Вот оно что, Михалыч

Будучи убежденным натуралом и первым среди бабников, Серёга Майский искренне не понимал, как можно быть геем. По молодости, конечно, когда вставало даже на голые ножки столов и когда с девчонками было туго (во время учебки и позже, когда служил), случалось всякое: и порой дрочили с другом на брудершафт, и, может, чуть теснее касались. На откровенное пидорство, впрочем, Серёгу никто не подбивал и сам он не интересовался, даже когда совсем прижимало; но знал, что в темноте ночи соседи по комнате иногда переступали черту. Да и как об этом не узнаешь, когда шорохи и сорванное тяжелое дыхание горячат кровь?.. Пидорами Серёга никого из своих товарищей не считал, кроме тех, кого жизнь на гражданке превратила в настоящих пидорасов. Но это, братцы, уже нюансы. Так что Серёга Майский, позывной «Весна», искренне не понимал, как можно пороться в мужскую жопу, будучи при этом чуть фактурнее очкастой макаки. Это на гражданке-то, где баб — вдвое больше мужиков! Своих коллег Серёга иногда тайком подозревал. Именно тайком и именно подозревал, потому что на все прочие свидетельства Серёга по дружбе закрывал глаза, и несмотря на то, что некоторые товарищи не делали тайны из скандалов и ревности, совместного отдыха, общего дома, выхаживания друг друга после ранений… — Серёга не мог с уверенностью заявить, что в команде есть пидоры. Еще одним поводом закрывать глаза на всяческий трэш было пресловутое «по пьяни». Подобно избранным английским джентльменам и всем русским мужикам независимо от статуса и положения, Серёга считал, что неведомую дичь в состоянии опьянения можно простить, если не нарушен закон. Сам он под градусом в какие только приключения не влипал: и просыпался в другом городе, — да даже в другой стране! — и участвовал в подпольных боях, и заявления в ЗАГС подавал по пачке в год, и если не трахал малолеток, то с женщинами вдвое старше его просыпался не раз. Он и с коллегами нередко оказывался в койке, во всяком случае с теми, чей набор половых органов соответствовал женским. И, к счастью, без последствий, потому как дружно решали, что единоразовый секс по пьяни — не повод для романа, особенно если вам еще вместе работать… И если в конторе служебные романы вроде как не одобряются… В общем, да, Серёга многое мог понять, простить и даже закрыть глаза. Были, правда, случаи, которые выходили за границы его понимания. Лёнька Субботин, появившийся в конторе летом 2018-го, Серёге сразу понравился. Понравился он и Стёпе Данилову. Понравилось, как оказалось позднее, имело разную смысловую окраску. Серёгу в Лёньке подкупала молодость и увлечения. Видел, что ли, молодого себя, каким не смог стать? Лёня не только внешне походил на плюшевого медвежонка, доброго и искреннего, он им и был: пройдя через горячие точки и послужив в полиции, остаться добряком — это надо уметь. Под обаяние Субботина Серёга попал сразу и бесповоротно, и уже через пару дней знакомства они вместе отправились покорять скалодром, а затем пить пиво в один из баров. О том, что понравилось Данилова окрашено голубыми тонами, Серёга понял, едва заметил Стёпин взгляд, брошенный на Лёню. Таким же взглядом Стёпка, некогда верный товарищ по пьянкам и пикапу, смотрел на девушек, которых клеили на спор. И вот тогда Серёга по-настоящему растерялся. Первым его желанием было защитить Лёню от Стёпки, но эти двое очень быстро стали напарниками, и не нашлось ни единой причины разбивать их слаженную команду. Вторым желанием Серёги было немедленное соблазнение Субботина Амелиной или Белой. Но, увы, с девочками Лёня кокетничал, улыбался, шутки шутил, комплименты отвешивал — но! — ни разу не попытался положить руку на попку или похвалить грудь. Серёга даже усомнился: а не по членам и мужским жопам этот голубоглазый медвежонок Лёнечка? И тогда, усомнившись, перешел к третьему порыву души: Серёга пригласил Лёню в сауну. Обстоятельства сложились благоприятно: оба вернулись с вызовов, обоим пришлось покопаться в помойке и промокнуть под мерзким прохладным дождем, оба мечтали о горячем душе, чтобы согреться и избавиться от стойкого запаха. А в ФЭС тем временем отключили горячую воду… Так что предложение съездить в сауну не вызвало подозрений, и Лёнька едва ли не первым бросился к выходу, когда Галя дала отмашку: всем по домам. Увы, душевный порыв Серёги Майского закончился полным фиаско: у Лёни не встал. В отличие от. Серёга честно старался не на шутку: и хохмил, и пивка подливал, и о бабах трепался так, что язык смозолил, и нет-нет да спрашивал окольными путями: «А не гей ли ты часом, братец?» Но Лёнечка в ответ белозубо скалился, гоготал, глазками своими голубыми сверкал, молодое крепкое тело показывал — и ни-ни. Серёга даже глазам не поверил, даже побороться предложил, чтобы убедиться: под беленьким полотенцем напротив штиль да гладь… По всему выходило, что Лёня не по мужикам в целом. Возможно, он только по Стёпе. Возможно, Серёга — дурак. Нет, точно дурак! Распоследний! Лёнька глазами ел своего Степана. Стёпа за Лёней ухаживал, как за бабой. Серёга своими глазами слышал это дурацкое «детка», брошенное тихим проникновенным голосом. У Серёги даже волосы дыбом вставали, когда он слышал, с какой нежностью и теплом разговаривает Данилов с Субботиным. О том, когда Лёня уступил Стёпиным ухаживаниям, оставалось только гадать. Серёга не то чтобы гадал. Он честно пытался закрыть на этот роман глаза, вот чтобы не думать, вот чтобы совсем не касаться, вот чтобы стереть из памяти все интонации их голосов, когда они шутливо пикировались, кому быть водителем, а кому — пассажиром. Но оказалось: задача — не по зубам. Серёга пребывал в том состоянии духа, когда всерьез гуглил, нет ли в гейском сленге пассажиров и водителей как обозначений активных и пассивных партнеров. Не помог даже подозрительный взгляд Тихонова, насмешливый — от Андрюхи и вопросительный — у начальства. Серёга с ума сходил, и тот факт, что Лёня проник в его сны, ни капли не помогал излечению. А еще в какой-то момент они оказались напарниками, и вот тогда Серёга впервые задумался, что капитулировать пришлось не Лёньке, а Стёпе. Потому что не сдать руку, сердце и член в плен Лёниному обаянию было задачей повышенной сложности, с которой не справился бы даже тибетский монах. Серёга монахом не был. — Михалыч! — звал Лёнька с другого края площадки. — Тут следы крови, смотри. — Михалыч, как насчет позднего перекуса? — Лёнька заговорщицки толкал локтем в бок. — Я видел здоровское кафе неподалеку. — Михалыч, спину не помнешь? — шептал Лёнька едва ли не на ухо, когда они ночевали в микроавтобусе посреди гребаного поля под гребаным Клавдинском. «Вот оно что, Михалыч, — думал Серёга, отмечая, что кровь отлила от мозга. — Кажется, я нашел одного пидора. И это пидор — ты». Понравься Серёге женщина друга, да еще так, чтобы захотелось ее отбить, он бы немедленно повинился другу в грехе. Сто лет назад, вздумав ухаживать за Галей, Серёга честно признался в своей слабости, получил от Коли заслуженный удар в челюсть и приступил к соблазнению… Вот и сейчас кодекс чести требовал разговора с Даниловым. — Мне нравится твой мужик, — брякнул Серёга, не откладывая дело в долгий ящик. Стёпа перешел в режим берсерка моментально: сжались кулаки, запульсировала жилка на шее, и в глазах сверкнула хорошо знакомая злость. Стой перед Стёпой подозреваемый, его пришлось бы закрывать собой, но подозреваемого на этот раз не было. Серёга нервно икнул. Они, конечно, были в разных весовых категориях, и Стёпа, какими бы приемами не владел, против Серёги был что плюшевый медведь перед настоящим. Но ситуацию это не спасало. Вот нисколько. Вот ни на йоту. Единственное, на что хватило ума: перенести драку из стен конторы на частную территорию. И, надо отметить, ревность придавала Данилову силы и вес. — Вот такая вот херня, брат, — заключил Серёга, когда опрокинул стопку водки, не отнимая от челюсти упаковку котлет. — Аналогично, — заключил Стёпа, удерживая замороженную курицу у глаза. — Что будем делать? — деловито спросил Лёнька, приехавший разнимать драчунов и притащивший обоих в свою квартиру. — Лёня, блин! — не выдержал Серёга, потому как настроение было таким, что хотелось набухаться до чертиков и страдать, посыпая душевные раны каменной солью, и солью йодированной, и солью с травками и чесноком. Поиску разумного выхода настроение не способствовало. — А ты что предлагаешь? — набычился Стёпа. Вот же ревнивый черт! Как он на своего Субботина еще трусы верности не надел? Или, может, у него какая-то пробка верности есть? Типа вставил и не вынуть, пока не… Нет, мысли о пробках делу тем более не способствовали. Серёга к своему стыду ощутил, как в краску бросило, будто он малолетний девственник, впервые увидевший голую ляжку. — А вы натурально ебетесь? — спросил он, потому что пауз он боялся как огня, а думал вместо головы головкой члена. Спросил и сам заржал: — Ой, натурально!.. Вы и натурально!.. — Ебёмся, — подтвердил Стёпа с каменным ебалом. — Спим вместе, любовью занимаемся, еще вопросы есть? Вопросы были. — А кто кого? — спросил Серёга, чувствуя, что живым из этой квартиры не выйдет. Стёпа с Лёнькой переглянулись. — По-разному, — лаконично ответил Лёня. Румянец ему необыкновенно шел. — А вы типа вообще без комплексов? — уточнил Серёга, понимая вдруг, как растут башни комплексов у него самого. Раньше вот первым ебырем на деревне себя считал, какие только практики не испытывал на себе и партнершах, а тут нате… сердце защемило и щеки загорелись, стоило подумать о Стёпе и Лёне в одной постели. — Не настолько без комплексов, Майский! — рявкнул Стёпа, вновь вскакивая на ноги, и лишь рука Субботина удержала от нового витка мордобоя. — Засунь свои намеки в то место, на котором сидишь! А Серёга на что-то намекал? В прошлом, конечно, им случалось драть одну девицу на двоих, но это давно, задолго до Лёни и даже до истории со Звягинцевой. И нет, как бы Серёге ни хотелось Субботина, секс втроем он бы не предложил. Были у него в этом раскладе некоторые опасения. За сохранность жопы. Так что Серёга жестами показал, как закрыл рот на замок и выбросил ключ. Ситуация требовала тщательного анализа. Анализировать под теплым взглядом голубых глаз в полуметре от сладкого медвежонка Серёга не мог. За «сладкого медвежонка» ему впоследствии прилетело. От Стёпы, конечно. Лёнька-то в ответ на медвежат и конфеток лишь белозубо скалился да гоготал, и вообще, кажется, искренне забавлялся. А вот Стёпа точил на Серёгу нож, и конфликт между ними заметили окружающие. Серёга думал поначалу попросить совета у Ваньки или Валюши, но представил, в каких словах будет признаваться во влюб… в желании трахнуть Субботина, и передумал. Сам разберется. Если жив останется. Стёпа это «если» подвергал сомнению. Дрались они так, что Лисицын с Котовым разнять не могли, даже выговор от Рогозиной не остановил, даже Лёньке с трудом удавалось успокоить своего мужика. Серёга Стёпу стукачом и крысой никогда не считал, даже когда отношения вконец испортились, а все же был один случай, когда усомнился. Они под прикрытием оба батрачили на заводе, и Серёгу раскрыли, когда меньше всего ожидалось, и вот тогда, стоя у края лестничного пролета и не чувствуя за спиной ограждения, видя нацеленный между глаз ствол, Серёга вдруг явственно понял: сволочь! Только Стёпка мог выдать Серёгу бандитам. «Выберусь живым — убью гада!» — думалось за секунду до выстрела. Выстрел-таки раздался, но только не там. И глядя на Данилова, сначала отстреливающего уродов, а затем раскидывающего их в рукопашной, Серёга ничего не думал. Вообще. Потом, конечно, оба получили заслуженную выволочку на ковре у начальства, операцию пришлось планировать заново, и настоящую крысу разоблачили — Серёгу сдала его бывшая подружка, но это потом. Уже после того, как Серёга искренне повинился перед Степаном: — А я считал, что ты крыса, что ты меня подставил этим уродам. — Из-за Лёньки что ли? — понял Данилов. — Серёга, дружище, ты рехнулся? Да, думалось Серёге, рехнулся он. Ебанулся. Как личность кончился. Не жилось ему спокойно без Лёньки под боком. Спать не мог, думая, что где-то там, в соседнем районе Москвы, вот этот солнечный Лёнька губищами своими пухлыми чужой член сжимает и вот этими глазищами голубыми вверх поглядывает, как послушный щенок. — Проехали, — сказал он, чтобы что-то сказать. — Прости меня, идиота. И совсем не ожидал, что Стёпа руку пожмет, а он пожал. С точки зрения здравого смысла, оказаться втроем в одной кровати они не могли никогда и не при каких обстоятельствах. Но где здравый смысл и где они? — Михалыч, все путем? — Михалыч, ты что-то неважно выглядишь. — Михалыч, а не желаешь ли с нами на природу? Банька, шашлыки, все дела? «Вот оно что, Михалыч…» — думал про себя Серёга, кидая в сумку запасные трусы поверх бутылок водки. «Ну ты и пидор, Михалыч», — думал Серёга, когда на дачку Субботина примчался, даже обогнав хозяев. «Приехали, братцы», — думалось ему же, когда разговор свернул с цивильных тем на горячие. — Что это… как пидоры? — спросил Серёга, который все еще не дружил ни с мозгом, ни с языком. Он не уточнил ни «вы», ни «мы», потому что второе было вернее первого, но стыднее. Он не знал сам, чем интересуется: как докатились до жизни такой или так, в целом? — Просто я парень толерантный и без комплексов, — хмыкнул Лёнька, да так сверкнул глазищами, что стало понятно: зря Серёга обвинял Стёпу в подлом совращении няшки Субботина. Этому стоит в глаза взглянуть, как сами раком встанете и ягодицы раздвинете… Больно уж хорош, засранец. Мир, впрочем, перевернулся не от его ответа — его слова этот мир лишь покачнули, как новогодний шарик на елке. Промолчи Стёпа — и мир бы перестал качаться и в очередной раз обрел равновесие. Но Данилов пьяно улыбнулся и вскинул осоловелые темные глаза, перед тем как признаться: он бисексуален, он и раньше на мужиков поглядывал, на Серёгу, к примеру, тоже. Не хотел он, видите ли, дружбу из-за этой херни рушить, извращенцем себя считал, а вот Лёню встретил — и влюбился. И так глянул на Лёню при этих словах, что айсберг растаял бы от умиления. Серёге бы придержать коней, ему бы оставить голубков наедине, потому как ясно же было, что тут все всерьез, любовь-морковь, цветущие помидоры, но Серёга не был бы собой, если бы поступил по уму. — А если бы мне понравилось? — спросил он. — Чего? — не поняли голубки. Еще и переглянулись недоуменно. — Ну, если бы ты подкатил ко мне и мне бы понравилось? — пояснил Серёга. — А если бы мне — нет? — Обижаешь, дружище, я хорош! В постели я лучший, поверь мне. — Серёга, между прочим, имел бы черный пояс по сексу. Или что там использовали бы…. черный презерватив? — Мы же не собираемся проверять? — уточнил Лёнька. Глазищами поморгал, ручища на столе сложил, примерный пай-мальчик, вот только нифига ему Серёга не поверил. Ни-фи-га. Ни этому порочному пухлому рту. Ни темным от страсти голубым глазкам. Ни выступившей на лбу испарине. — Да как нехуй делать, — прошептал Серёга, находя наощупь челюсть Данилова. И ткнулся губами: сначала в нос попал, потом в щеку, и наконец в терпкие после водки губы. Перехватил занесенную руку, а больше Стёпа не сопротивлялся и целовался с таким напором, будто сожрать хотел. Серёга, признаться, даже постанывать ему в рот начал. — Ну, допустим, это охренеть как горячо, — прокомментировал наконец Лёнька, и Серёга отстранился, чтобы перевести дыхание. — Но дальше-то что? Если бы у Серёги был план, он бы кончился ровно на этом месте. Но плана не было, а кончиться готов был сам Майский. Или кончить хотя бы. Некоторую этическую сложность он не мог не признать. С одной стороны, они могли бы переспать по пьяной лавочке, но кто гарантирует, что наутро не захочется кого-то убить или полезть в петлю? С другой стороны, поступи они по совести и разойдись по разным кроватям, наутро постарались бы спустить все на тормозах. И не было, мол, поцелуев, и признаний не прозвучало, и… Нет, понял Серёга, к черту этику. Он потянул на себя Лёньку, впиваясь в губы, и не мог не заметить, как по-разному целуются голубки. Но было и общее: оба норовили вести. Серёга едва не заорал, когда Стёпины губы коснулись шеи, но не потому что вообще забыл о существовании третьей грани любовного треугольника. Не по себе вмиг стало от того, что Стёпа подошел к нему сзади. — Боишься? — шепотом спросил Лёня, толерантный, вашу же мать, мальчик-солнышко. — Если боишься, мы прекратим. — Я бы не был так уверен, — буркнул Стёпа, на мгновение прекращая покусывать Серёгину шею. — Может, меня заводит, когда ломаются? Но Лёня так изогнул бровь, что Серёге самому стало смешно. И мило. И горячо. И вообще — слишком много всего ему стало. — Не боюсь, — прошептал он, подставляясь под Лёнины поцелуи. — Попробуйте меня напугать. Серёга заметить не успел, как с него стащили майку, и как ремень расстегнули — тоже не понял. Зато когда член освободили из-под резинки трусов и сразу же заглотили — не мог не заметить. Лёнька брал в рот до самого основания, так что кончиком носа касался лобка. Серёга чуть не спустил уже от одного минета. — А он предупреждал, что парень без комплексов, — прошептал Стёпа. Подозрительную возню у себя за спиной Серёга с честью не замечал, как и пристального внимания к своим ягодицам; и когда смазанный палец надавил, преодолевая сопротивление мышц, тоже предпочел проигнорировать. Он мог бы отказаться, конечно, но… во-первых, лишь несколько сантиметров разделяли Стёпин палец и простату, а Серёга не понаслышке знал, какие сумасшедшие ощущения приносят эти ласки. Во-вторых, он был пьян и хотел секса, а в округе ни одной дамы… так что… один раз — не пидорас. Поэтому Серега досадливо вздохнул, когда Стёпа вытащил палец. — Я не пойму: ты согласен или нет? А что, без четкого согласия непонятно, что ли? Скажите, какой джентльмен выискался! Серёга не собирался отвечать, потому как ему-то что, это Стёпа теряет возможность, но тут Лёня сделал что-то горлом, и Серёгу буквально дугой выгнуло, будто молнией прошило от яиц до кончиков волос. Если бы Стёпины пальцы не сомкнулись на члене, он бы тут же кончил, но, увы, желанный оргазм пришлось отложить. Пальцы снова скользнули туда, где им быть не полагалось природой, и уже не просто ласкали, а растягивали. И, кажется, изгибались там знаками вопроса. Серёгу вело, по пьяни он даже дискомфорта не ощущал, ни малейшего оттенка боли, даже когда Стёпа приставил головку члена. — Майский, не еби мозг: мне да или мне нет? Ну скажите, какой непонятливый! Серёга прогибался в пояснице, отставив жопу, Серёга подавался назад, норовя надеться на член, Серёга едва не скулил, а этому ответ подавай. — Да! — завопил Серёга, когда понял, что и в этот раз оргазм уведут из-под носа. — Да, сука, тебе — да! И ему да! Да! Да! Да! Он вскоре это «да!» орал на оргазме, толкаясь в Лёнькино горло так глубоко, как только мог своим немаленьким членом. Ему по-джентльменски дали передышку. Недолгую, впрочем, потому что уже две ладони — одна чуть смуглее другой — потянулись к Сёрегиным ягодицам. Он не ожидал, что член вновь встанет через несколько минут после оргазма — чай уже не мальчишка, чтобы стояло как по команде смирно и день, и ночь. Но стоило чьим-то пальцам скользнуть внутрь, а Лёне — облизать натруженные губы, как в паху шевельнулось. — Второй раунд? — предложил он, и тут же в рот протолкнули язык. Лёнька откинулся на спину и потянул за собой Серёгу, а красноречиво подсунутая под бедра подушка явственно намекала на то, что последует дальше. Даже времени на подготовку не оставили, и вскоре Серёга понял, что она не потребуется. Видать, голубки регулярно ебались, потому что вошел Серёга, не чувствуя ни малейшего сопротивления. Внутри было узко и туго — горячее, чем с любой девушкой. Лёнька ногами обхватил за талию, подмахивал и лениво поглаживал член, просунув между телами крепкую сильную руку. Серёга поплыл. Он не возражал, когда сзади пристроился Стёпа, лишь перенес вес на руки, чтобы не раздавить их медвежонка, который ловил все оттенки эмоций на Серёгином лице. Стёпа несколько раз сменил угол, пока Лёнька не прочитал что-то в окончательно поплывшем взгляде Серёги, потому как радостно разулыбался и скомандовал: — Погнали! Погнали они так, что, когда Серёга выбыл из гонки, он был мокрым от пота, едва мог свести ноги и, кажется, капал слюнями. И потом он будто с другой планеты наблюдал, как Стёпа отсасывает у Лёни и затем приставляет член к дырке, чтобы в несколько движений долететь до края. Серёга, если честно, отключился раньше, чем смог попросить попить. Но сквозь сон чувствовал, как его голову удерживают на весу и приставляют к губам стакан, и как влажная ткань проходится между ягодиц, убирая следы, и еще как в четыре руки переворачивают, надевая на Серёгу его новые, красные, труселя. Он не будет знать поутру, стал ли счастливым участником разовой акции или приобрел абонемент. Он только посмотрит на спящих рядом с ним голубков: на обманчиво беззащитного Лёнечку и на собранного даже во сне Стёпу — и подумает, что не позволит этим птичкам улететь прочь. Вот ни-фи-га. Костьми ляжет, но голубков приручит и доверия не обманет. Потому как баб в мире, может, и много, а вот Лёня Субботин — один. Да и второго Стёпу Данилова днем с огнем не сыщешь. Это надо ценить.