Про ту любовь, что кончилась болью.

Ты мой бесконечный выбор, и часть этой истины парит в самом центре Вселенной, и там, любовь моя, действительно… Place de la Comedie» (Плаз дэ ля Комеди) или же Площадь Комедии, занимает ценное место в истории. Но оно становится ещё ценнее от понимания, от тех воспоминаний которые несёт в себе. Ведь именно это место подарило двум бьющимся сердцам успокоения, оно одарило их друг другом. *** «1950 год 1 мая — в Китайской Народной Республике запрещаются полигамия, детоубийство и браки в детском возрасте». — перелистывая с одной стороны на другую, читает монотонным голосом, события происходящие в мире в котором он живёт. На мятых листах бумаги, где сверху большими, пропечатанными буквами виднеется яркая, бросающаяся в глаза надпись «L'Humanité». Люмонтье — в переводе с французского «Человечество». «Этого понятия так не хватает в присущем мире, — думает чуть произнося в слух, едва шевеля губами, юноша, смотря на обстановку вокруг себя. — Люмонтье. Люмонтье, Люмонтье… — люди бегут, табунами люди бегут в разные стороны, оббегая его, не замечая. Он продолжает сумотошно перебирать на своем языке, обсмаковывая каждую букву этого неуловимого понятия. — Люмонтье…» — у всех свои дела, своё время, спроси абсолютно любого кто там был, спроси о том видел ли он… Парнишка сидел у дверей в кофейню, потеряно смотрел в никуда, возможно он пытался разглядеть свет в своем будущем, которое так спонтанно изменилось сегодня утром. В одной руке у него было пару серых листов свежей утренней прессы, а в другой руке виднелся злосчастный конверт, от которого дрожь поселилась на теле. Этот свёрток бумаги в правой руке юного бедолаги уже опустел, ведь его содержимое в идеале хотелось сжечь и забыть как страшный сон, но к сожалению оно лежало на столике перед глазами. В сотый раз пробегая по кривым напечатанным строчкам, он читал слово за слово, словно пытался уловить смысл, который понял и так с первого раза, хотел заметить то что не заметил, увидеть то чего нет. Каждый раз перечитывал с любопытством, в сердце храня юную надежду, мечтал что эти строки лож. На листе папируса в правом нижнем углу виднелась яркая красная печать, из-за нее коленки тряслись, ведь это являлось как бы галочкой на смертном приговоре. Глаза бегали сверху вниз, ползая по уже наизусть известной надписи: „ Уважаемый Виальдо де ла Ким Тэхён, просим вас в срочном порядке, в связи с внешними обстоятельствами наших дипломатических друзей Южной Кореей, прибыть в ближайший пункт на сборы в армию до 03.05.1950. Это приказ!». Виальдо де ла Ким Тэхён непростой случай. Его нельзя описать парочками предложений. Целой истории не хватит чтобы обычный, незнакомый с ним человек познал всю или даже малую часть его. Виальдо неописуемый, необъятный, только лишь сам дьявол знает что находится у него на уме. Многие приближенные люди до сих пор гадают, не понимаю, знать не знают что он таит в глубине души своей. Он родился в знатной дворянской семье, никогда не знал никаких забот и проблем, Тэхён был из тех детей про которых говорят «родился с золотой соской во рту», люди окружавшие эту семью смотрели и зловеще выпускали со своего прогнившего от злобы языка ядовитые слова в сторону этого малыша. Говорили что сядет на шею своим родителям, злобно про себя пуская смуту зависти в свой и без того недалёкий разум. Тайно, в глубине души надеясь, что так оно и случится, чтобы в конечном итоге можно было поглумиться над их большим состоянием которое так и не смогло вырастить достойного человека. Но как не странно, каким бы Тэхён не вырос, сознание этих людей так и строило бы из него выродка своих же любящих родителей. Родные всегда намного глубже понимали и чувствовали его, у мальчика были замечательные бабушка и дедушка, с которыми он мог месяцами пропадать в маленьком домике на берегу небольшой, но неописуемо красивой речушки. Она была скрыта от глаз туристов, даже люди которые с рождения жили там не знали о существовании этого волшебного места. Ее название происходило от ее красоты, «éclatant» — сверкающий, яркий, блестящий. Одно из самых красивых французский прилагательных полностью подходило для её описания. Экланте была магическая, словно заколдованная, каждый кто там побывал навсегда запомнил эту шумную, озарливую реку. Вот и у Тэхёна по сей день хранятся воспоминания, душа трепещет от памяти той ласки которой его одаривали изо дня в день бабушка, дедушка и Экланте. Они зародили часть того доброго, наивного и навсегда чистого сердца в юной груди мальчишки. Родители ни на шаг не отставали от своих предшественников, любили и продолжают любить своего неповторимого сына. Кто бы что ни говори, ничто не способно посеять смуту в их кристально чистой любви. Любящие, родные люди ни на один миг, ни на один единственный миг даже и представить, подумать не смели о том что их кровинушка какой то не такой, всю жизнь внушая и развеивая все гнилые слова сказанные в его адрес. Он верил, юный мальчишка старательно верил во все те сладкие речи о нем же самом. С каждым днём пыталась изо всех сил не упустить эту тоненькую нить, не замечая как сам же в это время пыталсь выжить на самом острие иглы. Люди разрывали маленькое сердце, ходили по душе и угнетали, угнетали, угнетали. В его изумрудных глазах тонули звёзды, сам светился маленький звездой. Мальчик всегда задавался вопросом, почему звёзды с неба падают? Но со временем, и без всякой науки он смог ответить на этот вопрос. Звезда погасла. Глаза зелёные как лоно природы, померкли превращаясь в бездну ночную. Сумеречный небосклон от ныне погас непроглядной тьмой. И по сей день юноша хранит вопрос, который терзает его, не понимает, за что в столь ранний срок его тогда убили? Возвращаясь глазами и заново пробегая вновь и вновь по уже известным строкам, он всё ещё перечитывает не решаясь ни на одно маленькое действительно, будто от этого может разрушиться что-то ещё в его и без того поломанной судьбе. Какое-то время продолжает наблюдать за неизменным положением французских букв, резко подскакивает и сумотошно начинает собираться. Ведь, о да, он нашел выход, он подумал что нашел выход. Забегая в кабинет отца, он то и делал что пытался отдышаться размахивая конвертом с неприятным содержимым. Комната была роскошной, с намеками на эпоху Людовика XIV (вторая половина XVII века). Но была гораздо меньше по размеру, ведь и статус имел менее величественный, отец Тэхёна знал границы, знал меру всему, кроме меры любви к собственному сыну. Всё помещения было из чёрного дерева. В центре стояли кариатиды, что ещё более возвышала владельца. Небольшого размера там же находилась кушетка для приема различных господ, которые уже успели ее излюбовать. Чуть поодаль был расположен небольшой высоты подиум на котором возвышался стол. Он был исключительным, каркас из ели, обильная золочённая резьба, ножки в форме буквы S в виде лапы животного с когтями. Дубовое кресло словно трон для правителя этих апартаментов. Створки кабинета позади были богато орнаментированы. По обеим сторонам находились изысканно отделанные выдвижные ящички. Все стены были расписаны, и увешаны многочисленными полками на которых виднелись разноцветные корочки книг. «В Эрмитаже хранится исключительной красоты кабинет, исполненный из черного дерева по рисункам Антуана Лепотра, с изображением библейских сцен из истории Иосифа на дверцах с великолепным порталом из кости и черепахи внутри». — Виальдо, — суровое начало отца немного привело его в чувства, — единственный мой, — обнадёживает, — сколько раз мне надо повторять чтобы ты наконец усвоил, нельзя заходить ко мне в кабинет без стука! — уже более мягко, но при этом достаточно строго для того чтобы почувствовать свою вину, проговаривает отец. Он был не один, это не то чем может показаться, но лучше бы это было именно то, а не то чем окажется на самом деле. — Джан, неужели это твой сын? Ему в модельную академию надо, а не в военную! — весьма неприятный мужчина, с не менее неприятными словами которые Тэхён благополучно не стал слушать, ведь на эту мерзкую картину не то чтобы смотреть противно, страшно, а она ведь ещё и разговаривать умеет, да это вообще кошмар. — Отец, я хотел обсудить кое-что очень се… — Хахаха, — захохотал надутый мужчина. Сложилось ощущение, будто военная камуфляжная форма на нем лишь для того, чтобы незаметно проникать в магазин хлебобулочных изделий, — а ты не упомянул что твой юный малец такой красивый на личико, да и фигурка мне вполне подходят, такой сладкий что прям тут бы и слопал, — продолжал ржать как конь, являясь при этом натуральной свиньёй. — Дядя, я думаю вам стоит переосмыслить свои потребности в плане еды… — Виальдо! — грозно рыкнул отец. — В последнее время, на улицах Монпелье говорят пропало много людей, думаю я нашел виновника этого, — с безучастным выражением лица, глядя на этого сеньора осматривая каждый сантиметр его тела, и останавливая свой взгляд на неприятных сальных, ломких как сено волосах проязвил он, не боясь реакции своего отца, ведь он уже не тот юнец которым можно так просто помыкать. — Ким Тэхён, — до мурашек пробирало, ведь во Франции не принято обращаться к нему иностранным именем, нацисты эти Французы. Да и сам Ким младший не любит свою вторую фамилия, его заставили ее не любить. — Ким Тэхён, молю тебя, не произноси подобные вещи, худо будет. — тон отца не изменился, он никогда не меняется, родитель просто пока не может поднять голос на свою родную кровь. — Отец… — Джан, не ругай сынулю, а лучше объясни ему, кем отныне он является. — его даже не покорежило, ни одна морщина из многочисленных на лице, не изменила свое положение. — Друг мой, не мог бы ты оставить меня с сыном наедине, заходи завтра к нам, и уж тогда мы сможем все обсудить в подробностях. Кабинет стал просторным, птички прям так сразу и защебетали от вновь спокойной, уютной и родной обстановки в этом месте. — Душа моя, мой родной мальчик, новости которые принес нам этот неприятный человек, боюсь могут омрачить твое прекрасное личико, посеять печаль в родимых глазках, но не грузи сердце своё чистое сразу как услышишь, дай мне шанс объясниться. — речь была внушающей, и предвещала что-то страшное. Взяв сына за белоснежную руку, продолжил — это мой дальний друг Лу Сы Чен, с ним мы ещё служили вместе, а после ухода отца твоего он стал моим приемником, занял моё место, до глубины души удивлен что этот человек до сих пор держится на этом посте. Немного жаль что мне пришлось покинуть армию, но без этого у меня не было бы собственной истории, и могу сказать… — Отец, — прервал его рассказ сын, эта история Тэхёну была очень хорошо знакома, и слышал он ее много много раз и к тому же из разных уст. — молю тебя, не томи, иначе боюсь плохо мне будет от нетерпения. Напряжение росло. Мужчина постарше сделав глубокий вдох, наконец спустя пару секунд длившихся словно одна вечность произнес первые строки, уничтожив вязкую тишину которая ещё больше давила разрушая семейную атмосферу. — Нежный мой мальчик, — не зная как начать, начал издалека, — я знаю о конверт который ты распечатал сегодня утром, и я прекрасно знаю тебя, всё что ты сейчас чувствуешь, и о чём думаешь, — нервно перебирает пальцами запутанные, слегка кудрявые иссине черные волосы, невероятно похожие на свои собственные, но при этом такие же нежные и пушистые как у родной матери. — ты пришел ко мне чтобы простить помощь, не отправлять тебя туда, но я… — Нет… не-е-ет, не говорит мне это… — шокирован, он явно был не готов к такому откровению, не ожидал такого предательства от любимого человека. — Мне ни чуть не жаль, ты поедешь в армию, и не просто поедешь, в дальнейшем ты будешь как твой отец, гордостью южнокорейской армией, ты станешь генералом! — Тэхён в первый раз видел такие глаза своего самого близкого человека, они не светились как раньше, с самого детства в них была только любовь, но сейчас ее словно что-то перекрыло, даже буквально пару минут назад они горели чувствами, сейчас же в них можно уловить нотку… жалости? — Нет! Отец, нет! — на удивление голос был достаточно спокоен для сложившейся ситуации, лишь дрожь выдавала его страх перед судьбой. — Можешь забыть про это, я никогда, слышишь? Никогда не променяю свою жизнь на такую никчёмную роль! — с каждым словом мальчик начинал срываться чуть ли не на крик, ведь видел теперь абсолютно чужие глаза, и осознание неизбежного выводило его на эмоции. — Тэхён! Можешь кричать сколько хочешь, в 1930 году 24 июня ты одарил нас с твоей матерью самым прекрасным в этом мире, с самого твоего рождения ты был нашим сердцем, нашей жизнью и все слова сказанные в твой адрес оставляли раны глубоко в душе, но ты светился даря нам воздух который помогал жить. Со временем я стал корить себя за то что увидел в тебе. Много бессонных ночей было потрачено чтобы развидеть в тебе того, кем считали тебя окружающие с самого начала жизни твоей. — слёзы сами подступали к уголкам глаз, что у первого, что и у второго. Голос дрожал, ведь любовь отцовская всё ещё та, прежняя, искренняя и чистая как те камни которые добывают далеко далеко, в другом мире на алмазных копьях Чон-Рено. Но отец устал держать это в себе, устал молча наблюдать как его единственный ребенок уничтожает в себе человека, он будет продолжать, — Тэхён, ты был нашим чудом, но почему сейчас ты уничтожил в себя все то добро, всю любовь которую мы в тебе заложили? Где мой сын? Где мой мальчик? — уже не сдерживая слез громким, изнуряющим голосом молил отец собственного сына. Молил, встав на колени, упав головой в ноги, просил помиловать сердце своего ребенка, просил вернуть ту чистую, невинную душу которую все уже стали забывать, но только лишь отец да мать продолжали верить, что их кровинушка просто спрятался в этой тьме. Надеялись что это лишь туман который скоро развеется, и там, среди темных облаков их звёздочка, которая снова воспарит на небосклон. — Папа…- он позвал своего родителя так ласково, так любя, как когда-то в детстве. Пал к отцу и заплакал. В этот момент, они без лишних, таких ненужных слов поняли друг друга, в глазах юного мальчика, любящий отец вновь смог уследить мерцание тех самых изумрудов, которые погасли много лет назад.