1
Съёмки не клеились. Сегодняшний сюжет должен был быть посвящён выживанию в радиоактивных болотах при помощи одной отвёртки и принципов вольного боя под водой, но всё пошло не так. Начиная с того, что отвёртка оказалась оставлена в багажнике, а болота — ограждены красно-белыми бумажными лентами («р-работает НИИ, покиньте территорию, мы ищем му-у-ут… м-м-м… мухоморы, то есть, вы чего, что ещё может быть в этих лесах на «м»… не м-мутанты же»), и заканчивая тем, что отныне Ярик совмещал работу в кадре и за кадром — с камерой. Первый оператор, в сожалению, почил… при исполнении, второй — слился, едва узнав, что предстоит взять ракурс из пасти бобра-альбиноса. Поиски третьего пришлись на телевизионную реформу, так что Ярик рассудил, что гораздо проще решать вопрос самостоятельно, и.… прогадал. Переставлять камеру перед каждым кульбитом, чистить объектив от брызг воды, грязи и крови, а также охранять установку от лесной живности типа Катамаранова было, во-первых, мучительно, а во-вторых — долго. Привычные походы за материалом растягивались, редакция беспощадно резала сроки, и Ярик все серьёзнее задумывался о том, чтобы подраться с какой-нибудь росомахой за берлогу и остаться жить в лесу насовсем. Останавливало его, пожалуй, только природное упрямство — то же, с которым он теперь продирался сквозь бурелом в сторону (кажется) шоссе. Без отвёртки и сенсационного материала, но зато с тяжелой камерой в вытянутой руке и напрочь сбрендившим с ума компасом. Ярик одним ударом переломил очередное сплетение сухих веток и ловко протиснулся в образовавшийся проем, вновь обратившись в объектив. — И так, передо мной стоит очень простая задача! — объявил он, запыхавшись, и тут же едва не влетел лбом в толстенный сук. — Из-за пресловутых излучений с болот мой единственный ориентир утерян, время клонится к вечеру, и я уже слышу, как дикие звери выходят на охоту. К счастью, мне необходимо всего лишь преодолеть десять километров на север до наступления полной тьмы! Последний солнечный луч насыщенного красно-оранжевого цвета скользнул по лицу Ярика, и серые сумерки медленно поползли между деревьями. Откуда-то со стороны болот послышался приглушенный вой. Ярик по привычке обернулся, ожидая увидеть торчащий откуда-нибудь из кустов или травы объектив, но, спохватившись, направил на себя камеру самостоятельно. — Время ускориться! — заявил он и, уже не пытаясь проложить путь нормально, прыжком нырнул в бурелом. Принципы вольного подводного боя все-таки пригодились: оказалось, что логика у атаки из водорослевого массива и продирании сквозь сухие сосновые ветви примерно одна и та же. Обрадованный этим открытием, Ярик, орудуя единственной свободной рукой и с небывалой скоростью переставляя ноги, ринулся к (предполагаемой) цивилизации. Вопреки расхожему мнению, ведущий «сдохни или умри» далеко не всегда получал удовольствие от своей программы. Конечно, приятно было время от времени чувствовать себя королём природы, и все такое, но были и минусы: укусы разной смертельности тварын, сломанные или парализованные конечности, вечное недоедание. Или, как сейчас, исцарапанное острыми сучьями лицо и шапка, которую то и дело грозились стянуть с головы особо цепкие и разлапистые ветви. И Ярик не привык избегать трудностей, но, когда сосновый частокол вдруг начал редеть, и за деревьями замелькали кусочки сумеречного неба, радостной ухмылки он все-таки не сдержал. — Похоже, моя задача почти выполнена! — крикнул Ярик куда-то в сторону гуляющего из стороны в сторону объектива. — Я обучен шаманской технике по улучшению слуха, и прямо сейчас, навострив свои уши, я определю расстояние до автодороги! Судя по тому, как по дальним соснам пополз отблеск чьих-то фар, до шоссе оставались считанные метры. Ярик находу почесал ухо, напряжённо вслушиваясь в окружающую обстановку, и заключил: — Мы близко! Деревья расступились окончательно, мягкая лесная подстилка под ногами сменилась на шуршащий гравий, и уже через секунду Ярик выпрыгнул к асфальтированной ленте шоссе. Тьма к тому времени как раз сгустилась до сходства с покрытым чёрной краской холстом. Ярик порывисто сменил ракурс, перебросив камеру из руки в руку; сообразил, что едва ли объектив уловит что-то в ночи, и полез в карман за фонариком. — Осталось… осталось… ага! — он щелкнул кнопкой и на секунду зажмурился от потока оранжевого света. — Осталось найти моё транспортное средство и совершить тактическое отступление в каменные джунгли! Оно стоит прямо… Ярик обернулся, ожидая увидеть джип припаркованным у обочины, но обнаружил позади себя только лишь пустую дорогу и поросшую кустарником насыпь. Он лихорадочно поводил фонариком по асфальту и гравию, ощущая, как привычно играющая в голове героическая музыка резко берет паузу, но тут же стряхнул рассеянность и снова сменил ракурс. — Оно стоит прямо!.. — повторил Ярик, освещая другую часть дороги, и.… вновь ничего не нашёл. Тут пятно фонаря стало невольно подрагивать в такт ладони. Ярик осмотрелся: пустынное шоссе, мрачно возвышающиеся сосны, пыльная обочина… нет, разве там, где он оставлял джип, были гравиевые насыпи? И рос ли там вообще сосновый лес?.. — Ч-ч-черт! — наконец сообразил Ярик, от души хлопнув себя по лбу. В голове ярко всплыло воспоминание о том, как сразу же после поломки компаса на радиоактивных болотах он принялся определять стороны света по мху — ну, как он тогда думал, мху. Теперь вывод напрашивался неутешительный. Ярик бессильно скрипнул зубами. — Лже-мох опять меня подставил! — констатировал он на камеру и, на самом деле, почувствовал желание ещё раз врезать от души по какому-нибудь дереву. Однако шоу должно было продолжаться. Ярик мрачно огляделся, с трудом подавляя полный недовольства вздох. — В эфире передача «сдохни или умри», и тема нашего выпуска изменилась, — без прежнего запала объявил он спустя пару секунд тишины, — теперь, прежде чем вновь преодолеть десять километров и отомстить пресловутому растению, мне предстоит выжить… на трассе. Пара мелких капель упала откуда-то сверху на рукав рубашки. Ярик задрал голову и безрадостно отметил, что ночное небо над головой почти полностью затянули клочковатые тучи. Оценив ситуацию, он добавил: — Но сначала мне понадобится водонепроницаемое укрытие. Капли застучали по ткани немного увереннее, и неожиданно для самого себя Ярик подумал: вот бы сейчас оказаться дома. Заварить чаю, посидеть на диване перед телевизором, лечь спать в кровать, а не на траву или в заброшенную берлогу; или хотя бы получить нормальное финансирование для своей программы и обзавестись оператором и палаткой. Ярик вздохнул. Был оператор — ему хоть иногда говорили из-за кадра, мол, ты совсем дурак, в противоположном направлении идёшь. Да и побалагурить за обедом или созданием на скорую руку шалаша было приятно, в конце концов, Ярик общался-то только с редакцией и своим напарником. А теперь, когда камера перешла в его, яриковское, личное распоряжение, поговорить можно было разве что со случайно встреченной карликовой пантерой или афозией. Ну либо с самим собой — в этом случае монтажеры вырезали целые куски монологов про первые походы, выигранную в десятом классе зарницу, учёбу на биофаке и биофаковские же экспедиции. Всё-таки это не шутки — всю жизнь посвятить лесам. Тряхнув головой, чтоб совсем не потонуть в печальных мыслях, Ярик бегло скользнул взглядом по небу и сообщил: — Судя по расположению и форме облаков, в ближайшее время дождь усилится и перейдёт в ливень. И так, задача очень проста: всего за три минуты соорудить себе шал… Какое-то движение вдали вдруг притянуло взгляд. Ярик мгновенно умолк и повернул голову, тревожно всматриваясь в расстилающийся по трассе туман. Кто там может быть в такое время? Бобры напали на след? Путаны вновь вышли на охоту? По мере того, как неизвестный объект приближался, его очертания вырисовывались всё яснее. Две сияющие фары, квадратный капот — вот это да, подумал Ярик, занесло же какого-то водилу в эту глушь. Наконец автомобиль совсем вынырнул из тумана, и отчётливо стали видны черно-белые шашечки на дверях. Такси, значит. Ярик пошарил по карманам и, конечно, обнаружил всё, от ключей от собственной машины и до спрея против медведей, кроме хоть какой-нибудь жалкой монеты. Настроение упало совсем. Такси, тем не менее, неожиданно притормозило. Стекло со стороны руля поползло вниз, и в узком проёме показалось улыбчивое усатое лицо в шофёрской фуражке. — Ну, как гр-ится, — весело отрапортовал водитель, — ехать надо? Он вдруг прищурился, разглядывая помятого, с ног до головы в грязи Ярика, который прямо сейчас пытался победить очередной приступ нервного тика, и восторженно охнул: — Батюшки мои! Так вы же это, с телевизора! Неужто и в ночи снимаете передачу свою? — У меня непспортные траполадки… транспор… непс… транспортные неполадки, — уклончиво отозвался Ярослав. Шофёр улыбнулся. — Ну так выбор за вами! — радостно процитировал он и кивнул назад, на пассажирское сиденье, — один в поле не воробей, как аукнется, так и полезай в кузов! Человек вы, вижу, интеллигентный, пусть и диковатый, а я скоро на перевозке людей с телевизора собаку съем — даже главного вашего возил, во! Ярик неловко потоптался на месте. Посмотрел на до сих пор включенную камеру, облепленную грязью и иголками, потом — на уютный автомобильный салон, скрытый за квадратными окнами, потом снова на камеру. Чертыхнулся. Рванул на себя ручку двери со стороны пассажирского, подумав, что, наверное, двадцатилетний Ярослав Живицин, который только-только стал дипломированным биологом и вдруг загремел на телек с правом делать самые безумные вещи и ездить по самым диким уголками союза, проклял бы Ярослава Живицина образца восемьдесят седьмого года. «А впрочем, — пронеслось в голове, едва спина коснулась мягкого сиденья, а под задницей в кои-то веки оказалось что-то кроме холодной земли или камней, — он бы смог меня понять». Ярик блаженно откинул голову, разминая задубевшие от холода и напряжения мышцы шеи, и наконец остановил видеозапись коротким щелчком кнопки. Наблюдавший за этим в зеркало заднего вида шофёр снова весело хохотнул. — Что ж начальство вас так не щадит? — поинтересовался он, плавно выруливая на центр полосы, — Работа ж, как говорится, не околица, раз на раз не приходится! Неужто вам выходные не положены? — Сокращение кадров, — ёмко ответил Ярик, откладывая камеру на соседнее сиденье. — Так и вы сами передвигаетесь… отнюдь не в светлое время. Шофёр рассмеялся, махнув рукой. — Да это ж я в неурочные часы! — поспешил пояснить он, — это я, понимаете, по старой дружбе певца подвозил до областного центра, Всеволода Старозубова! Ну и пока доехали, пока я убедился там, что адрес верный… Вот Всеволод Всеволодович выступать остался, а я потихонечку в город почесал. Ярик понимающе кивнул, но внутренне укол зависти все-таки ощутил. Повезло же этому Старозубову. Его, Ярика, по старой дружбе закидывали разве что на какие-нибудь безлюдные острова, куда не пробраться простому смертному. Шофер, будто услышав невесёлые мысли своего собеседника, поправил зеркало, чтоб получше видеть чужие глаза, и вдруг заверил: — Но вашу передачу я тоже люблю, почти как севины концерты! Ни выпуска не пропускаю. Готовь сани к обеду, а ложка дорога смолоду, как гр-ится! Шутка ли, вот так в область заедешь, заплутаешь в лесу, и, — он выразительно провел большим пальцем поперёк шеи, — и кирдык! Отважный вы человек, все-таки. Ярик, привыкший в основном в отзывах о своей передаче слышать «ведущий что, ещё не сдох и не умер?» и «да постановка все на этом вашем телевидении», неожиданно для самого себя по-доброму ухмыльнулся. — Да… да ладно вам, — фыркнул он, — ну подумаешь, поборолся пару раз с заброшенными собаками да попрыгал без парашюта в лавовые озера… при должной сноровке это доступно каждому гражданину Союза как таковому! — Ну вы даёте! — отозвался шофёр, обернувшись на секунду, чтобы вновь блеснуть восторженной улыбкой, — а если не секрет, вы откуда вообще столько знаете про выживание? Ходили в тур кружок по молодости? — Не хочу хвастаться, — скромно заявил Ярослав, — но в десятом классе я принёс своей школьной команде победу в зарнице. — О как! — И на биофаке проходил практику в Приамурье у одного крайне… живучего лесника. В свое время пещерный медведь отгрыз ему мозжечок и часть среднего мозга. — Медведь не птица, отскочит не пострекочешь, — загадочно откликнулся шофёр. — Так вы учёный человек, выходит! А меня в свое время нужда в ВУЗ не пустила — а так бы был сейчас, может, кинорежиссером или физиком-ядерщиком… да что уж теперь, таксистом я стране нужнее! Ярик понимающе хмыкнул. — Да я сам в девятнадцать едва не отчислился в пресловутый лесотехнический техникум. — А чего ж так?.. Тут Ярослав невольно замялся. История, вообще-то, была длинная и запутанная, а ещё и с его дикцией и умением повествовать… Вадим, первый оператор, её до конца так и не дослушал, попросил заткнуться где-то на середине — возможно, конечно, причина была в том, что травить байки Ярик начал прямо посреди бурлящей реки в хрупком каноэ, но Вадим мог бы и привыкнуть. Второй оператор, Назар, относился холодно вообще к любым историями, кроме историй про киноискусство. Шофёр, вновь уловив замешательство своего попутчика, кивнул на размытый тёмный пейзаж за окном и заботливо заверил: — До города ещё час езды точно, а по такой погоде — и все полтора! Рассказывайте, время есть. … И Ярик никогда не думал, что может столько говорить. Шофёр оказался в высшей степени благодарным слушателем. Он посмеивался, удивлённо вскидывал брови, время от времени вставлял загадочные народные поговорки. Слово за слово, к концу поездки познакомились совсем: оказалось, что таксиста зовут Фёдор, что он так-то автомеханик по профессии, и в город вернулся меньше года назад — до этого работал то в столице, то в соседних областях, а теперь, вот, решил вернуться на малую родину, да так и осел здесь «скорее всего — навсегда». Повидал Фёдор, как оказалось, тоже многое. Ярик (со своей профдеформацией) и не думал, что у человека, никогда не выезжавшего за пределы Центральной России, может быть столько интересных историй. Так что, когда фёдорова ласточка затормозила вдруг у знакомой девятиэтажной «свечки», он даже не сразу сообразил, что их короткое путешествие подошло к концу. Фёдор, до этого оживленно рассказывающий про то, как они с товарищем эту самую ласточку тягали из какого-то болота, вдруг тоже притих. Оба уставились в окно, за которым дождь усердно чертил косые линии поперёк белой панельной кладки. — Ну, — наконец встрепенулся Фёдор, оборачиваясь, — не хвались отъездом, хвались приездом! Вот и адресок ваш. Ярик рассеянно кивнул и на всякий случай снова похлопал себя по карманам в надежде найти хоть что-то подходящее для оплаты. Естественно, это не укрылось от чужого взгляда. — Эй, да бросьте вы! — замахал руками таксист. — Я же сказал: смена кончилась, время неурочное. Соответственно, и спроса с вас никакого нет. Лучше-ка вот, знаете, что… Он вдруг полез куда-то в бардачок и принялся спешно копаться там, выуживая вещь за вещью. На глазах Ярика в салоне материализовались отвёртка, галстук-бабочка, барабанные палочки… Наконец Фёдор с победоносным «ага!» вытащил пластмассовую визитницу. — Держите! — гордо сказал он, щелкая крышкой, и протянул Ярику несуразную красно-желтую карточку. «Фёдор Г. Дорога не волк, таксист осилит! Звонить по номеру: …» — Набирайте в любое время, подсоблю! Человек вы, вижу, положительный, пусть немного и… одичалый. Фёдор улыбнулся. Ярик повертел в руках визитку и криво улыбнулся в ответ. — Премного… благодарен, — сдержанно откликнулся он и кивнул на затуманенное окно. — Ну… я пойду. — Только через дверь! — предупредил Фёдор, видимо, слишком буквально расценив этот жест. — И удачи вам, звоните обязательно, если довезти куда надо! Последние слова потонули в шуме дождя. Ярик кувырком покинул салон и поспешил к подъезду, огибая и перепрыгивая попадающиеся на пути лужи. Такси, постояв ещё полсекунды, мигнуло фарами и медленно покатилось вперед по блестящей черной дороге.2
А с утра Ярослав даже не сразу поверил, что правда находится в своей квартире. Ночью сил хватило ровно на то, чтобы захлопнуть дверь, дойти до дивана и упасть на него лицом вниз — при этом ноги даже не поместились полностью, пришлось спать, уперевшись коленями в жесткую деревянную ручку. Очнулся Ярик с ощущением, что конечности ниже колен у него отсутствуют. Конечно, первая тревожная мысль была о том, что какая-то чертовка все-таки умудрилась щемануть за палец в буреломе или, может даже, в салоне такси, но в конце концов кровоток удалось восстановить, и, сопровождаемый ощущением белого шума в голенях, Ярик отправился на кухню. Спустя неделю почти безвылазной работы в лесу газовая плита явилась настоящим чудом. Ярик чиркнул зажигалкой, включая конфорку, и грохнул сверху полный воды чайник. Есть ли в квартире еда было неизвестно. В теории можно было пошариться по кухонным шкафчикам, но воспоминание о том, как в прошлый раз в результате таких поисков за пачку макарон пришлось драться с какой-то случайно завезенной белкой, заставило отказаться от этой идеи. Так что Ярик ограничился тем, что погипнотизировал пару секунд пустые полки холодильника, заглянул в обледеневшую морозилку, и поставил на плиту рядом с чайником сосиски. Крайне сомнительного производства. По мере того, как нагревался и булькал кипяток в кастрюле, заваривался ароматный чай на горных травах, и чистая вода из душа смывала все вчерашние приключения, усталость и грязь, к Ярику постепенно возвращалась его прежняя бравада. Выходя из душа, он уже думал, что минувший день был не так уж и плох, и материал, на самом деле, собран интересный; а принявшись за сосиски, решил, что и возникавшие на пути трудности не так уж значительны, как показалось вчера — просто кто-то сдался, размяк и напряг и без того усталого работягу лишним крюком через город. А потом еще и не заплатил. Ну подумаешь, провел бы лишнюю ночь в шалаше… Ярик неожиданно почувствовал себя неловко и, поторопившись доесть завтрак, с грохотом отправил тарелку в раковину. Он же еще таких историй понарассказывал: и про своего наставника без мозжечка, и про самые безумные походы — Фёдор под конец наверняка окликался только из чистой вежливости, а то в двенадцатом-то часу ночи, проведя весь день за рулем, слушать такие подробности… А визитку всё равно дал. Добрейший все-таки человек. «Надо разыскать его после получки и заплатить за провоз. Вдвойне», — решил Ярослав, со скрипом открывая кухонный кран. Только чтоб получка пришла, следует заняться наконец материалом — а для этого надо как минимум дойти до монтажников. Бегло сполоснув тарелку, Ярик закинул ее куда-то в шкаф с посудой и выглянул в коридор. Камера, за тот короткий срок, что ее владельцу пришлось переквалифицироваться в оператора, уже приобрела собственное почетное место — верх громоздкого комода прямо у входной двери (чтобы материал не пропал, даже если снимавший свалится прямо у порога, да). Однако сейчас комод пустовал. Ярик проморгался, чувствуя, как подступает очередной нервный тик, и полетел в комнату. Может, вчера свалился на диван прямо с камерой в руке, да сам и не заметил? Но и в гостиной камеры не обнаружилось. Ярик перевернул все немногочисленные подушки, разложил и схлопнул обратно диван, заглянул под телевизор и на всякий случай даже снял со стены ковер — везде было пусто. Он чертыхнулся и, применяя очередную, подсмотренную где-то в районе Камчатки духовную технику, принялся вспоминать вчерашние события поминутно. Так. Бурелом. Тогда камера еще была — это точно, Ярик ж не сумасшедший, вести репортаж на собственную пустую руку. Потом шоссе. В голове всплыло четкое воспоминание о том, как он крутился там в поисках машины и пытался начать новую программу — уже неплохо, значит, камера точно не валяется где-то на дороге или в кустах. Затем… машина Федора. Ярик ясно увидел, как камера щелкнула, выключаясь, и как он положил ее рядом с собой. А в конце пути — та пресловутая пробежка к дому через дождь. И как-то тогда излишне свободно бежалось… Ярослав вздохнул, чувствуя, как опять дергается нижнее веко. Попытался вспомнить еще и технику успокоения — не помогло. Нет, ну если сейчас выяснится, что он забыл в машине еще и визитку… Интересный факт: разгребать забитую доверху стиральную машинку тяжело, когда руки содрогаются от тремора. Интересный факт два: если не носить ничего, кроме синих рубашек одного фасона, в экстренной ситуации найти нужную… непросто. Ярик честно думал, что поседеет, пока методично, один за другим, выворачивал совершенно одинаковые карманы на совершенно одинаковой одежде. «Сдохни или умри» в эфирной сетке и так держалась на одном только честном слове, примостившись где-то между выпусками детища Грачевича в самое неудачное и нерейтинговое время, а если ещё посеять казенное оборудование да не подать вовремя материал… Ярик ясно представил, как его пускают по миру как такового, и мысль эта отозвалась неприятным холодом вдоль всего позвоночника. Так что, когда пальцы наконец-то наткнулись на картонный прямоугольник под тканью одной особенно потрепанной рубашки, радостный возглас разнесся на всю квартиру. Под деликатное постукивание по батарее (свежо еще воспоминание соседей о том, как хозяин сто шестой квартиры отрабатывал всю ночь драматичные звуки боя), Ярик наскрёб по зимним курткам мелочи, натянул первые подвернувшиеся ботинки и вылетел на улицу — к телефонному автомату. Чудо-машина расположилась за углом дома. Будка выглядела неважно: сверху донизу росчерки чьего-то перманентного маркера, клочки содранных объявлений, наслаивающиеся друг на друга. Зачастую внутри ещё и держала оборону тётушка-соседка, висящая на трубке по полчаса. И Ярик на полном серьезе был готов к штурму, но (неужели!) повезло — таксофон пустовал. Громыхнув и без того едва удерживающийся на петлях дверью, он заскочил внутрь, закинул в автомат сразу две монетки и принялся щелкать номеронабирателем. Трубка деловито и задумчиво загудела в ответ; затем раздался какой-то шум, что-то щелкнуло на линии связи, и сквозь помехи донесся наконец уже знакомый, чуть механический от треска телефона голос: — Такси у аппарата! — Я-ярослав, это Фёдор! — взволнованно начал Ярик, — То есть… Фёрослав, это Ядор! То есть… Фёр… Яд… слава… — А-а-а, телевидение! — безошибочно узнал Фёдор, — Редко свидание, да верится с трудом! Нынче камеру у меня свою оставили! — Потому и звоню! — радостно воскликнул Ярик, оставив попытки нормально представиться. — Очень надо для прес-словутой сдачи материала, не могли бы вы… — Подъеду минут эдак через тридцать! Поспешай, да семь верст не крюк, — Фёдор по-доброму усмехнулся, — до встречи тогда, к вашему дому подкачу, ежели вы там еще! — Ожидаю! И телефон снова загудел, отключившись. Ярик глубоко выдохнул, физически ощущая, как целая тонна напряжения сползает с плеч, и повесил трубку. Как все-таки мало нужно для счастья: всего лишь телефонный аппарат под боком да небольшой процент того, что с работы не попрут в ближайшие сутки. Выходил он куда более радостным. Таксофонная женщина, которую, видимо, Ярик умудрился опередить, за секунду отлетела от двери и подозрительно сощурилась, разглядывая появившегося соседа. Ярослав проводил ее глазами и фыркнул. Хотелось бы думать, что этот странный взгляд был завистью к чужому счастливому виду, а не немым вопросом, почему и без того странный сосед выперся на улицу в плюс пять в развязанных походных ботинках, старых боксёрских шортах и безразмерной майке — да еще и ради сдачи какого-то материала.*
Приехал Фёдор минута в минуту, и за время ожидания Ярославу успел многое. Он забежал домой и выскочил обратно. Вернулся, потому что куда-то подевалась любимая шапка; навернул тридцать три круга вокруг здания, снова столкнулся с соседкой и, в конце концов, остановился у подъезда, нервно перекатываясь с носка на пятку. Ждать он не слишком-то любил, а часы на доме напротив как будто специально замедлили ход и еле-еле переставляли стрелки. К чести Фёдора, появился он ровно в тот момент, когда Ярик от нетерпения уже готов был сам сорваться с места и побеждать навстречу такси. Знакомая ласточка, блеснув начищенным капотом, мягко вкатилась во двор и притормозила у подъезда. Как и вчера, стекло опустилось, и Фёдор, все такой же улыбчивый, высунулся навстречу подскочившему пассажиру: — Ну что, ищут пожарные ищет милиция? — Приветствую премного! — невпопад отозвался Ярик. Фёдор хохотнул и отвернулся — послышался щелчок бардачка и шум перебираемого хлама. В следующее мгновение в окно просунулась рука с зажатой в ней камере. — В целости и сохранности! — похвалился он, — вчера принялся машину осматривать, ба — лежит! Ну, как гри-тся, жив буду, не забуду! Подумал, визиточка у вас моя есть, наберёте. Так и сталось оно! — Мои искренние благородствия! — растроганно произнёс Ярик, со всех сторон рассматривая пропажу. Камера действительно не пострадала: ни после вчерашнего марафона сквозь леса, ни после поездки в бардачке по соседству с чужим барахлом. Он приоткрыл отсек с плёнкой — судя по внешнему виду, с ней тоже все было хорошо. Подумать только, чуть не пропало столько часов мучений!.. Расчувствовавшись, Ярик сунул ладонь в окно и принялся яростно трясти фёдорову руку. — Теперь меня не рассчитают в ближайшие рабочие дни! Я успею передознуться грибами! Ну, для выпуска… — Долго… долгоиграющие у вас планы! — неловко одобрил тот, отвечая на рукопожатие. — Гриб не ягода, сыч не дурак! — Категорически так! Однажды стая диких сычей спасла мою тщедушную жизнь. — Расскажете? — Фёдор деликатно высвободил ладонь и кивнул на заднее сиденье, улыбнувшись. — Давайте подкину до вашей редакции? Мне в центр как раз, а с хорошим попутчиком и дорога веселее. Ярик уж было потянул на себя автомобильную дверцу, но мозг ясно пронзила мысль: до получки все ещё оставалось не меньше двух недель. Немного смутившись, он отступил. Дверь хлопнула, и Фёдор, все так же быстро считавший состояние своего собеседника, замахал руками: — Да ну что вы, я ж даже не на вызове! Так, в столовую еду, согреться чайком да сдобой какой-нибудь. Как говорится, натощак из песни слов не выкинешь! В нос почти рефлекторно ударил запах того самого горного чая, который, во всей утренней возне, так и остался стынуть где-то на столе. Ярик часто привозил из своих путешествий небольшие сувениры: травяные сборы из разных уголков страны, пчелиный мёд, разнообразные варенья. Был Вадик — можно было ему всучить пару банок да кулечков, он брал, хоть и ворчал ужасно, а как Вадик… ушел, коллекция неимоверно разрослась. Сам Ярик не бывал дома так часто, чтоб хоть немного сокращать запасы чая и варенья, но достаточно катался по миру, чтобы постоянно их пополнять. В итоге десятки сборов «от всех бед» и прочих гостинцев — порой с самым экзотическим для жителя центральной России составом — пылились на антресоли, угрожая когда-нибудь неметафорично её проломить. Все эти воспоминания пронеслись в голове за секунду, и быстрее, чем успела сообразить голова, язык отчебучил: — А у вас… чай с вареньем дома любят? Фёдор удивлённо похлопал глазами. — Скорее с мёдом. И то, — он кашлянул, — только когда… ну, когда с горлом что-то не то. Но я сам, бывает, пью, отчего ж нет! А почему вы?.. Ярик к тому моменту уже успел отскочить под козырек подъезда. — Дайте мне одну секунду! — крикнул он, набирая код домофона, и стремительно скрылся внутри дома — так стремительно, что конец фразы донесся уже из-за захлопывающейся двери. Какое-то время все было тихо. Затем раздался писк, дверь открылась чуть-чуть, потом — с ноги, звучно ударившись о кирпичную перегородку подъезда, и… Нет, показался не Ярослав — сначала показалась целая куча разных банок, склянок и жестяных коробочек, выстроенных в огромную пирамиду — и только потом сам Ярослав, неведомым образом удерживающий всю эту гору на руках. — Это… это здесь на сумму поездки! — счастливо прокряхтел он, и конструкция угрожающе зашаталась. — То есть… поездок! Фёдор открыл рот. Закрыл рот. Протер глаза. С верха пирамиды что-то свалилось, и оцепенение спало. — Да вы… да что вы! — он выскочил из машины, хлопнув дверью, и торопливо распахнул багажное отделение, — Да не стоило! Деньги что каменья, поминай как звали! Потом вернете, товарищ, да ведь все же разобьется сейчас! Ярик отпихнул ногой упавшую жестянку, выровнялся из очередного опасного наклона, и разом свалил все банки в открытую машину. — Нрмально, — удовлетворенно пробормотал он, стирая рукавом со лба пот. Фёдор рассеянно оглядел россыпь угощений. Багажник машины теперь напоминал, ни много ни мало, целую ярмарку: липовый мёд в зеленоватых трехлитровках, гречишный в круглых пластиковых контейнерах, какой-то неизвестный, оранжевого-желтого цвета, в симпатичных шестигранных баночках — оставалось только присвистнуть. Ярик удовлетворенно хмыкнул и для пущего эффекта ткнул в круглую склянку в углу. — А это варенье из мечелиста сафлороподобного, — гордо сообщил он. — За него мне пришлось сражаться со стаей пчел, медведей и местных геологов! — Ну вы даё-ё-ёте, — протянул Фёдор и неловко хохотнул, — сколько в деревне лет прожил, и даже и не слышал о таком никогда… — Это эн… эндемик Ульяновской области. Я имею в виду, только там и растет, — быстро пояснил Ярик, поймав растерянный взгляд. Фёдор понимающе вскинул брови. — Ну, как гри-тся, — заключил он после короткой паузы, — эндемик не эндемик, а сам не плошай! — В Ульяновской области, то есть, наверное, так говорится… спасибо вам большое за гостинцы, дорогой товарищ! Ярик почувствовал, как под шапкой загораются кончики ушей. — Я точно слышал что-то такое от старожилов, — заверил он. Фёдор, осчастливленный своей подкованностью в фольклоре, улыбнулся и осторожно опустил вниз крышку багажного отделения. — Ну, запрыгивайте уже, поедем с вами до студии! — пригласил он, и тут же шутливо погрозил пальцем, — и не вздумайте отнекиваться, все у вас оплачено! И что оставалось Ярику, кроме как кивнуть и послушно ввалиться в салон.3
С тех пор — и Ярослав сам не понял как — жизнь будто бы дала новый оборот. Фёдор подвозил его еще несколько раз: когда по работе, когда… тоже по работе, но за чертой города; даже помог разыскать джип, оставленный вблизи болот, и убедиться, что дикие звери не успели устроить засаду под колесами или поселиться в просторном багажнике. Судя по всему, мёд и прочие гостинцы ему понравились — и не ему одному. Загадочная формулировка «дома это ваше мечехвостовое варенье та-а-ак оценили!» заставила ни один день строить догадки о том, кто и в каком количестве живет в этом самом доме. И Ярик ставил на большую и счастливую семью — а потом сам удивился, насколько сильно эта версия разошлась с реальностью. Квартира пустовала. Выяснилось это, когда его, под подболотниковым отравлением, затащили на кухню — отпаиваться каким-то целебным раствором. После заляпанного тиной пола и разбитой кружки Ярик был уверен, что на порог его больше не пустят, но Фёдор вновь позвал в гости. Тогда оказалось, что периодически на этой же уютной маленькой кухоньке возникает сам Всеволод Старозубов. Именитый певец в пушистом сером свитере с упоением поглощал какую-то баранку с маком, когда они встретились впервые, и, стоило Ярику выглянуть из-за дверного косяка, смутился до ужаса: схватил чашку с недопитым чаем и без одного тапка ретировался в комнату. Вернулся обратно Всеволод Всеволодович в пиджаке, при полном параде, и с кипой нот под мышкой. Быстро распрощался с Фёдором, кивнул Ярику и исчез за входной дверью. «Репетировать», — как будто немного грустно сообщил Фёдор. Они виделись ещё несколько раз позже, и с каждой новой встречей Старозубов становился всё добродушнее: если сначала он только лишь скупо кивал на живицинские истории и не сидел за столом дольше десяти минут, то к концу месяца Всеволод уже и сам радостно травил байки с гастролей, нахваливал варенье и не стеснялся появляться в потрепанных домашних свитерах. И хоть Ярик не всегда понимал, почему новая звезда эстрады так часто захаживает в гости в эту хоть и чудесную, но совсем далекую от тонких искусств квартиру, болтать с Севой за чашкой чая быстро стало хорошей привычкой. Так шло время: антресоль пустела, гостинцы раздаривались, походы в гости затягивались и до десяти вечера, и до двенадцати ночи, и теперь Всеволод, поющий романс под гитару, или Фёдор, с упоением травящий за столом байки из молодости, стали чем-то привычным. Но Ярик все чаще ловил себя на мысли, что боится обозначить эти негласные посиделки дружескими — как будто, если называть вещи своими именами, всё разом перечеркнется и он (как и во все предыдущие попытки завести социальные связи вне редакции) однажды останется один.*
Съемки не клеились. Опять. Ярик, вроде бы, шел на юго-восток, а оказался где-то на севере — и хорошо, если на севере родной области, а не соседней. Он еще раз достал компас, с тоской посмотрел на стрелку, наворачивающую круг за кругом по экранчику, вздохнул. Убрал обратно. Над лесом почти затухла апельсиново-оранжевая полоса заката, а решение, куда идти, чтобы добраться до дома, так и не пришло. Деревья мрачно шуршали голыми ветвями, и ветровка, накинутая на плечи (мол, тут съемок всего на денёк, чего утепляться!), уже не спасала от промозглого ветра. Ярик, пытаясь придумать подобие плана, обратился к камере. — И так, кажется, я оказался в местности совершенно бескомп… бескомпьютеризи… бескомпьютерной! — объявил он. — Вокруг меня одни лесные массивы. Попробуем устроиться в них на ночлег, избежав встречи с опаснейшими представителями берёзовой фауны! Отточенные за годы навыки, конечно, не подвели: за полчаса Ярик сумел соорудить и костёр, и некоторое подобие шалаша — даже хлипенький стульчик, чтобы удобнее было вести репортаж. Он потёр холодные руки, щелкнул кнопкой записи… и первым же делом наткнулся на сообщение о том, что у камеры кончается заряд. Настроение, уж было немного подскочившее до отметки «хорошо», снова стремительно полетело вниз. Нет, ну если он задержится в этом лесу на пару дней и не принесёт Грачевичу вовремя материала… Воображение нарисовало, как «Сдохни или умри» вычёркивают из эфирной сетки, и Ярик, усилием воли преодолев нервный тик, выключил камеру обратно. Представители местной берёзовой фауны за ночь так и не объявились, хоть и, судя по звукам, бегали где-то рядом. Ярик не сомкнул глаз и выполз из своего жилища с рассветом, совершенно не чувствуя ни ног, ни рук. Попытался вновь развести затухший костёр, но хворост так отсырел, что огонь не поддавался и гас через минуту вопреки всем стараниям. Ярик (на удивление сдержанно для ночевавшего в лесу человека) чертыхнулся и заставил себя пару раз оббежать лагерь, чтобы согреться. Это почти сработало… сработало бы, если бы он не запнулся на последнем круге и не упал прямо в какой-то овраг с дождевой водой. Чертыхнувшись уже более развёрнуто, Ярик содрал с плеч промокшую ветровку, достал из памяти все возможные техники и методы, подсмотренные и у спецназа, и у шаманов, и у наставника из Приамурья — и все-таки смог раздобыть немного сухого хвороста. Однако теперь выход из лагеря задерживался. Время текло, солнце уже вошло в зенит, а куртка всё ещё не просохла до конца. Ярик, вздохнув, натянул на себя влажную ткань, затушил костёр и щёлкнул кнопкой включения на камере. — В эфире передача «Сдохни или умри» и сейчас мы будем определять стороны света по ветру, — огласил он, изо всех сил скрывая усталость в голосе. План был хорош, не было учтено одно: чтобы определить что-то по ветру, надо чтоб ветер дул, а новый день радовал удивительно погожей солнечной погодой и совершенно неподвижным воздухом. Ярик попытался прикинуть, откуда бы мог дуть ветер, потом попытался создать его потоки искусственно — всё было зря, а сделанные на скорую руку солнечные часы уже, между прочим, показывали три часа дня. Ярик бросил попытки совладать с погодой и решил попытать счастья со мхом, но лес оказался не только бескопьютерным, но и бесмховым. Оставалось одно: Ярослав вспомнил, откуда вставало с утра солнце, и отправился на восток. Длинная дорога никогда не была проблемой, но сегодня и с этим не заладилось. Ветровка неприятно тяготила, тропа под ногами, явно протоптанная кем-то либо вусмерть пьяным, либо больным мозжечковой атаксией, круто петляла через каждые триста метров. Ярик старался не терять бодрости духа и продирался сквозь заросли с тем же усердием, с которым некогда преодолевал сосновый лес. Когда впереди вдруг смутно замаячила кособокая постройка, он уж было обрадовался, что усилия не напрасны: с победным «ага!» прибавил ходу и вылетел прямо на небольшую круглую полянку в окружении берёз, но… Халупа на поверку оказалась тем самым шалашом, который Ярослав возвёл прошлой ночью. Солнечные часы, тем временем, показывали уже что-то близкое к шести вечера. Ярик плюнул, громко высказал собственной постройке все, что о ней думает, и, чтобы не придумать каких-нибудь новых забористых оскорблений, решил озаботиться поиском еды. В итоге ужинал он берестовым супом на дождевой воде — варевом, конечно, очень питательным, но на вкус отвратным. Ложился спать Ярик уже с некоторым разочарованием, но все еще питая надежды на скорейший выход из леса. И проснулся с совершенно больным горлом и головой. — Да… да что ж это такое-то, — пробормотал он в объектив камеры и, чихая через каждые полметра, отправился искать что-нибудь лечебное. Нашлись только чага, увядающая крапива и какая-то пожухлая желтоватая травка — Ярик съел всего понемногу, но заметного улучшения так и не заметил. Тогда он догнался кипяченой дождевой водой — и добился только добавившейся ко всему прочему изжоги. Кислотные у них здесь лужи, что ли? Оставаться на месте было нельзя, но и куда идти Ярик не понимал тоже. Компас всё еще работал неважно, а голова с каждым часом все решительнее отказывалась соображать. Если в час дня лоб был просто теплым, то к трем он сравнялся по температуре с хорошо нагретым эмалированным чайником. Ярослав, валясь с ног, попытался наскрести по пням и корягам чего-нибудь, что напоминало бы пенициллин хотя бы отдаленно, но наткнулся только на подберёзовики да лишайник. Сдавшись спустя пары минут поисков, он повалился на спину прямо перед шалашом и уставился в пасмурное темно-серое небо. Тучи, конечно же, сгущались. В висках тянуло, в горло будто напихали репейника — нет, этот лес проклят, или что происходит вообще?! Ярик не привык расстраиваться и опускать руки раньше времени, но чем дольше он смотрел, как клочковатые облака забивают собой каждый светлый зазор на небе, тем ближе подступала тоска. Когда его хватятся? Грачевичу не до поисков, наверняка опять внедряется в застенки каких-нибудь сатанистов-сталинистов. Фёдор… нет, наверное, Фёдор тоже занят — три дня прошло, в конце концов. Ярик сглотнул (ощущалось так, будто по горлу прошелся моток колючей проволоки). Глаза внезапно защипало. Ну ничего, всегда справлялся один, значит, в этот раз тоже получится. В конце концов, можно дождаться отлета птиц на юг, и просто пойти за клином. Будет это… месяца через полтора, но главное терпения набраться. Да, точно! Утвердив план, Ярик протёр зудящие глаза и заполз под навес, сиротливо закутавшись в ветровку. Веки враз отяжелели, стоило зыбким обрывкам тепла коснуться кожи. Уже сквозь подступающую дремоту он успел задать самому себе вопрос: вспомнят ли вообще его в городе через два месяца?*
… Снилось что-то странное. Неприятное. Кажется, все тот же злополучный лес — только совсем-совсем серый. И тихий. Любой оптыный турист знает: тишина в лесу — это к беде. Ярик медленно оглядел верхушки деревьев, чёрные и прямые, как наконечники стрел, с совершенно неподвижной кроной. Будто каждый лист был выплавлен из чугуна. Перевёл взгляд на такие же мрачные и высокие стволы. Меж них вилась тропинка. Опять кривая. Ярик на пробу сделал шаг, и снова не услышал ничего. А потом ещё один шаг. Тогда под ногами оглушающе громко хрустнула ветка. Лес разорвало чьим-то чудовищно громким воем. Ярик испуганно оглянулся вокруг, и тропинка тут же исчезла из-под ног; зато ожили деревья. Верхушки вдали, почти у самого горизонта, зашатались, застонали. Затем пригнулись к земле деревья чуть ближе, и это стремительное движение потянулось от края леса прямо к Ярославу — как будто нечто невидимое и огромное неслось к нему, перепрыгивая со ствола на ствол. Ярик попытался бежать, но подошвы ботинок прилипли к земле — буквально прилипли. Упругая лесная подстилка на глазах сменилась топким болотом. Он лихорадочно дёрнул ногой, пытаясь стянуть со ступни обувь, но и это оказалось бесполезным — внутрь только лишь залилась холодная гнилая жижа. К земле склонились деревья всего в паре десятков метров. Сердце билось в горле, как сумасшедшее. Ярик попытался высвободиться еще раз, но замер на половине движения. Что-то склонилось над ним. Ярослав медленно поднял голову, и не увидел ни тела существа, ни головы — зато увидел два огромных круглых глаза. Совершенно черных. Он изумленно моргнул, физически ощущая на себе оценивающий взгляд — хоть существо ни имело ни зрачков, ни белков, и в целом оба его глаза напоминали закрытые фотообъективы. Снова воцарилась тишина, будто весь воздух выкачали, и в лесу создался абсолютный вакуум. — Ну отпусти меня, — наконец сдавленно попросил Ярик, сквозь царапающую горло боль, — мне материал сдать Грачевичу надо, и вообще… Договорить он не успел. Глаза существа вдруг взорвались двумя ослепляющими столпами желтого света. Ярослав вскрикнул, закрывая лицо руками — не помогло. Чудовище начало медленно склоняться вниз, и чем ближе оказывались его глаза-прожектора, тем сильнее свет бил сквозь веки. — Голубч-ч-чик, — донеслось из невидимой пасти. Ярик так удивился, что на секунду даже взглянул сквозь крепко сцепленные пальцы. Свет размывался, распадался на цветные круги и снова складывался в нечеткие блики — только теперь на его фоне как будто мелькала еще какая-то неведомая темная фигура. Ярик вяло отмахнулся рукой, но из расплывчатого контура неожиданно четко выступила ладонь, пресекшая попытку отогнать, и голос повторил: — Голубч-ч-чик, вы чего это тут? Вставайте, тут умирать нельзя — вообще нельзя! Кто-то потянул вверх, кажется, усаживая. Свет стал еще ближе. Ярослав вновь дёрнул рукой, что-то недовольно пробормотал, а затем — в ответ на тычок в плечо — наконец-то разлепил веки и проснулся окончательно. В уши ударил шум дождя. Ярик рассеянно поводил головой, осматриваясь: все тот же шалаш, все тот же лес, только вот теперь еще… Жилин. С фонариком в руке и лохматым псом у ноги. Последний, заметив, что Ярослав очнулся, радостно замахал хвостом и звонко гавкнул. — Ну-ну, Жетон, — отозвался полковник и потрепал животное между ушей, — он ж тут это… того… обтемпературенный весь. А ты пугаешь. Сейчас как кинется на сотрудника милиции, а это, мой хороший, уже не просто пятнашечка, это уже двацаточка! Минимум. — Что тут происходит?.. — бессильно пробормотал Ярик. Очень хотелось разобраться, но в гудящей голове все смешалось в одну кучу: и сон, и лес, и съемки — вроде же был один на много километров вокруг, откуда тут Жилин с собакой? Может все еще болезненный бред? Жилин усмехнулся, будто услышав эту мысль, и стянул с плеч теплую шинель. — Да-а, голубчик, помотала вас жизнь… на, накиньте. Происходят, понимаете ли, оперативно-разыскные мероприятия! По причине вашей пропажи. Пришлось задействовать все резервы: вот мы с Жетоном битый час, так сказать, околачиваемся, бешеный мой в болота полез… Ну и гражданин таксист поехал исследовать дороги! — Федя?.. — Съел медведя, — невпопад отозвался полковник и снова довольно заухал. — Стало быть, Горький Фёдор Семеныч, уроженец… да, впрочем, неважно какой области — это вообще следственная информация. Было подано заявленьице. Ярик неверяще захлопал глазами и на всякий случай сильнее вцепился в шинель. Даже промерзшими насквозь пальцами можно было почувствовать, какая грубая и толстая у нее ткань, как она царапает кожу, и насколько теплее стало плечам под грузом осенней одежды. Значит всё-таки не снится и не бредится. А следом за шоком неожиданно пришло осознание: его искали. Глупая улыбка сама собой расползлась по лицу. Жилин, видимо, принявший это за очередной симптом лихорадки, испуганно пощёлкал пальцами перед яриковским лицом и выудил откуда-то из-за пояса рабочий телефон. — Фёдор Семеныч, — сообщил он в трубку, перекрикивая шум помех и мотора именитой «ласточки» — нашли мы вашего товарища, разворачивайтесь! Ниче-ниче, помятый, но живой, ожидайте!*
В городской больнице Ярику, несмотря на все его попытки отбрехаться, щедро отсыпали аспирина, замазали йодом почти каждую царапину (так, что в конце концов он стал походить на помесь тигра с леопардом) и попытались уложить в палату «ну хотя бы на три денёчка, гражданин, ну вы же должны понимать!». Ярик понимал, но все равно принялся под неодобрительные взгляды Жилина с Жетоном писать отказ от госпитализации. — Не бережёте вы себя, — с укоризной сказал полковник уже на выходе из больницы и достал из кармана шинели пачку сигарет. Ярославу хотелось бы ехидно дёрнуть бровью, но йод все еще щипал рассекавшую ее царапину, так что пришлось ограничиться едва слышным смешком. После одиночества в лесу городская ночь показалась на удивление приятной. Из приоткрытой двери в холл отдалённо доносились голоса запоздалых пациентов и дежурящих медиков. Повсюду тёплым оранжевым цветом горели окна: и больничные, и соседних домов. Время от времени где-то свет гас — жильцы квартиры легли спать, значит; где-то внезапно вспыхивал — кто-то пришел с работы или, может быть, гостей. Ярик не знал никого из этих людей, но осознавать, что где-то рядом течет чья-то жизнь — такая же, человеческая — было на удивление приятно. Взять, что ли, отпуск от бесконечной беготни по медвежьим углам? — А вот и гражданин таксист, — внезапно заметил Жилин, затягиваясь. Жетон у его ноги приветливо замахал хвостом. Ярик встрепенулся. Во двор действительно въехала знакомая белая машина. Въехала, и, не достигнув даже середины площадки перед больницей, остановилась. Дверь распахнулась, и водитель, радостно размахивая фуражкой, выскочил из салона. Ярослав, забыв о боли и усталости, перепрыгнул сразу через все ступеньки крыльца и метнулся навстречу. — Жив буду не забуду! Грил же! Как там в Ульяновской области было… на мечехвоста надейся, а сам не плошай! — Мечелиства! Мече… хволства! Мечеч… да ч-ч-черт с ним! Ярик протянул руку для рукопожатия — Фёдор подал руку тоже, но только чтоб притянуть его к себе и обнять, от души похлопав по спине. — Уж мы с Севой испереживались! Это ж, как грится, дальше в лес — не плюй в колодец! Волк волка не съест, а конь-то пашет! Всяк Еремей огородник! — Так… так точно! — откликнулся Ярик. Он не понял ни одной поговорки, но был просто рад их слышать. Фёдор отстранился, взглянул в измазанное йодом, слегка растерянное лицо, и, рассмеявшись вдруг, снова ударил по плечу. — Без друга и на сердце вьюга, товарищ! — с теплотой добавил он. — Ну, ехать надо? Машинка-то ваша небось снова где-то в лесах под Брянском, а? — Всего-то на пресловутой штрафной стоянке. Короче… да, надо, — подумав, ответил Ярослав. Фёдор кивнул и вдруг прищурился, вглядываясь в силуэты Жилина и Жетона на крыльце. — А полковника с его напарником… Будто услышав, о чем идет речь, Жилин замахал рукой. — Поезжайте! — крикнул он. — Мы с Жетоном тут это… ждем мы кое-кого, во! — Ну тогда доброго вечера, милиция! — Фёдор водрузил на голову фуражку, шутливо отсалютовал от козырька, и получил такой же торжественный салют в ответ. Ярик неловко покивал, прикидывая, сколько еще на антресоли осталось банок со всякой всячиной, и какое их количество будет считаться достойной платой за «оперативно-разсыкные мероприятия». Дверь в салон автомобиля к тому времени уже приветливо распахнулась, и он забрался внутрь, испытав почти то же чувство, что и в свою самую первую поездку. Фёдор забрался следом, щелчком повернув ключ зажигания. — Тронулись! — объявил он под низкое урчание мотора. — А вы, дорогой друг, пока расскажите мне: как это вас угораздило? … И Ярик никогда не думал, что может столько говорить.