Приступ

Ботвинник всё ещё не мог привыкнуть к Мишиным вспышкам болезни и очень пугался, когда они происходили. Таль переходил из состояния Арлекино в состояние Пьеро. Даже лицо подчёркивало его печальный образ — опущенные вниз уголки губ, залегшие под глазами тени, мертвенная бледность. Миша держался за его руку, пытаясь переждать очередной спазм. Слёзы сами вытекали из глаз и скатывались в волосы, оставляя неприятную влажность и холод. Он морщился, но старался показывать, что держится бодро, балагуря когда это было возможно: — «Какое низкое коварство Полуживого забавлять, Ему подушки поправлять… Печально подносить лекарство, Вздыхать и думать про себя: Когда же чёрт возьмет тебя!» Таль и здесь нашёл повод посмеяться над собой, но юмор вышел каким-то чёрным и немного злым. — Мишенька, если ты хочешь, чтобы я тебе на ночь в гробике постелил, то у меня его нет. Придётся тебе ещё меня потерпеть, — Ботвинник купировал чёрные шутки и мягко касался виска губами, желая, чтобы милому стало легче. — Спасибо тебе, что не уходишь, — Таль смотрел с благодарностью, почти не мигая чёрными большими глазами. — Ну-ну, мне не трудно, — Михаил притронулся ко лбу больного, отмечая, что он температурит. — Если я умру, Миш… Я всегда люблю тебя, — Миша прошепал последние слова на подрыве и зажмурился, пережидая очередной спазм и драматизируя точь в точь, как Пьеро. — Эх ты, спортивный режим соблюдать надо! Сейчас немножко смягчим парацетамолом, — недовольно пробурчал Михаил Моисеевич и нехотя выпустил руку, чтобы сходить на кухню за таблеткой. Сзади послышалось: — Не начинай, а? — Слушай, разве не дело говорю? Разве водка твоя делает тебя крепче?! То что ты пропитан ей, не делает тебя стерильным к болезням, — Ботвинник ворчал скорее от бессилия что-то изменить. Сколько можно вкладывать в дурную голову одно и тоже? — Есть непьющий, некурящий действующий чемпион мира, друг мой — Тигран. Если хочешь идеального, я тебя очень нехотя отпущу, — Миша принял таблетку и обесиленный опустился на подушки. Он знал, что Ботвинник с Петросяном не контачит, поэтому ответил на надоевшую тему ЗОЖа, щекотливой для партнёра. — Какой же ты, не буду говорить какой! Как можно поменять любимого экс-чемпиона на противного чемпиона? — Михаил Моисеевич вздохнул и профессорским жестом поправил очки. — Мне уже полегче. И от твоих слов, но знаешь сказку такую у Пушкина… — Ты всё о Пушкине! — возмутился Ботвинник и уложил хотевшего подняться больного на место. — Спящую царевну, даже если «экс» надо поцеловать, — Миша смог изобразить слабую улыбку. — Только поцеловать, а всё остальное, когда ты поправишься, — Михаил поддался уговорам, отложил в сторону очки, склонился к Талю нежно касаясь его губ, уступая партнёру инициативу. — Ты такой робкий сегодня, — подметил Миша и попросил: — Приляг со мной, я замёрз. — Морозит? — заволновался Ботвинник. — Ничего-ничего, ты меня отогреешь, — Таль подвинулся, подмечая про себя, что-то среднее между: «в тесноте, да не в обиде» и «с милым рай в шалаше». Счастье в тесноте? Рай не в обиде? Ну, какая разница, когда можно прижаться к тёплому профессору и уснуть, точно зная, что он никуда не уйдёт.