Хоуп & ван Дайк

В интернате часто кто-то плакал. Это была константа — нервы порой сдавали и кто-то шел реветь, стравливая пар накопленной психологической перегрузки. Порой можно было застать ревущим кого угодно, от дочерей генералов и до сыновей министров. Все просто привыкли вовремя отводить глаза и делать вид, что ничего не было. И ни в коем случае не издеваться над «плаксами»! Потому что сегодня ты заметишь, как обиженно кривит лицо и глотает слезы после неуда по литературе Джимми-сынок-лоббиста-Ходжа, а завтра он случайно ввалится в подсобку, где ты со слезами зализываешь израненное чувство собственного достоинства, пострадавшее на уроке фехтования. Вот и приходилось расходиться, как двум тиграм на узкой дорожке. И поддерживаться политики «ничего не знаю, обо всем молчу». Это, естественно, не касалось любых других способов поддеть дорогих соучеников… Но порой ревели все. Слезы были такой же константой, как усталость и боль. Вот только, в отличие от усталости и боли, об этой священной корове говорить было не принято. И в любой другой ситуации Тони бы ушел прочь от кустов в дальней части территории, из-под которых ревели, но он в очередной раз сбежал с урока верховой езды, чтобы почитать сборник лекций по квантовой физике, и оставшиеся полчаса не хотелось тратить на пробежку в противоположный конец обширной парковой зоны, где было другое укромное местечко. Таких слепых для камер наблюдения тайных убежищ было очень мало, да и риск спалиться при пробежке между ними был велик. Тони очень не хотелось попасться какому-нибудь охраннику и бесславно оказаться притащенным на прогуливаемый урок. Не то чтобы он не любил лошадей — лошади классные и теплые, а еще из седла видно далеко и кажется, что летишь, — скорее, не любил учителя. Эта нелюбовь у них была взаимная, так что Тони чаще других получал кончиком длинного хлыста по «сгорбленной!» спине и «неправильный разбор повода!» рукам. Черт бы побрал эту выездку, где надо сидеть с постной рожей и заставлять пыхтящую от натуги лошадь делать что-то неестественное. Лучше галопом лететь по полю, чтобы весь мир навстречу и воздух в лицо… Он перехватил книжку поудобнее и прислушался. Ревела явно девчонка. Мелкая. Скорее всего — новенькая. Так что Тони вздохнул и сел на корточки, заглядывая под раскидистый куст. На него из листвы уставились дикие глаза на покрасневшем от слез лице. Черные волосы собраны в низкий хвостик, на новенькой форменной юбке пятна от земли. Скривленные губы дрожали. Ее лицо Тони точно раньше не видел. — Ну ты чего в первый день-то ревешь? — Меня… меня сюда папа вы… выкину-у-ул! — она снова уткнулась сопливым носом в сложенные на подтянутых к груди коленях руки и заревела. — А мама… мама… У-у-у-у! — Не смогла его отговорить? — севшим голосом спросил Тони. Сам он оказался в интернате именно так. И в груди нехорошо потянуло, напоминая, как он сам в первый год интерната по ночам молча и тихо обливался слезами, а утром брал себя в руки и грызся за место в иерархии. — Нет! — девочка снова длинно всхлипнула. — Мама умерла-а-а! Это был удар ниже пояса. Холод, сжимавший грудь, перекатился куда-то в живот, впиваясь во внутренностями когтями страха. Тони на секунду представил себя на месте девочки. Если бы его мама умерла, то что бы он сделал? Мозг отказывался кооперировать, раз за разом сбрасывая сценарий как невозможный. И все же… Наверное, мир стал бы очень темным и мрачным местом. — Давно? — тихо спросил Тони, на четвереньках залезая под куст и усаживаясь рядом. Земля была холодной, но, к счастью, не влажной. — Два дня наза-а-ад… На вид девочке было лет шесть-семь. Как успокаивать таких маленьких детей Тони не знал, он-то уже большой, ему почти целых четырнадцать лет. И уже рукой подать до университета, так что можно будет оставить этот проклятый интернат и забыть, как страшный сон. А у этой малышки все еще впереди. И с ней уже случился такой ужас… Тони неуверенно положил ладонь ей на голову — волосы у нее были очень тонкие и мягкие, как у совсем маленьких детей. Погладил, стараясь если не успокоить, то поддержать. — Меня тоже отец сюда сплавил. Утомленная слезами девочка подалась к руке, как котенок. Ее трясло, так что Тони позволил ей привалиться к своему боку. Даже не сказал ни слова, когда понял, что ее слезы буквально пропитывают пиджак. — Я Тони. А тебя как зовут? — Хоуп, — девочка икнула и снова издала тонкий скулящий звук. — Хоуп ван Да-а-а… Остаток фразы утонул в слезах, а Тони сам себя обругал. Логично, что из-за фамилии она вспомнила о родителях, о смерти матери и безразличии отца… Надо было перевести тему. — Ван Дайк? Как стиль бородки? — Ч-что? Хоуп недоуменно захлопала красными глазами. Ухмыльнувшись, Тони большим и указательным пальцем очертил свой подбородок, как будто оглаживая невидимую бородку. Хоуп неуверенно улыбнулась на эту пантомиму. — Как эспаньолка, — щегольнул знаниями Тони. — Когда борода не на весь подбородок, а только вот тут. И усы еще. Ему до нормальной растительности на лице, увы, надо было подождать еще пару лет. Но в брутальных мужских разговорах о видах бородок и усиков он участвовал с удовольствием. Порой они в мужской части общежитий даже дурачились, рисуя себе то бороду Д’Артаньяна, то крученые усы Сальвадора Дали. Как-то раз Тони тайком подменил фломастер на перманентный маркер, было весело… — Ты хороший, — прошептала Хоуп. — Остальные… остальные меня задирали, что я плакала. — Это пока, — убедительно сказал Тони. — Я тебе гарантирую, что в ближайшие годы они тут все наревутся. — Тут так плохо? — Не то чтобы. Просто… главное, не ссорься с месье Дюбуа, он ведет верховую езду. — Я люблю лошадей, — как-то невпопад ответила Хоуп, прижимаясь теснее. Тони подумал и отдал ей свой форменный пиджак. Даже если не вернет, то всегда можно сказать, что снова прожег его в лаборатории, и заткнуть воспитателей деньгами. Деньги ничего не стоили, когда ими можно было решить чью-то проблему. — Спасибо… — Да не за что. — Как думаешь, папа… папа меня отсюда заберет? Тони вздохнул. Он сам через это проходил, первые месяцы и даже годы думая о том, что отец передумает и разрешит ходить в обычную школу, а жить дома. Но жизнь все расставила по своим местам. Довольно быстро стало понятно, что отговорка о том, что во время отцовских командировок некому будет за Тони присмотреть, реальности не соответствовала — Эдвин Джарвис и его жена Ана, тетя Пегги и дядя Джим, да даже дядя Оби! Не говоря уж о том, что даже на свои карманные деньги Тони мог бы нанять целый штат нянек и домашних учителей. Но… Очень скоро Тони понял, что если поездки домой на каникулы требуют постоянно видеться с отцом, то оно того не стоит. И почему-то казалось, что у Хоуп отношения с отцом еще хуже. Ведь он бросил ее в тот момент, когда эту хрупкую маленькую девочку уже ударила жизнь, разлучив с мамой. — Я знаю, — с нажимом произнес Тони. — Что жизнь все расставит по местам. И лучше не надеяться и не мечтать. Хорошо учись и совсем скоро сама отсюда сбежишь. Как я. — Ты сбежишь? — с тревогой отодвинулась Хоуп, в тени от куста стараясь рассмотреть что-то в глазах Тони. — Но как же я… Останься! К тому же, тебя могут поймать, тогда будет плохо! — Я тут буду всего несколько недель, — покачал головой Тони. — Потом меня ждут в массачусетском технологическом институте. Я, вообще-то, несмотря на возраст, уже принят и прошел все вступительные, просто учебный семестр начнется как раз только через несколько недель. — Тогда я с тобой! Я тоже туда поеду! — с отчаянной решимостью заявила Хоуп, вцепившись в рукав его рубашки. — Я не хочу… не хочу тут оставаться одна… У нее как-то нехорошо задрожали губы. Тони выдавил из себя улыбку и потрепал ее по голове, взъерошив выбившиеся из хвостика волосы. — Ты там программу пока не осилишь, малая. — Тогда… — Хоуп явно растерялась. — Тогда потом. Осилю! И тоже поступлю, ты только подожди. Тони рассмеялся. — Когда ты поступишь, я уже оттуда выпущусь, — он поднял голову, разглядывая через крону куста кусочки неба и облаков, протянул к ним руку сквозь ветки. — Меня душат все эти запреты, требования… Хочу свободу! Хочу решать за себя сам! — Я… — Хоуп закусила губу. Ее глаза блестели, но слезы больше не пролились. — Я тоже хочу решать сама! Я обязательно тоже поступлю в массачус… — В МИТ, — подсказал Тони. — Да, в МИТ, — кивнула девочка с такой уверенностью, как будто ей было не семь, а девяносто семь. — Вот увидишь, я смогу! Тони рассмеялся и снова потрепал ее по голове, пользуясь преимуществом роста и силы, чтобы побороть попытки Хоуп сопротивляться. Но его смех оказался заразительным, так что к моменту, когда на голове девочки был полный бардак, она тоже смеялась. — Окей, — неожиданно даже для себя решил Тони, протягивая девочке свой сборник лекций по квантовой физике. — Если ты поступишь в МИТ, то я отпущу бородку «ван Дайк». Торжественно клянусь! Но это будет сложно. Для начала придется как минимум разобраться вот в этом. Справишься? — Справлюсь! — забрала протянутую книжку Хоуп, после чего важно пожала Тони руку, скрепляя обещание. — Только у меня фамилия ван Дайн, а не ван Дайк. Но фамилия как у мамы, а папу зовут Хэнк Пим, — она нахмурилась, заметив, как вытянулось на этих словах у Тони лицо. — А… А ты? Ну, какая фамилия? — Старк. Я Тони Старк. — Ой… — Вот да. Они замолчали, неожиданно чувствуя, как между ними пробежала трещина глубиной в Марианскую впадину. Даже в интернате они были заложниками своих семей. Было тихо. Шумели деревья парка, по земле вокруг танцевали солнечные зайчики, прорвавшиеся сквозь нависающий куст. Еще дети, но реалии бизнеса они уже знали. Знали, что их отцы при первой же возможности вцепятся друг другу в глотки. Тони знал, как много внимания в интернате уделяют всем этим взрослым делам. Отражая политические и бизнес-процессы внешнего мира, в этом маленьком детском мирке строили и разрушали альянсы, дружили и враждовали, собирали союзников и собачились с врагами. Сам Тони во всем этом участвовать брезговал. Но его особо и не втягивали, чуяли, что в самом ближайшем будущем каждому пригодятся хорошие с ним отношения. А Хоуп просто… наверняка наслушалась от отца. Тони с опаской покосился на нее. На ее маленьком лице была написана все та же решимость. Но решимость дала трещину, когда она подняла голову и встретила его взгляд. — Ты хороший, — с детской непосредственностью сказала она. — Я хочу с тобой дружить. — Это взаимно, кнопка, — с облегчением улыбнулся Тони. — А знаешь… — Что? Он привстал и опустился на колени, наклоняясь, чтобы их лица были на одном уровне. Протянул руку с оттопыренным мизинцем. — Взрослые пусть что хотят, то пока и делают. Но мы однажды вырастем. И тогда мы будем решать сами! Давай, когда мы с тобой станем взрослыми и наши старики больше не смогут ничего сказать поперек, то будем работать вместе? Не будем тратить силы на вражду, а будем наоборот, сотрудничать. Что скажешь? Мизинчик Хоуп зацепился за его. — Обещаешь? — Я всегда выполняю обещания! Клятва на мизинчиках в тот день убедила Хоуп, что в мире есть хорошие люди. А Тони посмотрел новым взглядом на СтаркИндастриз, которую он всегда считал обузой и будущим якорем на шее.

***

На следующий день их закружило в круговороте внутренней жизни интерната, даже толком не было времени сесть и поговорить. Да Тони и не рвался общаться — не хотел привлекать внимание отца, которому наверняка кто-нибудь настучит, что сын и наследник посмел дружить с дочкой корпоративного противника и личного врага. Для Хоуп все просто было в новинку. Да и смерть матери с одновременной принудительной сменой обстановки на незнакомую и даже враждебную сильно по ней ударила. Но они все равно понимающе переглядывались, порой обменивались улыбками. Хоуп прятала в условленных секретных местах записки с забавными рисунками и вопросами, а Тони в ответ оставлял апельсины и другие вкусности со списками полезной литературы. Пару раз им удалось вырваться, чтобы посидеть в укромном уголке со сборником лекций, и Тони все поля исписал объяснениями. Хоуп понимала в лучшем случае каждое десятое слово, но упорно требовала рассказывать дальше, выжимая из коротких встреч все, что успевала. Еще толком не понимая, что происходит, они чувствовали друг в друге будущего бизнес-партнера. Даже если отцовские компании они не унаследуют, то создадут свои, пусть и просто для того, чтобы выполнить обещание. Пролетели дни до начала учебного семестра в МИТ. Уже из машины, которую за ним пригнал Эдвин Джарвис, Тони помахал Хоуп — она сидела на подоконнике второго этажа, откуда было отлично видно подъездную дорогу и ворота. Так и закончилась короткая история их дружбы. По крайней мере Хоуп так казалось уже через год, когда начали стираться воспоминания о добром незнакомом мальчике, который сделал ее невыносимую боль первых дней в интернате чуть легче. Пусть это был и Тони Старк… Именно благодаря ему она смогла отказаться от верховой езды в пользу дополнительных часов по рукопашной борьбе. Его заметки на полях сборника лекций помогали не только прорываться через дебри физики, но и напоминали, теплом прокатываясь внутри — так выглядит дружба. Шли годы и те недели казались уже полузабытым сном. Ни единой попытки связаться… Казалось бы, вот есть телефон. Но Тони ни разу не позвонил в интернат, не попытался передать ей свои контакты. Особенно остро Хоуп это почувствовала за год до выпуска из интерната, когда в газете и по новостям рассказали о трагической гибели Говарда и Марии Старк. Казалось, что это шанс отдать какой-то забытый старый долг, но Хоуп неделю билась, да так и не смогла добыть личный номер Тони Старка. Впрочем, она отлично убедила себя, что ей не обидно. Что это были какие-то детские глупости. Ей не обидно. Но в итоге она почему-то поступила именно в МИТ. Пусть и не в таком юном возрасте, как «гениальный» Тони Старк, но поступила. Впрочем, было легко себя оправдать тем, что именно там дают лучшее техническое образование. И все же было самую капельку обидно, она даже пару часов раздумывала, а не оставить ли зачитанный и потрепанный сборник лекций по квантовой физике на своей койке в общежитии, которое стало ей домом на долгие девять лет… Но в итоге книжка отправилась в полупустой чемодан, чтобы уехать вместе с Хоуп в университет, который станет ей домом на следующие четыре года. Настроение после приезда на кампус против воли упало ниже плинтуса. Как будто что-то начало ломаться в картине мира… Пока всех не отвели к главной сцене, чтобы перед ними выступили профессоры и приглашенные ученые. Было интересно. Но… — А сейчас гость, которого мы пытались пригласить со дня его выпуска. В этом году он впервые согласился, встречайте! Новоиспеченные студенты радостно взвыли и зааплодировали. Хоуп почувствовала, как у нее перехватило дыхание. На сцену с фирменной журнальной улыбкой вышел Тони Старк, призванный в альма-матер сказать напутственное слово поступившим. На его лице красовалась свежевыращенная идеально-симметричная борода «ван Дайк». Хоуп сама не поняла, как оказалась после выступления за сценой, уткнувшись носом в грудь Тони. И вот, как будто она снова та заплаканная семилетняя девчонка, а он — нескладный и обозлившийся на мир подросток. И они вместе против враждебного мира. — Я всегда выполняю обещания, — раздалось над ухом. — Тебе не идет, — из чистой вредности ответила Хоуп, вытирая слезы об его пиджак. — Лучше попробуй эспаньолку. Тяжелая заматеревшая рука взъерошила ей волосы, оставляя на голове художественный беспорядок. Она в ответ ударила Тони в плечо. Улыбнулась. Они знающе переглянулись. Как люди, у которых был общий секрет. Точнее — еще одно обещание, которое предстояло выполнить. Сколько бы это не заняло времени.