for our blood is restless.

            В час совы небо становится чёрным занавесом, неумолимо движущимся в сторону самой тёмной части ночи, в которой Красный Замок мрачным многоглазым стражем несёт свой строгий дозор. Но сколько бы глаз у него ни было, углядеть за всеми он никогда не сможет, ведь чем дальше от него его своенравные дети, тем безрассуднее они становятся.       Узкие улочки Королевской Гавани кажутся Рейнире Таргариен карнавалом — кавалькадой зрелищ, звуков, запахов, фейерверков, музыки, смеха, шипящего на огне мяса, кислого эля и танцев, танцев, танцев… И всё это пышет жизнью, не то что дворец, подобный огромному каменному трупу, внутри которого разыгрываются свои собственные маленькие представления. Именно здесь бьётся сердце города, и Рейнира хмельна от его жизненной силы.       Деймон тянет её за собой в тёмный дверной проём. Ещё одна таверна, думается ей, но она ошибается. Воздух здесь абсолютно иной, это смесь благовоний и ладана, дыма и пота. И пьянит она пуще сладкого ежевичного вина, окрасившего рейнирины губы.       Пуще его руки, властно касающейся её.       Он скидывает с себя капюшон, а с неё — колпак, и она встряхивает серебряными нитями своих волос. Они погружаются в зыбкую тьму, пробираясь сквозь извивающиеся тела, нагие и свободные за прозрачными занавесками иль за прозрачными стенами стыда.       — Что это за место?       Но она знает. Слышала сказки, будучи ещё маленькой девочкой. Сказки о порочном принце Деймоне и о его любви к Шёлковой улице. Сказки о порочном принце Деймоне и о его неутолимых аппетитах.       Она знает, но всё равно вопрошает. Хочет услышать это прямо из его уст:       — Здесь люди получают то, что хотят.       Рот её растягивается в широкой животной улыбке. Ох, как же она этого желает.       Желала ещё до того, как смогла сложить своё сырое, ещё неоформленное вожделение в слова.       И она получит то, за чем пришла.       Рейнира с голодом упивается представшим перед глазами зрелищем, перебирает в голове все те сцены, о которых могла услышать лишь из досужих сплетен придворных дам. Слова не в силах тягаться с практикой; они — лишь фарс, лишь неуклюжее орудие, с помощью которого можно попытаться передать невыразимое.       Среди этих откровений что-то новое, что-то дикое зарождается в самом её естестве, раскрываясь, точно крылья дракона, готовящегося к полёту.       Они останавливаются в комнате, благоухающей гвоздикой и экзотическими чувственными благовониями, которые Рейнира не в силах описать. Вокруг них — движущиеся тела. Туманные, расплывчатые, точно сектанты, совершающие свои тайные обряды вокруг огненной купели.       Так вот что это значит — быть и зрителем, и актёром — догадывается Рейнира. Разве существует на этом свете кто-то более чарующий, чем они? Кто эти люди, если не те, кто управляет занавесом? И что есть их совокупление, если не жалкая преамбула к великолепию дракона?       Кажется, будто они с Деймоном всё ещё движутся. Кружат вокруг друг друга, подобно Сиракс и Караксесу, застигнутым врасплох. Его ладонь покоится на её щеке, и кровь в её венах ускоряется, становится кипятком. Прикоснись к ней другой — тотчас растаял бы, и плоть потекла бы по костям, словно воск от свечи.       Но не Деймон.       Потому что в их жилах течёт кровь дракона. Zaldrīzo ānogar.       Его язык горячий у неё во рту, но на вкус он совершенно не такой, каким Рейнира его представляла. Думала, что на вкус он будет как огонь, как дым, как дракон, ставший плотью. Но на верхнем нёбе у неё лишь вкус соли, вина и тепла тела, которого она раньше не знала и не желала.       Его пальцы распускают завязки на её рубашке. Рука на груди выгоняет из лёгких последние остатки кислорода.       — Трахаться — это приятно, знаешь ли. И для женщин, и для мужчин.       Рейнира позволяет своим пальцам ласкать те места, которые раньше могла лишь созерцать: его затылок, где волосы переходят в мягкую, как у лани, кожу, гордая линия его подбородка, искажённая мягкой улыбкой, его высокий лоб, созданный, чтобы носить корону.       — Брак — это долг, но это не мешает нам делать то, что хочется. Трахать, кого хочется.       Его большой палец покоится на её губах, и Рейнира с немой мольбой тянется за поцелуем. А затем они снова кружатся, снова и снова. Стена под её ладонью шершавая, прохладная. Как только рука Деймона накрывает её руку, всё, что она может чувствовать — это его.       Его, с тяжестью льнущего к её спине.       Его, прокладывающего ловкими кончиками пальцев дорожки по её телу.       Его, рождающего неизведанное удовольствие меж её бёдер, его лихорадочное дыхание у её уха, его зубы на её шее, покусывающие, ласкающие. И снова, и снова, и снова, до тех пор, пока она не шепчёт его имя в исступлении, точно молитву, возносимую непокорному камню.       Затаив дыхание, Рейнира поворачивается и ищет его губы, но он отшатывается.       В первый раз — игриво.       Во второй — чтобы поддразнить её.       В третий — с упрёком.       Или это…       Сожаление?       Впервые за эту ночь Рейнира чувствует холодные когти страха в пустоте под своими рёбрами, куда не может добраться её внутренний огонь.       Глупец!       Деймон забывает, что и в её жилах течёт драконья кровь. Её похоть, однажды распалённая, возгорит так жарко, что никогда не будет встречена отказом.       Теперь она поведёт его за руку по лабиринту из паутины и шёлка, не обратит внимания на прикосновение воздуха к босым ногам, пока они с Деймоном не останутся одни — по-настоящему одни — окутанные дымом и завесами мирийского кружева.       Какое бы временное безумие ни тронуло рассудок её дядюшки, Рейнира этого не потерпит.       Не позволит ему дрогнуть.       Напомнит ему, что в них течёт кровь дракона.       Одна кровь.       Одна плоть.       Одно сердце.       Она тянет его к себе, и в этот раз Деймон не колеблется. Они раздевают друг друга догола, и его обнажённая фигура — само воплощение красоты. Румяная, сияющая, готовая к исследованию. Отдыхая на кровати в окружении плюшевых подушек, Деймон наблюдает за ней. В его проницательных глазах нет более места для неопределённости. Она взбирается на него со всей уверенностью Эйгона, хозяина Балериона, ликующего над Пламенным полем.       Их тела движутся в унисон, как инструменты, выточенные Богами специально для этого. Zaldrītsos, бормочет он ей в волосы. Маленький дракон. Оба они — драконьи всадники, рождённые, чтобы летать. И она летает, берёт своё. Берёт, берёт, берёт, пока разгорающийся внутри неё жар не становится настолько обжигающим, что она уверена: он поглотит собой весь мир.       Рейнира не оплакивает свою невинность, нет: она ликует. Отдалась сама. Отдалась тому, кого выбрала собственнолично. Единственному, кто достоин её дара.       Только Деймон достоин его.       И они лежат, переплетённые телами, давно миновав час волка. И слова здесь ни к месту. Пока Деймон оглаживает её спину, она довольствуется тем, что познала этой ночью.       Брак — это долг, но это не мешает нам делать то, что хочется. Трахать, кого хочется.       Что есть ничтожная забота о супруге, когда желание идёт врозь с долгом, точно сверкающий цветок, вырванный из трясины обязательств? Деймон открыл её телу не только новые способы достижения удовольствия, но и насущную правду:       В них течёт кровь дракона.       Zaldrīzo ānogar.       Кто вообще понадеется…       Или осмелится…       Встать у них на пути?