* * *
Лекси всего лишь хотела внимания. Сцены. Несколько часов, чтобы выговориться, и сотен пар глаз, чтобы кто-то выслушал. Аплодисментов. Спросить — ни за что не признается. Всем давно приелась ее меланхоличная мина, страдальческий взгляд из-под нависающих век, осуждающе вскинутые тонкие брови. Все знали: это та, сестренка красотки. Маленькая, хрупкая, вечно в чем-то бледно-бежевом. Молчаливая и незаметная. Но сейчас она могла быть, кем угодно. Сплюнуть — напрямую, не через плечо — все то, что вертелось на языке. И вроде сказала, даже слишком. Но слова выбегали пугающими жучками, искаженными осколками детского воображения, ранящими, забирающимися во все щели. Все слышали, как хлопала и кричала ее мать. Сьюзен, как всегда, была навеселе. И это ничуть не придавало Лекси уверенности. Все смеялись: не над ней, конечно, над героями — которых, между прочим, знали в лицо. И эти лица растягивались на яркой сцене, позволяя заглянуть им в глаза, в самую душу. А сама Лекси так и осталась за кулисами. Про нее до сих пор никто ничего не знает. На сцене сейчас уже только ошметки чужих жизней вперемешку с цветами и блестками, жуткое эхо аплодисментов, невидимые следы убегающей сестры. «Наша жизнь». Но совсем не их и не Лекси. Иллюзия чего-то живого. Она не хотела выставлять кого-то в дурном свете. Не ее вина в том, что наблюдая, она чувствует себя действительно живой. Не режиссер, не сценарист, лишь ассистент в немом черно-белом плохом кино, ее имени не будет в титрах. Дали бы ей больше времени, она бы рассказала все с самого начала. Может, тогда было бы честно? — Поздравляю, Лекси. Крутой спектакль получился. Актриса, чье имя сейчас в суматохе и не вспомнить, как назло стоит все в том же костюме: черных чулках, короткой синей юбке и голубом корсете; с темными подтеками под глазами от туши. — Отстой! Крик старшей сестры все еще звенит в ушах, протыкая барабанные перепонки насквозь. Режет. Кружит голову. То надрывное высокое «нет» пульсирует в висках, сдавливает весь череп. — Вы свободны, ребята. Спасибо. Я просто… я устала за сегодня. А вы все — молодцы. Расческа больно рвет залаченные пряди, те перехватываются пальцами левой руки и убираются в привычных, не мешающий хвостик. Коридор тихий и пустой. Лампы неисправно мигают, сонно моргая под вечер. Ноги дрожат и подкашиваются, заставляя вжаться в стенку и скатиться на холодный пол. Лекси цокает коротким ногтем по тусклому экрану, заходя в телефонную книжку, в раздел с «Избранными». Самая первая графа: слева в кружочке-фотографии они вдвоем. Снимок старый, еще с вечеринки, когда Кэсси уломала надеть что-то вульгарное. Бледная подушечка большого пальца успевает вспотеть: из раза в раз он набирает все тот же номер, а в ответ — совершенно не тот голос. «Перезвоните позднее.» Лекси откидывает голову назад, касаясь железного автомата с газировкой. И еще раз. Увереннее. С абсолютным бессилием и злостью на саму себя. Автомат вопросительно грохочет, почему о него бьются головой. Но ответ один: голова оказалась не такой умной. Лекси несколько раз проводит тыльной стороной ладони по месту между носом и губами, размазывая потёкшие сопли и въевшуюся помаду. Это больше, чем триумф. Это — позорище.* * *
Мэдди не умела говорить «прости», тем более — кричать вдогонку. Для нее это было унизительным. И выбегать на сцену, если честно, — тоже; как и кричать непристойности из зала, как и устраивать драку на глазах у всей школы. Положа руку с длинными идеальными ногтями на грудь, она скажет, что все это не круто. Как-то с детства это к ней пристало: надо ярко и громко, не суть важно, что именно. Это ведь она сама чувствует себя растрепанной и побитой вместо Кэсси. И все, на что Мэдди хватило, — это купить бедняжке газировку за полтора доллара из школьного автомата, чтобы не было синяка. Но Кэсси уже ушла, пока Мэдди продолжала ерзать на розовой раковине в туалете, игнорируя остальных собравшихся. Она уже не догонит, не спросит, как та. Не пожалеет ни капельки. Хотя, Перез не дура, а Кэсси не предательница. И, если попытаться влезть в разукрашенную темную голову, Кэсси не числится там «бывшей подругой». А если Мэдди перестанет жить, будто до сих пор застряла на конкурсе красоты, то и не вспомнит, когда в последний раз сама спрашивала у Кэсси, как ее дела. И, возможно, узнает о брошенной Кэсси, расстроенной и пьяной Кэсси, о домашней и «розовой» Кэсси, о беременной Кэсси и Кэсси в больнице у белой кровати на процедуре аборта. Но Мэдди всего этого не знает. — Ты — просто дура. Кэт говорит это впервые, заставляя подругу оторвать взгляд от стены напротив. — Не поняла. — Брось, Мэдди. Кэсс одержима парнями, ведь ее, как тебя, не задаривали дорогими шубами и не водили показывать всем, как чертову жемчужину. И ты прекрасно знаешь, что с ней всю жизнь делали то, от чего тебя с детства берегла мать, уводя с твоих долбанных показов. Кэсс не отличит нарисованного сердца от настоящего, она не знает, как это — быть любимой. И мы все просто в огромной жопе, Мэдди, потому что не показали ей этого. Мы сами — хреновые подруги. Кэт чуть ли не задыхается на последних словах. Стирает пухлой ладонью размазанную тушь и пот на лбу около волос. Выходит, так как находиться здесь уже просто невозможно. — Наверное, она права, — Биби беспечно затягивается, выдувая густой сладкий дым через ноздри. — Нейт тебе не подходит, ты сама это знаешь. Да и не должен он тебе подходить. Так что, — вдох-выдох, — драться из-за мужика действительно было какой-то тупостью. Забудь про него. И про Кэсс. Сами разберутся. Биби лениво протягивает электронку Мэдди, предлагая тоже немного расслабиться, но та лишь смотрит на чужую руку и мотает головой. Так что Биби пожимает плечами и исчезает, оставляя подругу наедине.* * *
— Зал закрывают через пять минут. Джулс так и сидела на темном кресле, в уже абсолютно опустевшем зале. Одна. А на лбу и сбившейся на него желтой пряди все так же отдавал холодком недавний поцелуй. Чувствовался так живо. Но Ру больше нет рядом. — Джулс! — громко и нудно зовет Эллиот. Им всем сейчас трудно было быть здесь, видеть друг друга: для Джулс — Ру и Эллиота, и наоборот, наизнанку и наперекосяк в этом их чертовом треугольнике. Вон ссутулилась, стягивая малиновые края кофты поближе, кутаясь в нее полностью. Впервые она чувствовала такую неуверенность и наготу — душевную. Будто все, что когда-то делало ее «той самой ей», расползлось по ниткам, спуталось в ногах, растопталось, являя лишь бледно-розовое худое бесформенное нечто. Эллиот лишь качает головой, беззвучно спускаясь по мягкому ковру на ступеньках. Подхватывает подругу за плечи, наклоняя на себя, заставляет подняться, ведет к выходу. В четыре заплетающиеся ноги они как-то проходят мигающий коридор. Конечная. На улице едва темно и влажно, если не брать в расчет и без того красные глаза. Тусклый одиночный на метров двадцать фонарь нарочно игнорирует хороводы бабочек. Наверное, есть более важные вещи. — Я все испортила, — голос совсем тихий, сопливый, шуршащий; но ветер подбадривающе крепчает. — Я должна была понять! И помочь. И быть рядом. И меньше думать о себе. Это все я, Элли! Слепая дура… Парень не знает, что сказать. Кто прав, кто виноват — это смотря чьими глазами смотреть на все это. Весь мир каждую секунду пьянствует, изменяет, дерется, обдалбывается, убивает — вся планета горит в грехах, как новогодняя елка. Но вина у каждого своя. У Джулс — громкая, рыдающая в малиновый рукав, неоправданная. Эллиот больше, чем чист. У него кровь в жилах холодная, подготовленная, к щекам не приливающая, убийственно медленная, чтобы сейчас соображать. — Ты не виновата, — забавно находить на собственной щеке застывший след. — Она — твоя девушка. Ты должна была ее любить, и ты любила. Любишь даже сейчас. После всех гадостей, что она наговорила тебе. Знаешь, большинство пар рушатся на корню из-за такого. А ты держалась, — девушка даже не смотрит в его сторону; греет бело-сиреневые ладони у высохших губ. — И еще, Джулс. Только наркоман может понять наркомана. Это не твоя вина. Моя.* * *
Прозрачные каблуки болтались, стукаясь друг о друга, на сложенных тонких пальцах. Кэсси шла по улице, залитой ночью, меж редких фонарей, босиком, изредка поправляя сбившиеся волосы и потирая ключицы. Уставшие от туфель и беготни ноги заплетались, боролись за право первой делать следующий шаг. Шаг в неизвестность. Возвращаться к Нейту было бы неправильно. Они, вроде как, расстались. Возвращаться домой к матери и Лекси не хотелось. Домом там совсем не пахло: воняло дорогими вином, водкой и коньяком — настолько дорогими, что собственные дочери превращались в идущие рябью цветные пятна, пока изображения не пропадали во сне. Если Сьюзен хотя бы попробует позвонить, наверное, можно будет дать надежду, не сбрасывая сразу. Я хочу умереть. Эти слова не застряли дома на кухне с острой открывашкой в руке, не выплакались, не выбились в недо-драке с Нейтом при переезде к нему. Не сбежали никуда, не вывелись сраными таблетками, не утекли вслед за белыми дорожками. Не исчезли вслед за дулом незаряженного пистолета, за гребанным отцом. Не расплылись по холсту, не разбились вместе с диском. Не потерялись меж нитей мягких подушек. Не скрылись за кулисами. Взгляд плыл, вспыхивая отражениями огней во дворе. Вечеринка явно только начиналась, сводя незнакомцев на одну прекрасную ночь.* * *
— Да, мам, пьеса — отпад. Жаль, ты не видела. — Обязательно расскажешь дома в подробностях, — женщина сжимала домашний телефон, пожалуй, слишком крепко для факта, что через трубку удержать саму Ру все равно не сможет. — Я подъеду. — Лекси предложила сходить, урвать по кусочку пиццы, тут не далеко. Обещаю не задерживаться. Лекс, передай привет… — Прекрати, Ру, не надо, — слова не спокойные: тяжелые, как слоны, топчущие бабочек. — Я просила не задерживаться. — Прости, мам, я просто думала, что… Знаешь, среди друзей просто как-то легче не думать об этом всем и… — Я понимаю. Только лишь волнуюсь. Чмокаются виртуально, сопя в свои телефоны. Кеды шаркают по асфальту, задевая вчерашние крошки, капли неизвестно чего, пожеванные фильтры сигарет и застывшие комки жвачек. Никакой Лекси рядом, конечно, нет. И не будет. Спектакль явно не окончен, маски не сняты. Порошки и таблетки давно эволюционировали в ядовитых змей, ползая по венам. Смотреть в лицо им нельзя, а иначе никак не избавиться. И не надо, если это так сложно. Сложнее, чем идти сейчас по прямой по неизвестной улице, сложнее, чем врать, сложнее, чем отключить телефон совсем. Впереди в огромном доме орут и смеются, дышат огнем и паром через огромные окна. Наверное, там весело. И на сотню будоражащих процентов есть хотя бы один «целитель»: нет лучшего лекарства от ломки, чем то, что нельзя произносить вслух. — Прости, мама.* * *
— Боже мой. Кто это тебя так? Кэсси обернулась на незнакомый голос. Загорелая девушка с шоколадными кудрями смотрела куда-то мимо глаз, скорее всего, на щеку, на которой так и осталась затвердевшей дорожкой кровь от удара об стену, или же на нос по той же причине. Рассказывать о таком сейчас не хотелось. Жутко хотелось пить. — Да так. Ничего особенного. Незнакомка мягко улыбнулась, опуская взгляд вслед за пальцами в свою маленькую кожаную сумочку. Барабанная дробь помад или чего еще, — и тонкие пальцы протягивают влажную салфетку. — Ты здесь новенькая? Говард лишь проводит белым платком под носом, вопросительно сморкаясь. — Здесь вечеринки каждую неделю. Я тебя раньше не видела. А новенькие тут — редкость, так что будешь сегодня эдаким «блюдом дня». Слова — и чужие, и свои, мысли — путаются в голове, перемешиваются, перекатываются, разбегаются в стороны, выскальзывают. К горлу они подступают тошнотным комком, недо-свободой. Ведь здесь, так далеко от всего и всех, кто Кэсси знает, она может быть кем угодно. Может, даже собой. — Меня зовут Келли, — сообщает «шоколадная девушка», доставая из сумки электронную сигарету. — Я — Трейси, — врет Кэсс; последний вариант «быть собой» явно отметается; хотя… — Очень приятно. Составишь мне компанию на вечер?* * *
— Добрый вечер. Извините за беспокойство, это Джулс. А можно Ру к телефону? — А, Джулс! Здравствуй. Ру сейчас где-то с Лекси, звонила с полчаса назад. А что, она тебе не отвечает? Малиновая кофта по зябким ощущениям либо расползается на нитки, отдавая бледно-мурашковую кожу на растерзание ветру, либо затвердевает, исполосовывая открытые участки красно-белыми клетками. Такой уязвимой Джулс себя не чувствовала давно. — Да. Но они, наверное, заболтались, вот она и не слышит, — старается дышать тише и ровнее, но сейчас сложно. — Когда вернется, передайте ей, что я звонила. — Ладно. Хорошего вечера, Джулс. Телефон дает «отбой», рука резко опускается вниз. Вон смотрит на Эллиота более, чем выразительно.* * *
— Вот, прикиньте, и угнала целый такой чемодан наркоты, — Ру разводит руками, обозначившая немаленький размер описанного чемодана. — Нифига. Все сидят в просторной полутемной ванной комнате. Кто на полу, кто на стиралке, кто на бортике ванны, кто на крышке унитаза. Их, в общем, трое, не считая Ру: меланхоличный панк, местная Мини-юбочная и Торч-герл. Такие кликухи сегодня вечером выдавал усталый мозг Беннет. Запоминать имена или лица на тусовках — не по части Ру. Главное: определить, у кого «что-то есть». У Торч-герл были гипнотизирующие глаза и обсохшие губы, по которым раз в четверть минуты неизменно пробегал проколотый фиолетовый в здешнем свете язык, а еще от крашеных волос определенно веяло травкой. Этот запах Ру не спутает ни с чем: помани, и вслед за чутким носом тело побежит вприпрыжку. После недельного с лишком воздержания. — И сколько ты так уже? — Сто восемьдесят три часа, примерно. Около недели, — в часах звучит точно убедительнее. — И прям ни-ни? Будь Ру честной перед всеми, готовой стоять на коленях в церкви, дергая за шнурки папиной толстовки, закрывая капюшоном волосы, наверное, заслужила бы нимб над головой из слов-восхищений. Но все не так легко, как думают те, для кого вещества — нечто, над чем можно подумать, не больше, чем тусовочные увеселители. Те, кто не болен; не так глубоко. Вопрос с подвохом. Но сейчас плевать. Показаться слабой — создать для других иллюзию их силы. А до них Ру нет и не будет никакого дела. — Были мыслишки. Да никак. Мать в ежовых рукавицах держит, но, вот, сегодня разрешила развеяться, так что… я здесь. — Может, тогда составишь компанию? Одно ловкое микро-движение, как у фокусника, и в руке Торч-герл появляется блестящий зип с парой белоснежных таблеток. — Неделя не такой уж и рекорд, чтобы не устроить передышку, — улыбается Мини-юбочная. — А такой, чтобы потом было, что побить.* * *
Лекси хотелось вернуться в прошлое и дать себе пощечину. Действительно, она всегда была наблюдателем. Но хотела почувствовать себя режиссером. Тем, кто без особой эмоциональности раздает другим людям роли и указания, придумывает и рушит судьбы, обговаривает декорации. И все это — мир в поле ее зрения — был бы в руках гениальной Лекси Говард, которая знала все обо всех и не знала ничего вообще. Даже себя. Она не знала, помнит ли мать ее имя по пятницам, когда засыпает на дивана перед беззвучным экраном, с бутылкой в руках и в конфети из ошметков бутербродов, печенья или засохших капель клубничного мороженого. Не знала, что и как сейчас с ее отцом. Не знала, почему старшая сестра никогда не заходила в ее жизнь дальше, чем «А ты почему не спишь в четыре утра?». Лекси знала слишком много ненужного. Сцена была лишь предлогом, ведь где-то там, в своей чуднóй голове, она — ужасная болтушка. Мэдди по-прежнему сидит на раковине, размыто рассматривая тонкие золотые «пряди» в собственных руках: ее-не-ее кулон, смотрящийся правильно разве что однажды в магазине, а не на чьей-то из их шей. — А где Кэсси? — Не знаю. Сбежала. Карие глаза смотрят, не мигая. Лекси застывает на минуту, мысленно прокручивая новогодний побег. Нет, нет, нет. Говард отводит взгляд. Мэдди все равно вряд ли скажет что-то еще. Лицо подставляется холодным поцелуям плотной прозрачно-белой струи серебряного краника. Хруст бумажных полотенец. На выход. — Лекси! Туфли тормозят на залитом скользком полу сиюсекундно. — Если найдешь ее, то… Замолкает, пряча взгляд. Да, Мэдди вряд ли скажет что-то еще. — Хорошо.* * *
— Я не курю. Я по части алкоголя. Если долго смотреть на звезды, наверное, можно услышать, что они говорят. В двухъярусном коттедже есть бассейн на улице, шесть балконов и можно без опаски выходить на прогретую крышу между этажами. Может, это все магия ночи. Но Кэсси впервые за долгое время чувствует себя уверенно в чужих руках, оглаживающих бедра. Пальцы не смеют проникать под ткань или лезть под кожу. — Ты как глина. Естественная, поражающая искусство, гибкая. Но своенравная. Не всем под силу прогнуть тебя там, где им хочется. А хочется… просто смотреть на тебя, молча завидуя тому единственному скульптору, которому ты отдашься. Незнакомец почти не дышит. Танцует, прижимаясь все ближе, подстраиваясь под женский изгиб, возбуждение лишь где-то в космосе сине-черных глаз, на кончиках дрожащих пальцев, на высохшем языке, чувствуется лишь левой лопаткой: сердце бьется невпопад, не боясь цокающего диджея. — А у нас, похоже, на подходе новая звезда вечеринки! — кричит парень в бандане, переводя фиолетовый свет торшера вглубь толпы, освещая Кэсси. — Не смей перекрикивать Леди Гагу! — кричит Кэсси в ответ. Она смеется. Играет «Just Dance». Забытая искренность и прежняя веселость быстро прилипают и перескакивают ко всем в холле, заставляя парочки заблестеть улыбками. Зубы белоснежные, зубы желтые у курильщиков, зубы в помаде — плевать, если здесь всем хорошо. Незнакомец оставляет свою улыбку на светлых волосах, за ухом. — Я сейчас. Тебе принести еще?* * *
Лекси накидывает на хрупкие плечи темный пиджак и спускается к выходу. Вот такой ей и быть: серой, тихой, незаметной. Осадок от спектакля пройдет через неделю, может, кто-то запомнит ее имя — «Грейс», как из спектакля, может, чаще будут узнавать ее лицо. А она и не просит большего. Лекси хорошо и в своем мирке. Толкает входную дверь. Наконец-то свежий воздух и привычная пустота. Говард пробегает глазами по улице и неожиданно натыкается на охреневший взгляд Джулс. — Лекс? Девушка переглядывается с другом и продолжает вопросительно смотреть. Это даже не просто вопрос, а с восклицательным знаком после. — Да, надо было переодеться и со всеми переговорить, только высвободилась. А вы что здесь так поздно? — А Ру? Лекси хмурится. — А где Ру? Она должна быть с тобой. — Дома, наверное, я не знаю… Опухшие глаза краснеют моментально. Джулс не может нормально вдохнуть, задыхается, прежде чем начать говорить. — Мы звонили ее маме. Она передала, что звонила Ру, а Ру сказала, что сейчас с тобой, а сейчас ты говоришь, что Ру не с тобой, — Вон не получается сформулировать нормально, нервы на пределе. — Я ничего не понимаю. — Я вообще хотела искать Кэсси, она тоже пропала, но раз тут такое, — холодное оружие самое надежное, Лекси не начнет паниковать. — Я на машине, — вмешивается Эллиот. — Пойдемте. Он берет Джулс под руку, неловко гладит по спине. — Мы успеем, обещаю. Все будет хорошо. — Нет, Эллиот! — девушка вырывает руку. — На новогодней вечеринке Ру сказала мне, что вернулась к наркотикам, когда я уехала. А я тогда сама ничего не понимала. Я переехала сюда, заявила себя тронутой шлюхой, Ру стала для меня лучиком света, я думала, мы подружимся. Думала, я интересная… Эта моя тупая манера, флиртовать со всеми подряд — мы вроде встречались, у нас были свободные отношения, казалось, она это тоже понимала. Я искала себя. Но после тех слов на вечеринке я почувствовала, что не могу ее бросить, ведь не хочу, чтобы она вредила себе. Думала, она в могилу себя загонит без меня. Слишком много о себе возомнила. Вернулась, а она продолжала торчать. Вернулась, а она не простила. Я — хреновый спасатель… Джулс закрывает лицо ладонями. Дышит прерывисто. Соберись, соберись, соберись. — Может, стоит позвонить ее маме? — Нет, Лекси. Я не хочу повторять все свои ошибки дважды. Эллиот, заводи машину.* * *
Руки, сложенные на руле, не дрожат. Нейт рад одному: он впервые сделал свой выбор. Не навязанный обществом, отцом, матерью, для поддержания брутальности. Он впервые готов к осуждению в открытую, а не живет ради зависти за спиной. Отвлекает от мыслей только звук уведомления. «Смотри, кто здесь». Нейт сразу открывает сообщение от брата. Мало ответсвенности, а значит, можно шататься, где угодно. Но о нем парень не хочет думать, не хочет больше злиться и выходить из себя по пустякам. Личность в мыслях не построишь. Как показала пьеса Лекси, человек — это его поступки, запечатленные другими людьми. На фотографии над полоской текста точно Кэсси: знакомые волосы, знакомый костюм, до боли знакомая улыбка. «Адрес», — не раздумывая печатает Нейт. Отправленная в ответ геолокация тут же вбивается в навигатор. Парень заводит мотор.***
Сегодняшний ухажер передает Кэсси красный стаканчик. Тот опрокидывается в рот мгновенно, залпом. — Повтори, если не сложно. Я отойду, не теряй. Говард мило улыбается и ускоряет шаг в ванную второго этажа. Дергает ручку. Закрыто. — Я уже выхожу! — звучит знакомый голос. Это Келли. За стенкой журчит вода, хрустит полотенце, щелкает замок. — А, это ты. Как тебе здесь? — Веселее, чем было на моей новогодней тусовке, — признается Кэсси. — Я лицо сполоснуть хочу. И подмышки вспотели. Заходят в ванную вместе. Блондинка подставляет лицо под отрезвляющую струю, придерживая волосы рукой. — А ты не хочешь подстричься? Не, у тебя шикарные волосы, но мне кажется, тебе пойдет. К тому же, говорят, изменение прически помогает избавиться от прошлого. Кэсси вытирает щеки, разворачиваясь. — Мне не помешает. Келли — настоящий мастер. Или почему-то Говард ей сейчас доверяет. Садится в ванну, спиной к новой знакомой. Разрешает ей расправлять пряди, как надо. Загорелые руки аккуратно проводят по волосам расческой, а затем орудуют маленькими маникюрными ножницами, найденными здесь же в ящичке. — Готово, красотка. Кэсси смотрится в зеркало. Улыбается. Может, это напоминает сцену из школьного туалета во время спектакля, но сейчас все по-другому. — Пошли танцевать.* * *
— Да ты чокнутая, — восклицает Джулс, поворачиваясь на переднем сиденье. — Писать Нейту? Серьезно? — А вы собираетесь искать их по всему штату? Я уже пишу. СМСка от Лекси Нейту, ничего такого, Джулс к этому не причастна. Но почему-то Вон передергивает. С этим дьяволом она не хочет больше иметь никакой связи. Диск и порез в начале сентября, это теперь в мусорке и далеком прошлом. Переписка стерта только у нее, но ведь и писала она не ему, а выдуманному Тайлеру. Значит, и эти интернет-отношения тоже ненастоящие. Ей никто сейчас не нужен, кроме Ру. Найти ее, значит, найти саму себя невиновной ни в чем, девственной и хорошей.* * *
Нейт пропускает светофоры, не пропускает пьяных людей на пешеходных переходах — ему сейчас важнее. Хочет пропустить и сообщение от Лекси, но наскоро кликом пальцев скидывает адрес без каких-либо пояснений. Чего жадничать? Но раз это теперь гонка, он должен успеть первым.* * *
Незнакомцу новая прическа нравится. Но для Кэсси уже неважны эти комплименты. Она просто ловит телом бит и подпевает, не стесняясь камер и чужих мыслей. Может, для Мэдди она теперь мертва. Или для Нейта. Но здесь, на маленьком квартирном «танцполе», она чувствует себя живой. Может, стрижка и в правду пошла ей на пользу. — Организовала целый спектакль, я серьезно. С декорациями, костюмами, танцами, спецэффектами. Всю школу собрала. Никто и не знал, что она такая оторва, всегда серой мышкой ходила, а тут такое. Все в секрете от меня держала, втирала про какую-то «Оклахому» — набор звуков, не поймешь ее. А оказалось, знаешь, что? — Что? — Спектакль про ее, видите ли, жизнь. — Из своей жизни спектакль сделала? — Если б еще из своей. Она вывернула чужие жизни, всех, кого знала, меня, в том числе. Разболтала на сотни учеников все, что знала, видела и слышала. Чтобы просветить, видимо, тех, кто в школе нас не так близко знает. Выставила меня перед всей школой дурочкой и шлюхой. Парень обнимает. Так непривычно, так никто из бывших парней не обнимал. Те лапали, прижимали ее грудь к своим ребрам, а в ноги упирался стояк. Сейчас этого не было. Было тепло и мягко. Так Кэсси только по ночам обнимала подушки или большого плюшевого медвежонка. — Пусть это останется чьим-то смехом или фантазией. Но ты ведь знаешь правду? Реальных шлюх я видел, их издалека чуешь, а ты милая, совсем не похожа на них. Не давай никому себя обижать, крошка. У шлюх ведь вся жизнь ниже пояса. А Кэсси не за количеством партнеров, а за своим сердцем гналась.* * *
Ру глотает таблетку, тонущую в слюнях. Торкает будто сразу. Комната плывет, люди смеются. Беннет вываливается в коридор. Почему-то кажется, что смеются все. Над ней одной. Что, неделя не предел, да? Возьми еще одну, догнаться дома, если что. Мамочка не узнает. Почему ты не смеешься. Нам даже стыдно перед тобой. Не смей портить нам веселье! Никакого рая нет. Отец тоже ничего не узнает, будь спок. Может, тех ворованных таблеток не хватило ему, чтобы выбраться из плена рака? Ну, ты и эгоистка. Поздно плакать. Веселись. Никому до тебя нет дела, слабачка. Может, это передоз? Почему тебе так плохо? Что, хочешь к папочке? Ру хватается за перила, поднимается по лестнице на второй этаж. Здесь громче музыка и больше людей. Стоит выйти на балкон, дайте воздуха. Или сразу на крышу. Вдруг в толпе приведением всплывает чья-то спина. Беннет идет ближе, ноги еле слушаются. Веселый смех, желтое разлетающееся из-за танца каре. — Джулс? Девушка разворачивается. — Ру? Боже, наконец-то, лишь бы она сейчас была рядом. Но Ру чувствует, что провинилась, Вон не должна видеть ее в таком состоянии. — Ру! Нет, это не Джулс, совсем не Джулс, это Кэсси. — Ты здесь откуда? Ты что, под кайфом? — Да, я приняла, всего маленькую таблетку, — Беннет пытается показать размер пальцами, но руки дрожат, — только тут что-то не то. Говард подхватывает ее под руку, устремляясь в туалет, тут же забывая про незнакомого парня с коктейлем и не слыша музыку. Бедняжка Ру. Та падает на колени. Кэсси промывает под водой первую попавшуюся щетку, собирает непослушные черные кудри. Ру склоняется над унитазом, и Кэсси осторожно сует щетку ей в рот. Еще чуть-чуть, туда-сюда. Живот урчит, девушка успевает убрать руку в последний момент. Ру выворачивает какой-то желчью, вместе с ней в жиже с водой плавает едва розовая таблетка. Кэсси заплетает чужие волосы в пучок, пока Беннет жадно пьет прямо из-под крана. — Спасибо, Кэсс. Она старается на смотреть в глаза напротив. Страшно. Недавно она сдала ее Мэдди, чем она теперь лучше Лекси? Ломка никак ее не оправдывает. Ни перед Кэсси, ни перед незнакомой ограбленной парой, ни перед Сьюзен, чьи украшения она украла, ни перед Джулс и Эллиотом, ни перед мамой и сестрой. Кэсси спасла ей жизнь, а Ру ей, получается, сломала. — Прости, если сможешь, за то, что рассказала. Мне надо было всех отвлечь, чтобы сбежать, я и не подумала о тебе. — Не твоя вина. Не ты, так кто-то другой обязательно бы все вскрыл. Что есть, то есть, знают другие или нет. Кэсси правда не злится. Дает себя обнять и прошептать куда-то в волосы: — Спасибо, что спасла меня от этой дури. Я завралась, а хуже, чем врать себе самой, ничего нет. Сама знаешь. У Кэсси в голове не демоны. А раненные плачущие ангелочки. Она выходит, оставляя Ру в ванной и обещая принести чего-нибудь попить.* * *
Трое вылезают из машины, как только двигатель замолкает. Бегут по траве, заставляя местных вопросительно оглядываться. — Ру! — Ру! — Кэсси! Кэсси застывает, оборачиваясь на голос, стаканчик летит на пол. Голоса при музыке и здешних криках не разобрать. Может, это Мэдди и ее «свита» пришли нанести последний удар? Хуже взбешенной Перез невозможно что-то представить. Говард не думает. Пока крики доносятся с первого этажа еще есть время. Она выбегает на балкон, забывая туфли в комнате. Пытаясь не порвать юбку, перекидывает ноги вперед, спрыгивает на крышу — крепкая, не проломится, и, о, чудо! — ровная, без ската. Девушка уже не разбирает крики за спиной. Подходит к самому краю. Под ногами метра четыре до бассейна. Тот пуст. — Кэсси, что ты делаешь? — это Лекси. Решение принимается мгновенно. Секунда. И она срывается вниз, на лету задерживая дыхание, кто-то сзади ахает. Кэсси падает в воду, поднимая фонтан брызг. Здесь, под толстым слоем лазурного серебра, она все еще чувствует себя в невесомости. Отсюда не слышно чужих голосов. Слышно только удары сердца. Все как в замедленной съемке. Она теперь чиста перед самой собой. Вдруг чьи-то руки крепко сжимают и тянут наверх. Девушка жадно вдыхает пропавший на несколько секунд воздух. Ее притягивают к себе и возвращают на землю очень аккуратно, почти нежно. Трава неприятно колет мокрые ступни. — Кэсс, ты в порядке?* * *
Лекси, видя прыгающую с крыши сестру, закрывает рот руками, не сдерживая испуганного вдоха. Начинает дышать, только видя, как ту вытаскивают из воды. Продирается через толпу, к туалету, куда шли Джулс и Эллиот. Первая жмется к Ру, сидящей на полу. Беннет показывает значок «V» Лекси и вяло улыбается всем вошедшим. — Все в порядке, ребят. Я ничего не сделала тут. Все хорошо, — и поглаживает белые пряди Джулс, оставляя на них короткие поцелуи. — Я сама доведу Ру домой, — уверенно говорит Вон и снова смотрит на девушку. — Я тебя больше никогда не отпущу. Никогда. Лекси тихонько тыкает Эллиота по плечу и кивком просит выйти. — Нужна твоя помощь.* * *
— Кэсс, ты в порядке? Это Нейт. Впервые смотрит настолько испуганно, будто чуть не потерял самое дорогое в своей жизни. Обнимает, целует за ухом, отрывается, опять прижимает, чмокает в лоб, застывая так на несколько секунд, увеличивая силу и напор поцелуя, выходит жарко и как-то по-своему жалобно. Парень опускается на колени перед ней, сжимает ее пальцы в своих, проводя по ним мокрыми глазами. — Малышка, что же ты делаешь? Ты серьезно сейчас прям напугала, ты не представляешь, как, — он облизывает лопнувшую губу. — Поехали домой, ладно? Послушай, это того не стоит. Это глупости, Лекси это все выдумала ведь, понимаешь? Ты настолько же развратная извращенка, насколько я — гей. Это ложь, и ты это прекрасно знаешь. Пусть они все посмеются, раз им больше не над чем, как не над чужими жизнями, на себя-то никто не хочет так же смотреть. И мне плевать на Мэдди, плевать на Лекси, плевать на всех. Мы можем жить по-другому, не думая, кто и что там думает. Мне плевать на ярость Мэдди. Я хочу быть с тобой. Ссориться, мириться, плакать и радоваться только с тобой. Я убрал всех, кто мешал, даже своего отца. Я хочу начать жить с чистого листа. С тобой. Это было не наигранно. Нейт впервые плакал при ком-то. И Кэсси стала первой, кому он это доверил. Вот он, настоящий Нейт Джейкобс. Не модель с обложки «Плейбоя», а плачущий и готовый унижаться — не как роль в постели, а наяву. Ему верилось. Нейт такой же сломанный, как и все они. И его надо лечить. Но он не просит делать это Кэсси, он лишь хочет, чтобы держала его за руку. — Мои глаза говорят за меня? — девушка вытирает с щеки слезу. — Да, — почему-то его шепот делает этот разговор еще интимнее. — Мне надо подумать… — Я люблю тебя. Таким тоном, что Кэсси замирает. Не как фраза по негласному правилу всех парочек, а по-настоящему, не требуя ответа. — Мне надо подумать, Нейт. Правда. Сейчас я могу сделать только одно. Она замахивается и — дает Нейту пощечину. — Это тебе за Мэдди, — повторяет жест другой рукой, но уже по своей щеке. — А это мне за Мэдди. Кэсси лишь сжимает на прощанье чужие руки и отпускает, уходя в сторону. А Нейт так и остается на коленях, смотря ей вслед… влюбленно.* * *
Они угоняют велик. Как когда-то в далеком сентябре. Джулс опять крутит педали и рулит, а Ру сидит на багажнике, обнимая ее руками за живот. — Я остановлюсь в начале улицы, если вдруг твоя мама будет выслеживать тебя в окно. Будут вопросы, скажи, что помимо Лекси были еще ребята, а ты первая ушла, типа, чтоб быстрее домой, все дела. Она потом может мне набрать, скажет, ты дома, я буду вести себя, будто не при делах. Вон не умолкает не на минуту, а Ру только обнимает крепче и улыбается в темноту. Тормозят. — Ты точно ничего не принимала? — смотрит бегающими глазами, держит чужое лицо в своих руках. Как трогательно. — Вспомнила тебя и передумала в последний момент. — Перестань, я же сейчас расплачусь, — она действительно еле держится. Целуются. Долго, без рук на теле и языка, только переплетают пальцы. Одна вся на нервах, другая чуть с ног не валится от усталости. Никто не говорит тех самых слов, но это и так понятно.* * *
— Кэсси! Лекси подлетает почти неожиданно, но блондинку, кажется, уже ничем не удивить сегодня. — Я не злюсь на тебя, — честно говорит Кэсси. — Можешь ничего не говорить. — Я и не собиралась. Ты пьяна и устала. Поехали домой, ладно? Девушка только кивает, разрешая вести себя к машине. — Только заедем кое-куда, ладно?* * *
Мэдди, конечно, не спит. Будто все еще ждет чего-то. Вздрагивает, когда приходит сообщение от Лекси: «Сюрприз». Выглядывает в окно. На нее снизу смотрит подруга. Старается скрыть спешность, специально старается спускаться подольше. Поправляет волосы, облизывает губы. Наконец, открывает дверь. — Привет. — Привет, — Кэсси тоже нужно время, чтобы начать говорить. — Я просто хотела извиниться. Да, может, я в ваших глазах шлюховатая, а на деле по-странному одержима парнями и отношениями. Да, признаюсь, для меня это правда важно. Но я хочу сказать, что не уводила у тебя парня. Не думала про твоего парня, не влюблялась в твоего парня. Я влюбилась в Нейта не потому, что он твой. Просто так сложилось. Я не хотела как-то тебе насолить, правда. Так получилось. — А я, может, меркантильная и пафосная сука и собственница, но я не хочу, чтобы мы теряли друг друга из-за всего лишь парня. В смысле, для меня это всего лишь парень. И ведь это ты говорила, что я заслуживаю кого-то лучшего. Может, сейчас это ты. Не каждый смог бы вот так прийти после всего. Мэдди улыбается и притягивает подругу к себе. На душе почему-то становится спокойнее. Сегодня все заснут на своих местах.