Того что нет

Серёжа не моется там, приезжает домой со влажным и скользким в трусах, скидывает всю одежду и валится сразу в кровать, продолжает мечтать. Олег приходит, чтобы лечь между его ног, покусывать за внутреннюю сторону бёдер, а потом лизать прямо там, грязное, не морщась от вкуса смазки, ласкать нежную кожу промежности и забираться внутрь, где ещё расслаблено после долгого секса, делать Серёже так приятно, что у того идёт голова кругом. Как Олег смотрит, когда Вадик держит руку на горле Сергея и входит в него, как Сергей выгибается в спине, трепещет от яркости ощущений. Такая интересная встреча, так горько и странно, что они пересеклись сейчас, и теперь Вадик вытрахивает из Серёжи душу пару раз в месяц. Серёжа узнает о его академических интересах, они делятся своими предпочтениями в средневековом искусстве. С Вадиком есть о чём поговорить, и его подколки втайне Серёжу очаровывают. И никуда это не ведёт — что у людей бывает после секса и светских бесед? У таких, как они, — ничего. “Ни о чём не жалей,” — говорит Вадим. Бледнеют ноги, болтающиеся в воздухе, пока Вадим жёстко разъёбывает его задницу, бледнеет небо за окном, и только глаза Олега остаются тёмными, пока волна внизу не собирается и не взрывается оргазмом. События проступают постепенно: сначала как дурацкие шутки — почему-то странный анекдот застревает в голове, а потом он понимает, почему. Как он справляется с этим, когда возвращается к себе? Он не возвращается. Система хочет выживать, и он остаётся пассажиром. Его переводят в психиатрическую больницу, где его подлечивают. Когда он становится похож на более-менее дееспособного человека, директор предлагает ему сделку. А дальше он разбирается уже сам. Хорошо бы рука Олега держала нож под его подбородком — он так ярко это представляет, такой бы Олег стоял над ним красивый и злой. Вместо этого Сергей чиркает по своему бедру и забирается в ванну, открывает кран, вставляет в себя дилдо до упора, до боли, и дрочит, пока вода наполняется, окрашиваясь. Дождь снова пролился, и сперма смешивается с горячим и красным. Один вариант: выть до скончания жизни. Второй вариант: сказать себе, что Олег за эти годы стал бы неизвестным чужим человеком, мотающимся с автоматом по дальним и ближним странам, чужим человеком, с которым Серёже уже нечего было бы делать. Конечно, он ушёл бы на контракт снова. Олег — это тот, кто не остаётся. Даже странно, что тогда, в Венеции, между ними что-то проскочило, какая-то обманчивая вспышка — вскоре бы перегорело, оставив бы только разочарование. Но опять приходит Вадик, болтает между первым и вторым заходом, пока высыхает пот на его коже и он лениво фингерит Серёжу, “чтобы ты не закрылся”. Признаётся, что Олег ему однажды отсосал. Входит в Серёжу по-новой, спрашивает: — А он тебе в первый раз когда? — В семнадцать. — А ты? Сразу начинает двигаться, не давая время на ответ, так что Серёжа выдавливает слова с трудом: — В двенадцать. Почему Вадик даже не пытается пробиться к нему? Серёжа злится. Вадик, как обычно, уходит после ебли, оставляя Серёжу на ночь одного в широкой постели, а они могли бы взять его вместе, посадить сразу на два члена, действуя так слаженно, что его мутило бы от ревности. “Что с тобой сделать?” — вопрос висит в воздухе. “Утешить и наказать,” — отвечает Серёжа. В Петербурге ему становится, как ни странно, спокойнее: то ли потому что «что-то в этом мире осталось моё», то ли потому что «здесь я научился справляться сам». Справляется сам, оставляя красные разводы в ванне или наряжаясь в дорогое прозрачное бельё и трахая себя перед зеркалом. Жаль, что отрезал волосы, хотя что-то есть в том, что он не выглядит женственно, а ему всё равно идёт. Только хочется, чтобы кто-то смотрел, кто-то видел, как намокают тесные трусики спереди от предэякулята, как он вставляет в себя пробку, и она блестит через сетчатую ткань сзади. Надо дважды посидеть в одиночках, чтобы радоваться даже такой воле. Надо долго быть в бегах, чтобы наслаждаться возвращением в родной город, где ты никуда не можешь пойти, ни с кем не можешь увидеться. Можешь только наблюдать, во что превращают твою компанию, дело твоей жизни. Хочется дать себе второй шанс хоть в чём-то, и он берётся за Чумного доктора. Порой совершенно нормально, а порой всё не то, как будто вся его жизнь какая-то не такая, криво склеенные обрывки. Спаррингуясь с девочкой, он вспоминает, как было раньше. Она хороша. Лера учит его, как надо, Серёжа учит её, как делает он, как делали они. Как только Лера отвлекается и выпускает его из своего поля зрения, Серёжа оказывается сзади неё, бесшумно, как он умеет, и холодное лезвие ложится на горячую голую кожу живота, под своей рукой Серёжа чувствует, как сбивается её дыхание. — Всегда следи, что происходит за спиной… Лера выбивает нож, Серёжа пропускает отличный удар, и Лера валит его на мат — тот уже не сопротивляется. Она садится на него сверху, и Серёжа просит: “Сделай мне больно”. В ответ Лера целует. … — Хочешь расскажу тебе секрет? — Вадик опять неутомимо болтает во время секса. Серёжа лежит на животе и привыкает к четырём пальцам, и Вадик втискивает свой большой. Тяжело, Серёжа морщится, но не хочет останавливаться. Вадик ждёт, пока пульсация внутри стихнет, и медленно продвигается. — Что за секрет? — спрашивает Серёжа, когда снова начинает дышать. Под ним становится влажно. — Что я тут с тобой по работе. Знаешь Дагбаевых? Серёжа поворачивается, смотрит на лицо Вадима: “он шутит?” — в панике пытается сняться, но рука прошла уже слишком далеко — и она продолжает плавно скользить внутрь. — Не волнуйся, мне задали лишь втереться к тебе в доверие и проследить. Убивать тебя я не буду, мне за это не платили. Смотри, как глубоко втёрся зато. Ладонь распирает вход самым широким местом, и Серёжа роняет голову на подушку, в глазах выступают слёзы — всего слишком много. А кисть преодолевает сопротивление и врывается вся целиком внутрь — Серёжа кричит. Дракон гладит пальцами нежные стенки ужасно глубоко внутри — широко как пиздец, как же туго — и осторожно сворачивает пальцы в кулак. Ему хватает сделать всего лишь несколько движений, чтобы Серёжа, не прекращая кричать, засквиртил — первый раз, головокружительно, сквозь всё тело волнами, расслабляясь вокруг толстого запястья Вадима, насаживаясь ещё сильнее на его руку, а потом искрясь в полузабвении, лёжа в большой луже — промочил всё насквозь, испортил матрас — пока Вадим посмеиваясь, неспешно вытягивает себя из него. Вот это бы показать Олегу.