Арсений, не перекладывай на меня свои проблемы». Или просто игнорирует подобные комментарии. Но не-… — Дим-… — Погоди! — Дима поднимает свой указательный палец и не совсем аккуратно бьёт себя в грудь кулаком другой руки, — Подожди, дай мне отдышаться немножко. — Конечно. Голос Арсения теряется куда-то с ветром, а худое тело дрожит в серой толстовке. «Опять оделся не по погоде», — думает Дима и снова кашляет. Потому что, нет, в этот раз Арсений не дрожит от осеннего холода. — Арс… — Дима откидывается назад и делает глубокий вдох. Вот она. Точка невозврата. Медленно встаёт и подходит ближе к Арсению, который не двигается, ресницы дрожат в непонимании, он быстро-быстро моргает и смотрит куда угодно, только не на Диму, — Арсюх, не посмотришь на меня? — Что изменится, если я посмотрю? — глаза Арсения вдруг замирают прямо на Димины, и он возвышается над ним во весь свой рост. И в тот момент, когда на чужих бледных губах начинает играть холодная ухмылка, Дима понимает, что это была не лучшая его идея, — Если я на тебя посмотрю, это как-нибудь помешает тебе сказать то, что ты собираешься сказать? А если не посмотрю? — Откуда ты знаешь, что я собираюсь сказать? — Мы знакомы друг с другом уже много лет, Дим. Я тебя более-менее знаю. Дима прижимает вспотевшую ладонь к своему лицу и крепко зажмуривает глаза, потом нервно протирает их. Делает несколько глубоких вдохов, но всё ещё не смотрит на Арсения, грубо кусая губы. Чувствует, как тот хлопает его по плечу. — Пошли, Дим. Уже так поздно, что даже Серёга, наверное, проснулся. — Зачем ты это делаешь? — но, когда Арсений не отвечает и засовывает руки обратно в карман толстовки, Дима щёлкает языком, — Прикалываешься. Как будто то, что я собираюсь сказать, не имеет для тебя ни малейшего значения. — А чего ты хочешь? — когда Арсений неосознанно повышает голос, Дима резко распахивает глаза и устало улыбается. Такой реакции он, разумеется, не хотел, но более-менее ожидал. — Если бы я знал, я бы так не растерялся. — Я не тот, кто сможет тебе помочь разобраться с этой путаницей, Дим. — Но ты есть тот, кто является её причиной. Опять глаза в глаза. И опять Арсений качает головой. Его голубой взгляд ни на секунду не изменил своего цвета. Острый, леденящий. Когда Арсений счастлив и воодушевлен, его глаза меняют свои нюансы, крошечные огоньки начинают играть в их радужках, непослушные искры пробегают под длинными ресницами. Но не сейчас. Теперь они снова болезненно ледяные. — Я иду обратно в отель, Димон, — голос Арсения не дрожит, этот строгий взгляд по-прежнему прикован к Диме, — Увидимся там. И Дима остаётся один в своих мыслях, внимательно наблюдая, как фигура Арсения теряется за углом с высокими осенними деревьями. Он мог бы это сказать, он мог бы во всём признаться – во всём, чем никогда не делился ни с Антоном, ни с Косом, ни, не дай Бог, с Катей. Он мог бы. Но это всего лишь ещё один раз, когда у него не хватает воли. Или ему не дают возможности это сделать. Когда Арсений падает во время «Кукол», Дима чувствует, как его сердце тает глубоко в груди. Он инстинктивно шевелит рукой, но ловит взгляд Антона в дальнем конце сцены и замирает, бросая растерянные взгляды на своего «кукловода». Девушка, однако, никак ему не помогает, хихикая, когда Арсений едва поднимается, чтобы снова чуть не упасть. И он в итоге почти сразу падает, но делает это назад, изгибая эти сто девяносто сантиметров совершенства в неописуемых движениях. Дима слишком сильно прикусывает нижнюю губу, чувствуя на пересохшем языке металлический привкус крови. — Не надо, — протянутая ладонь Арсения останавливает его за кулисами, когда Дима быстро шагает к нему. — Я врач, Арс, дай посмотреть, — но ледяной взгляд Арсения снова останавливает его. — Не. Надо. — Арс-… — Это просто моё колено, Дим, ничего страшного, — Арсений медленно встаёт и, прихрамывая, быстро берёт свой телефон с соседней тумбочки, машет Серёге и Антону и, бормоча себе под нос, выходит из комнаты. Дима ждёт несколько секунд, прежде чем пойти за ним. Находит его сидящим на полу в дальнем конце тёмного коридора, спиной прижатым к стене, вытянутой вперёд ногой, а он медленно массирует её и сердито пыхтит. — Арс-… — Дима садится рядом на корточки и осторожно отталкивает руки Арсения от его опухшего колена, — Дай посмотреть. Арсений упирается головой в холодную стену позади, а руками в пыльный пол. Он пристально смотрит на Диму — именно на Диму, не на Димины руки на его колене и бедре, а именно на Диму — и томная улыбка снова искривляет его губы. — Ну чё? Буду жить или мне уже писать своё завещание? — Не смешно, — Дима щёлкает языком и присаживается на пол, продолжая осторожно массировать Арсению колено и, к счастью или нет, бедро тоже, — Я испугался, знаешь? На сцене. — Знаю. Просто так. Ни намёка на Арсения, который может ляпнуть сотни резких слов в минуту. И снова этот ледяной, хотя и немного испуганный, взгляд. — Арс, тебе лучше позволить людям позаботиться о тебе, ладно? — И чё? Ждать следующего укола? Дима сглатывает, когда вспоминает. Это зрелище. Голое бедро и… — Арс, я-… — Димины пальцы обхватывают колено Арсения, и он наклоняется к нему, пока тот никак не двигается. Не моргает. Ни-че-го. Айсберг. В кармане у Димы вибрирует телефон, и Арсений ухмыляется, — Извини, это наверняка-… — Катя, — Арсений медленно кивает и цокает языком, ёрзая ногой, чтобы грубо оторваться от Диминой руки, и очень медленно, неуверенно опираясь о стену, приподнимается с громким пыхом, — Или даже лучше. Савина. Дима не может не заметить то, что Арсений почти ничего не ест вечером, но выпивает бокал или два, смеётся над бесконечными рассказами Серёги, а потом хромает по коридору, чтобы поболтать по телефону. И Дима отлично знает, с кем. Инстинктивно проверяет свой телефон, чтобы сделать аналогичный звонок. Но, когда возвращается к столу, Арсения уже нет. В своём номере, как поясняет Стас. Номер Димы на два этажа выше, подальше от уличного шума — он сам настоял, чтобы с Арсением поменялись. Но вот, двадцать с лишним минут спустя, Дима осознаёт, что растерянно стоит перед дверью Арсения и так же неуверенно стучит. Сначала едва слышно; затем ещё раз и ещё раз. Громче и громче. Слышит, как в номере что-то щёлкает, потом громкий хлопок, а затем внезапно распахивается дверь. И полуголый Арсений вдруг стоит перед ним с одним полотенцем на талии, с другим небрежно вытирает свои волосы, и бросает на него вопросительный взгляд. — Только не говори мне, что и в твоём новом номере шумно, — вздыхает Арсений и лыбится, — Тебе придётся поменяться с Окси. Кажется, её номер находится как можно дааааальше от буквально… всего. — Можно? — Дима не ждёт ответа, а лишь слегка отталкивает Арсения в сторону и нагло приглашает себя в номер, в котором пахнет бергамотовым шампунем (гостиничными шампунями Арсений, разумеется, пользоваться не станет) и тяжёлыми мускусными духами. Дима нервно медлит, не зная, сесть ли вообще, но в итоге решает прижаться позвоночником к холодному окну и вроде бы небрежно откинуться назад. Арсений бесшумно закрывает дверь и неспеша включает свет в коридоре. — Ладно. Что происходит, Димка? — аккуратно складывает полотенце со своих волос пополам и кладёт его на пол для уборщицы. «Внимателен даже с грязной гостиничной одеждой, конечно», — Дима почти незаметно улыбается. Тёмные волосы, ещё мокрые после душа, как будто стекают по голым ключицам и груди, а губы Димы расплываются в ещё более широкой улыбке, пока глаза пытаются уловить всю блестящую красоту в тусклом свете коридора. Он не может вспомнить, когда именно это произошло, когда он стал так смотреть на Арсения, но теперь – отчетливо различая каждый его вздох, каждый жест, каждый взгляд – Диме просто кажется, что так было всегда. — Всё ещё болит? — Димин голос низкий, он почти шепчет, в отчаянной попытке не трястись. Арсений не отвечает, только качает головой, — Хорошо. Это хорошо. — Дим-… — Арсений упирается локтем в стену так, чтобы она слегка прикрывала свет, рисуя за его спиной как будто мягкий ореол, — Зачем ты здесь? — Просто хотел убедиться всё ли у тебя в порядке, — пожимает плечами. Арсений снова покачивает головой. — Тебе лучше уйти, — он отходит в сторону, якобы освобождая место для Димы. Тот боязливо делает шаг вперед, но задерживается рядом с Арсением и поднимает взгляд. — Я действительно испугался за тебя, Арсений, — но он по-прежнему не отвечает, только слегка кивает и нервно сглатывает, отводя взгляд от Димы. А тот еле улыбается и вмиг поднимает руку. Секунду колеблется, но медленно проводит тыльной стороной ладони по щеке Арсения. Прекрасно знает, что таким образом спровоцирует его, и, конечно, это немедленно срабатывает. — Дима, то, что происходит на сцене, остаётся на сцене. — Мы тут не о Вегасе говорим. — Естественно. Это мы о тебе говорим, — Арсений отступает назад, грубо одернув своё лицо от руки Димы, — О тебе. Не обо мне и тебе, Дим. О тебе. Вот и она. Молчаливая правда между ними. Правду, которую Дима старался отодвинуть как можно дальше. Арсений сгибается к кровати, быстро берёт и надевает синюю футболку. — Во сколько уезжаем завтра? — Арсений не поднимает глаз, когда садится на кровать и ловко ёрзает, чтобы успеть надеть боксеры под полотенцем на поясе. Затем откладывает его в сторону и быстро надевает и шорты. — 8:30, — Дима не узнаёт свой вдруг хриплый голос, а всё ещё бешено пытается найти в темноте глаза Арсения. — Хорошо. Завтрак в 7:30, тогда, — Арсений наконец поднимает взгляд и небрежно улыбается, — Увидимся там. — И не будем говорить о-… — То, о чём мы с кем-то говорили-… — Арсений слегка повышает голос, и Дима наблюдает, как на чужой шее почти незаметно начинает пульсировать вена, — …-было и у тебя, и у меня по телефону, час назад, — Арсений встаёт и шипит, даже, наверное, мысленно ругает себя за то, что забыл о боли в колене, — Дим, пожалуйста, просто... Уходи. Завтра, 7:30. — Арс, в итоге нам всё-таки придётся поговорить. Когда Арсений стреляет своим ледяным взглядом прямо в него, Диме на секунду кажется, что он наверняка будет жалеть. Но, к сожалению или к счастью, был должен это сделать. Раз и навсегда. — Нам «придётся» поговорить? — Арсений лыбится и быстро проводит кончиком языка по передним зубам, — Нам? — скрещивает руки на груди, — Знаешь, как я обожаю, когда кто-то другой решает, что мне нужно делать. — Арс, мы достаточно близки, я о тебе знаю вс-... многое, — начинает Дима. Арсений поднимает брови, — Дело в том, что я сам не знал некоторых вещей о себе. — Позволь мне остановить тебя здесь, Димон, — Арсений машет пальцем и щёлкает языком, — Напомнить тебе, что я актёр? — Хватит повторять это. — Шутки шутками, но иногда приходится. Потому что, Дим, — Арсений наклоняется вперёд и медленно проводит пальцами по коротким Диминым волосам, — …это то, что я и есть на самом дале. Это то, чем я занимаюсь. Играю. На сцене. И довольно часто, пожалуй, вне сцены тоже. — Я не поним-… — Я имею в виду – я польщён, правда. Но ты должен позвонить Кате. Уверен, что она скучает по тебе, мы всё-таки уже почти десять дней в туре. Как видишь, мне тоже частенько звонят из Питера, — он подмигивает и бережно отодвигает Диму в сторону, дёрнув ручку двери, — Я невероятно счастлив, что мы коллеги и близкие друзья и безмерно благодарен, что ты есть в моей жизни, Дима, правда. Но тебя нет в моей личной жизни. Арсений не добавляет «И тебя никогда не будет» — это говорит сам внутренний голос Димы, когда он выходит из комнаты Арсения и медленно волочит ноги, поднимаясь на два этажа. Открывает банку пива из мини-бара и выходит на балкон. Жмурит глаза и глубоко вдыхает холодный осенний воздух. Его дрожащие пальцы сжимают телефон в кармане джинсов, и он набирает номер, который знает лучше всего. Тот, в котором он был уверен более десяти лет назад и которому он сам принадлежит. Его нет в этом отеле, он где-то там в Москве, в их квартире, в их постели, с их двумя детьми. Единственная правда в его личной жизни. До 7:30 утра.