Я понимаю вас

Готмог не любил Лугбурз. Эта башня, казалось, вбирала в себя всё самое мрачное и давящее со всего Мордора. На фоне самого по себе тёмного, затянутого тучами и вулканическим дымом неба она выделялась даже будучи совершенно чёрной. Башня была лишена каких-либо красок, за исключением красно-рыжего пылающего Ока, светившего негаснущим солнцем — но ни один орк не назвал бы этот сгусток огня, осматривающий землю с высоты драконьего полёта, греющим светилом и не стал бы лишний раз поднимать взгляд, чтобы полюбоваться им, как это делают остальные, те, кому не нужно кутаться в тряпки, чтобы солнечные лучи не спалили их кожу, кому не нужно прятаться за стенами гор и носить с собой оружие, на случай неминуемого нападения, совершаемого по расовому признаку. Вокруг башни беспрестанно кружили чернокрылые — skoirmoru, но некоторые орки, пугливо оглядываясь, шёпотом называли их skoimoru без р в середине, — носясь друг за другом, подбрасывая в воздухе какие-то тушки, пронзительно крича и доставляя на высокие балконы своих наездников. Картины легко соскальзывающих с тёмных покатых спин назгул, так просто добиравшихся до самых вершин, вызывали зависть во время подъёмов по многочисленным лестницам. Готмог не любил Лугбурз, но ходить туда приходилось всё чаще. Намечалась большая война, и близость её делала и без того тяжёлую атмосферу ненавистной башни ещё более давящей. Холодные каменные стены, пляшущие языки факелов, не понимающие с первого раза командиры — всё это ужасно раздражало. Очередной совет прошёл быстро, что не могло не радовать. Готмог шёл по коридорам, сопровождаемый неясными необъяснимыми тенями, которыми был полон Лугбурз, как и неразличимыми шепотками из углов. Ко всему этому, правда, он давно привык. Живя в «призрачной столице», как мордорцы называли Моргулуг, перестаёшь реагировать даже на лезущие отовсюду полупрозрачные, искажённые страданием лица. Сейчас Готмог даже, можно сказать, скучал по ним, скользя взглядом по чёрно-бордовым стенам. Стены не были голыми и унылыми. Их украшала резьба, освещаемая витыми лампами, что находились в арках-углублениях, с верха которых свисало по три острия, изображающих огранённые камни; изредка попадались гобелены. Но Готмог не любовался архитектурой башни. Ему хотелось домой, в родной Моргулуг, насквозь пропитавшийся колдовством, лунным светом и криком назгульих крылатых питомцев. Висящая на перевязи рука ныла, как бы отвечая на эти мысли. Но внезапно они были прерваны тихим, приятным, но властным, пробирающим до мурашек и закрадывающимся в самые дальние уголки разума, голосом. — Приветствую вас, лейтенант Готмог. Готмог остановился на перекрещении двух коридоров, тут же по привычке вытянувшись в стойку смирно, хотя собеседник всё равно этого не видел. — Господин Голос. Голос Саурона безошибочно повернулся к орку. Он всегда определял местоположение говорящего с пугающей точностью, и его резкие, несколько птичьи повороты головы иногда бросали в дрожь. Голос Саурона был слеп. Никто не знал, как и когда он потерял способность видеть и был ли зряч вообще. Некоторые даже сомневались в наличии у него глаз: верхняя половина лица Голоса всегда была скрыта либо шлемами, либо, как сейчас, платками — тáклаз — как у харадских женщин. Уста Саурона, первый советник и глашатай Владыки, был, наверное, самой загадочной личностью во всём Мордоре. Он давно потерял счёт прожитым годам, проводимым в абсолютной тьме, а имя и вовсе забыл, как стёр из памяти своё происхождение, всего прошлого и настоящего себя, посвятив всю жизнь, волю и силы служению Саурону. Готмог видел его всего несколько раз, а говорил лишь единожды. Голос почти не покидал Лугбурз, что, впрочем, можно было понять, учитывая опасную для незрячего почву Мордора, со всеми рытвинами, ямами и торчащими из земли камнями на горных тропах. Когда Готмог однажды встретил его вне башни, Голос сопровождал низкий молодой орк, пристально следивший за дорогой. Во все остальные разы никакого эскорта у глашатая не было. — Вы нечасто бываете в Барад-дуре просто так, — произнёс Голос, резко склонив голову. Готмог мысленно скривился, услышав непривычное именование башни. — Возвращаетесь с военного совета? — Так точно. Едва услышав орка, глашатай мигом очутился рядом с ним, сориентировавшись по звуку. Он не был высок, но его лицо оказалось почти на уровне лица лейтенанта, отличавшегося помимо всего прочего ещё и громадным ростом. Опустив глаза, Готмог понял, что обувь глашатая на каблуках. Довольно рискованно для незрячего. — Жаль, что я на него не успел. — Поверьте, вы ничего не пропустили, — хмыкнул Готмог. В ту же секунду ему показалось, что Голос Саурона посмотрел на него. Будто взгляд слепых глаз пробился сквозь ткань цвета потемневшей крови и забрался внутрь, досконально изучая мысли. Готмог не шевельнулся, не дёрнул ни единым мускулом. Назгул проворачивали похожие вещи, хотя ощущения от их «проверки на верность», когда тебя сковывает мертвенным холодом, буквально парализует ледяным ужасом, разительно отличались от этого неясного давления и того чувства, которое бывает, когда за тобой пристально наблюдают из укрытия. Ощущение взгляда исчезло так же внезапно, как и появилось, и советник пожал плечами. — Раз вы так говорите, придётся поверить, лейтенант, — вкрадчиво проговорил он, делая ударение на последнем слове и не шевелясь. — Значит, вы здесь исключительно по долгу службы. Большая удача, что наша встреча состоялась и выпал шанс для беседы. Уста Саурона широко улыбнулся — если оскал, растянувший губы так сильно, что казалось, будто сейчас выступит кровь, можно назвать улыбкой, — и снова по-птичьи дёрнул головой. Готмог знал по рассказам, что Голос всегда очень экспрессивен, и сейчас наконец смог увидеть это воочию. Следы этой эмоциональности отразились в глубоких ранах, порвавших сухую кожу цвета пергамента вокруг рта. — В таком случае, могу я задать вопрос? — Задавайте, лейтенант, — снова улыбка. Готмог уже успел к ней привыкнуть и даже посчитал дружелюбной и располагающей к себе. Вот она, магия дипломата во всей красе. — Как вы поняли, что это я? — возможно, вопрос был неуместным, но инстинкт самосохранения у Готмога отсутствовал. — По походке, лейтенант, — улыбка стала весёлой. — Вы хромаете, это легко услышать. Орк не смог сдержать усмешки. Увечье сделало его узнаваемым даже для того, кто ни разу его не видел. — Вы ходите без опоры? Могу предложить вам свою трость. Трость, с которой Голос Саурона не разлучался никогда, была очень красива: из тёмного дерева с посеребрённым наконечником и серебряным же набалдашником в виде головы ящера, янтарные глаза которого чарующе сияли в свете ламп, да и само великодушие глашатая поражало, но Готмог всё равно невольно отшатнулся и не смог сдержать раздосадованный рык. Ему не нужна опора. Он может ходить сам, он может сражаться, ему не нужна никакая дополнительная поддержка. — Я не нуждаюсь в трости, — прошипел он как можно вежливее. — Благодарю, господин Голос. Глашатай посерьёзнел, улыбка испарилась, и он сложил руки на набалдашнике, придвинув трость ближе к себе. — Я оскорбил вас, лейтенант? — полуутвердительно и несколько печально спросил Уста Саурона, легонько наклонив голову. — Я понимаю вас. Не очень-то льстит, когда к вам приставляют непрошеную охрану, будто вы не способны передвигаться самостоятельно. Готмог молчал. Не то чтобы он не был готов к такому. Орк слышал, что Голос почти всегда ведёт себя, как зрячий человек, даже пишет сам, а не диктует писарю свои слова. Но понимание — этого он не ожидал. — Однако я был бы не против сопровождения в вашем лице, — внезапно так же энергично, как раньше, сказал глашатай. — Вы не откажетесь сопроводить меня до моих покоев? — Никак нет, милорд, буду рад принять предложение, — ответил Готмог до того, как успел осмыслить его слова. — Я благодарен, лейтенант. Всегда ценил достойную компанию. Готмог старательно пропустил эти неожиданные слова мимо ушей и подставил глашатаю локоть, пробормотав что-то почти неразборчивое, предлагая дополнительную опору. Слишком поздно лейтенант понял, что эту роль будет играть левая — изуродованная опухолями и травмированная — рука. Тонкие холодные пальцы глашатая подобно змеям скользнули по плечу и обвили его крепко, но осторожно. Голос издал едва слышный вдох и на секунду замер. — Пойдёмте, лейтенант, — сказал он неожиданно бодро и зашагал первым. Их путь сопровождало молчание. Голос шёл медленно, что в принципе можно было ожидать от слепого — но не от него. Готмог отлично помнил с какой удивительной резвостью ходил глашатай даже вне ровных, относительно безопасных коридоров Лугбурза, и как встревоженно сжимался кажущийся от этого ещё мельче орчишка-провожатый, с опаской поглядывая то на Голос, то на дорогу. Уста Саурона находился в «слепой зоне», так что Готмогу пришлось повернуть голову, чтобы посмотреть на своего спутника. Он был тонок и изящен. Тёмно-бордовый таклаз, расписанный южными узорами, струился по его плечам, и не будь его кожа так бледна, харадрим приняли бы его за свою женщину. Указательный палец обнимало удивительно искусно выполненное кольцо с символом Ока. Тут Голос переместил кисть чуть выше, обхватив холодной ладонью белое искорёженное плечо. Верхняя губа Готмога дёрнулась, и он резко отвернулся. Он не был привычен к любого рода прикосновениям, а левой руки вообще касались только лекари. — Я давно хотел побеседовать с вами, лейтенант, — наконец нарушил молчание Голос Саурона. — Вы интересны мне с того самого момента, как я впервые о вас услышал. Я думаю, вы помните тот день. Готмог помнил, хотя весь этот период его жизни был словно окутан мутной дымкой. Всё представлялось так неясно, отрывочно. Тогда он впервые увидел советника Владыки вживую. Кажется, Голос тогда был в шлеме-короне, глаза закрывала ткань с символом Ока. Голос Саурона оглашал его подвиг. В голове стремительно проносились рваные сцены прошлого: торжественное награждение, присуждение медали, повышение в звании, поздравления, крики, крики, огонь, знамёна, знамёна в огне, крики, кровь, перекошенные лица… — То, что вы совершили — действительно похвально, — голос глашатая вырвал Готмога из воспоминаний, превратившихся в сплошное пылающее видение. Лейтенант сделал глубокий вдох и прогнал остатки мелькающих в голове картин и маячащих перед собой давно не существующих лиц. Он контролировал себя. — Наконец я могу сказать не торжественную речь, а собственные слова, — Голос улыбнулся, от его улыбки стало тепло и спокойно. — Вы пример для подражания, вы знаете? Вас чествуют как героя, солдатам говорят на вас равняться, среди юных рядовых о вас уже ходят прославляющие сказы. Вами многие восхищаются — и я в том числе. — Правда? — Готмог скептически скривился. — Мне казалось, что единственное, что во мне может претендовать на легендарность — это имя предводителя балрогов. — Вы совершили подвиг, лейтенант. Вы выжили один из полка… — Просто выжил, — с нажимом сказал Готмог. — Не было подвига, я никого не спас. — Вы остались на службе даже после травмы, — тихо возразил Голос. — Я знаю, вас хотели отправить в отставку. Она бы вас, безусловно, не остановила, и я слышал о вашем намерении остаться, так что отклонил это решение. — Вы? Голос кивнул. — Я понимаю вас, как никто другой, лейтенант. Снова воцарилось молчание. Пока Готмог осмысливал слова глашатая, тот вновь заговорил. — Прошу извинить, если вопрос вас смутит, но вы правда слепы на один глаз? Готмог помотал головой, но тут же спохватился и ответил: — Нет, но так может показаться из-за шрама и опухолей. — Опухолей? Sha, придётся объяснять. — Вся левая половина моего тела с рождения покрыта опухолями, — сдержанно объяснил орк. — Да, я чувствую, — задумчиво произнёс Голос, опять пробежавшись пальцами по чужому предплечью, но тут же ослабил хватку. — Вам… не больно? — Нет, всё в порядке, — поспешил успокоить Готмог. — На самом деле, я почти ничего не чувствую. — То есть вы не ощущаете моих прикосновений? — Пока всё не так плохо, — усмехнулся орк. — Но лекари запугивают, что рука может совсем отмереть. Они дошли до лестницы, и Голос на секунду остановился, почувствовав порожек при входе к ней, но после без промедлений взошёл на первую ступеньку. На лестнице он всегда полагался на трость, но сейчас брать её — и значит отпускать руку лейтенанта — ему решительно не хотелось. Готмог внимательно следил за глашатаем, но скоро понял, что в этом нет особой необходимости: Голос поднимался так уверенно, будто был зряч. Ещё неизвестно, кто кого сопровождает, — мысленно ухмыльнулся Готмог. Действительно, это глашатай вёл Готмога, совершенно не представляющего, куда идти, а не наоборот. Очевидно, ему нужна была не поддержка на случай загнувшегося ковра или внезапного порога, а компания, живая душа, с которой можно было завести беседу. Как часто ему вообще удавалось просто поговорить? Даже Король-Чародей иногда общался с кем-то из орков, в том числе со своим лейтенантом, которого считал правой рукой и товарищем. Готмог лишь раз видел Голос говорящим с одним из назгул, и то по долгу службы. Вариант беседы с Владыкой даже не рассматривался. До конца лестницы оставалась пара ступеней, когда Голос внезапно споткнулся. Он инстинктивно вцепился в плечо Готмога, но когда тот рванулся было, приготовившись ловить, глашатай уже как ни в чём не бывало выпрямился, правда, продолжая всё так же крепко держать такую надёжную руку лейтенанта. — Всё в порядке, — он улыбнулся и снова по-птичьи склонил голову, так резко, что можно было услышать, как хрустит его шея. Готмог мысленно проклял себя за невнимательность. — Я всегда забываю про последнюю ступеньку, — весело произнёс Голос. — А здесь, кстати, порог. Не споткнитесь. Готмог мысленно проклял себя за то, что такое ему говорит слепой человек. А ещё проклинал свою валарову кривую конечность, которая могла бы давно уже отмереть, но почему-то всё ещё сохраняла способность чувствовать холодные руки Голоса, обвившие её. Это было непривычное ощущение — но не неприятное, и это тоже раздражало. — Почему вы носите таклаз? Какое-то сакральное значение?.. Если это, конечно, уместный вопрос, — как можно более спокойно пробормотал Готмог в попытках отвлечь себя от ощущения тонких, похожих на паучьи лапки, бледных сухих пальцев на его коже. — Всё в порядке, — улыбнулся глашатай. — Не без ритуальности, конечно, но в основном мне просто нравится. Культура Харада всегда меня привлекала… да и это красиво, не находите? Готмог в очередной раз поблагодарил тьму за то, что Голос не видит выражение его лица, хотя и упорно проворачивает голову при разговоре, как это делал бы зрячий. — Действительно красиво. И выглядит довольно сложно. Не понимаю, как вам удаётся его надевать. — Если бы я делал это сам, — Голос разочарованно повёл плечом. — С этим мне помогает Тасфия. Она из харадрим: кому, как не ей, уметь это лучше всего. Я научиться не успел. Диалог неумолимо подошёл к неловкой паузе, и Готмог решил делать всё, чтобы этого не произошло. — А в народе ходят легенды, что вы закрываете лицо, потому что у вас нет глаз, — глупо усмехнулся он. — Правда? — Вы по праву можете считаться самой загадочной личностью в Мордоре. — И что же ещё про меня говорят? — оживился Голос. — Что вы взглядом превращаете в камень. Голос рассмеялся. — После таких рассказов хочется ходить под окнами и устрашающе заглядывать в них. Всё равно мной скоро орчат пугать начнут, — пошутил он. — Подходить вот так и… Тут Голос зашипел, как кошка, и потянул сзади за таклаз, будто намереваясь открыть лицо. Правда, силы он не рассчитал, и ткань действительно немного сползла. Из-под неё выглянул глубокий шрам, и нетрудно было догадаться, что дальше он идёт через глаза. Голос мгновенно поправил платок. Готмог не стал ничего спрашивать. Спустя ещё один дверной проём в коридор буквально вылетела темнокожая женщина в светлом платке, повязанном почти так же, как у глашатая. Увидев орка, она вздрогнула и, настороженно поглядывая на него, начала что-то говорить на неизвестном Готмогу харадском наречии. Голос нервно сжал руку лейтенанта, длинные ногти слегка царапнули кожу. Он что-то ответил на том же языке и будто с неохотой отпустил наконец плечо орка. — Владыка ищет меня. Мне нужно идти, — сдержанно сказал Голос, обращаясь уже к Готмогу. Тот передал ему трость. Забирая её, Голос на секунду задержал ладонь Готмога в своей. — Благодарю за столь приятную беседу. Надеюсь, она была не последней. После этого Голос Саурона вежливо и плавно наклонил голову и направился за уже отошедшей на пару шагов харадкой. Готмог ещё несколько секунд стоял и смотрел им вслед. На коже ещё отдавался эхом холод пальцев глашатая. Готмог развернулся и ушёл. Он всё ещё не любил Лугбурз.