***
Гера вышел на улицу и запер за собой двери кузни. Ветер неприятно холодил его разгорячённую кожу через спецовку. Во рту пересохло, а в желудке до тошноты ныло после пропущенного обеда. Никакого удовлетворения от проделанной за остаток дня работы Герасим не испытывал. Всё валилось из рук, и ему пришлось закончить гораздо позже остальных. Гордость и ответственность не дали Гере попросить помощи у товарищей или бросить дело на середине. Раздосадованный он шёл домой. В посёлке было тихо и пусто. Дневная смена давно разошлась по домам, а ночная уже заступила на службу. На окошке у Юлика горела свечка, а значит дом содома был готов принимать своих прихожан. И никому до этого дела не было. Все знали и молчали, потому что мужчины к нему ходили удовольствие получать, чего от подруг и жён своих, таких же умаянных на работе или занятых детьми, взять не могли. О благоразумии тут речи даже не шло, это Гера понял только сегодня. Вот те на. Гера замер посередине улицы. Даже доктор городской Емельян туда же. Казалось бы, приехал работой заниматься, а сам к Юлиану на хату уже вечером, вон, пошёл, да и не с пустыми руками, а бутылку настойки на спирту несёт. Чай, не больную спину ему растирать собрался. Гера аж закипел от злости. Разминувшись с Емельяном, и дождавшись, пока тот скроется из виду, кузнец окольными путями направился к дому Юлика. К тому времени, как Гера затаился у изврата под окнами, свечка погасла и Юлиан стоял в прихожей, встречая гостя. Судя по восхищённому голосу, Юлик был искренне рад приходу доктора, аки страждущий больной. Водрузив подаренную бутылку на стол, хозяин дома тут же нехитро накрыл поляну, добавив к алкоголю яблоки, овощи и сковороду с жареными карасями. Походило на то, что он готовился к приходу Емельяна, хотя искренне убеждал его в обратном. Доктору льстило такое внимание, и от ужина тот не отказался. Они вместе сели на одну скамью друг подле друга, но на расстоянии, и принялись трапезничать. Емельян ел неспеша, но тщательно насыщался, сдабривая пищу положенной рюмочкой алкоголя. Юлик же ковырялся в тарелке, выуживая овощи по одному и забрасывая их в рот почти не глядя, но от предложенной настойки не отказывался. Разговоры между хозяином и гостем становились всё более откровенными, пока доктор, расхрабрившись не подсел ближе, притянув к себе Юлиана. — Целуюсь я только по любви, — дерзко заявил Юлик, отклоняясь, когда Емельян потянулся к нему своими губами. «Ишь, чего захотел, целоваться. Растлитель малолетних», — подумал Гера, наблюдая за этой сценой. Юлиан, конечно, паспорт имел, но подле доктора, которому уже перевалило за сорок, казался сущим ребёнком. — Признаться, я никогда раньше… — произнёс Емельян, и его тонкие пальцы хирурга, не испорченные грубой физической работой, обвели верхнюю губу Юлика, собирая остатки красной вишнёвой влаги. — Но, разве я не мил тебе? — Мил или не мил — какая разница, — усмехнулся Юлиан, призывно расстёгивая рубашку на груди, будто ему в один момент стало жарко. — Ты ж сюда не за этим пришёл. Доктор резко подался вперёд и всё-таки украл поцелуй с губ мальчишки. Однако Юлиан, вопреки предшествующим заявлениям, не оттолкнул его, хотя какое-то время вяло сопротивлялся. Затем он перестал ёрзать и с влажным причмокиванием сам начал целовать Емельяна. Тот, похоже, был только рад. Доктор притянул мальчишку, усаживая того к себе на бёдра. Они целовались долго и упоённо, а Гера, наблюдавший всю эту сцену, даже не знал, куда деваться. С одной стороны он испытывал крайнее отвращение, хотел отвернуться и уйти, но с другой — выпирающий через брюки бугор красноречиво говорил о том, что всё происходящее ему нравится. И если умом он понимал, что всё это должно быть ему отвратительно, то тело своё обмануть не мог. И откуда у него только силы мужские взялись после тяжёлого рабочего дня! — Какой ты ненасытный, какой ты сладкий, как славно ты пахнешь, — шептал Емельян в губы мальчика, крепче обнимая его и гладя по спине. Юлик, явно смущённый всем произошедшим, уткнулся в шею лекаря, пока тот говорил ему эти милые глупости. Намиловавшись всласть, Юлиан решительно встал, взял Емельяна за руку и увёл его в другую комнату. Гера оторвался от окна и вдоль стены дома снаружи проследовал за ними в спальню Юлика. Там его ждал облом. На окне спальни висели белые кружевные тюльки. Заботливо задёрнутые хозяином дома, они не давали высмотреть что-либо в полутёмной комнате. Какое-то время Гера ещё видел под определённым углом, как Юлик, пританцовывая, стягивает с себя одежду и помогает раздеться Емельяну, а затем они пропали из поля его зрения. Гера упрямо продолжал стоять под окном, слушая то, что происходит в спальне. Слушал и бесился, потому что всё это крайне возбуждало: в темноте раздавался шорох ткани, поцелуи, скрип пружинного матраса, становившийся всё ритмичнее и настойчивее, а затем и стоны. Таких сладострастных естественных стонов он не слышал ни от одной бабы, и, будь он проклят, если в этот момент он не начал понимать, что все находили в этом Юлике. Гера достал свой агрегат и быстро передёрнул, а затем скрылся с места преступления. Однако вернувшись домой он перестал понимать вообще что-либо. Особенно не понимал, почему Юлик сперва говорил, что целуется только по любви, а затем страстно засосался с Емельяном и позволил сделать с собой то самое. Ещё пол ночи Гера думал об этом. Заснул под утро.***
В начале дня Герасим прибыл на конюшню, чтобы осмотреть лошадь, которой, по словам хозяина, жали подковы. Настроение кузнеца было хуже некуда. После короткого сна дурные мысли ещё больше владели его головой, а потому, чтобы спокойно поработать, Гера выгнал всех с конюшни. Когда за его спиной раздался знакомый голос, Герасим невольно вздрогнул: — Ну как, здорово подсматривать было да подслушивать прошлой ночью? — Не понимаю, о чём ты, — отозвался Гера, не смотря на Юлика, а продолжая заниматься делом. — Чего не понимаешь? — Юлиан подошёл ближе, уперев холёные ручки в бока. — Думаешь слепой что ли? Или не видел рожу твою у меня в окне? Все цветы мне потоптал, ещё и клубничные грядки вдобавок обкончал, ирод. Герасим покраснел от смеси стыда и гнева. Он ждал, пока наглый педераст свалит и оставит его в покое. Юлику же произведённый эффект настолько понравился, что он и не думал уходить, стоя подле Геры, покуда тот склонялся над лошадиной ногой. Кузнец старательно делал вид, мол, я не я, и лошадь не моя, а совхоза, и что ужасно занят, потому что до обеда должен понять, почему чёртова кобыла хромает, и нет ему дела до личных разборок. Воцарилось самое неловкое молчание, которое только можно было себе представить. Юлиан уже задумывался уйти, потому что отчего-то ему казалось, что он нарывается на неприятности, но стоило ему сделать шаг к воротам, как Гера решил нарушить тишину. — Нравятся тебе такие, да? — вызывающе спросил он, не зная, кто его за язык тянул. — Нравятся, да, — передразнил его Юлик, сразу поняв, кого имеет ввиду собеседник. — Он хотя бы задницу мою вазелином смазал, в отличие от вас, деревенских дуболомов. И неприятности всё же приключились. Схватив Юлика за руку, Гера опрокинул его животом прямо на ближайший стог сена, навалившись на него сзади. Юлиан только смеялся, развернув голову, чтобы колючая сухая трава не колола его нежную кожу, хотя заломанную за спину руку неприятно свело, аж пальцы начали неметь. Ему было не привыкать к внезапному порыву страсти на сеновале. А вот Гере было не до смеха. Рушилась вся его скромная дисциплинированная жизнь, в которой тяга к представителю своего пола считалась не просто изъяном, а страшным преступлением. Однако, чем теснее Герасим прижимался к Юлику, чем больше вдыхал свеже-пряный аромат его волос, тем больше возбуждался. Гера укусил парнишку в плечо, ожидая, что это немного приведёт в чувства их обоих, но в ответку вместо крика боли услышал стон. Юлиан прогнулся под ним, потираясь ягодицами о его пах, и наслаждался болью. Герасим разжал челюсти и облизнул с губ солёную влагу, почувствовав вкус его кожи и пота. Вот тут-то самое время было взять Юлика да вышвырнуть вон, но сдержать природные порывы уже не нашлось сил. Член Геры находился в боевой готовности, и в штанах становилось тесно, не смотря на их просторность. Но и размерами, без ложной скромности, Герасим отличался внушительными, что Юлик, конечно, сразу почувствовал, удивлённо округлив рот и издав восхищённый возглас. Однако радость Юлиана была предварительной. И, хотя воспоминания о прошлой ночи живо стояли у Геры перед глазами, он не стремился становиться очередным прихожанином дома содома. Стянув с Юлика штаны и наскоро поелозив у него между бёдрами, Герасим кончил парнишке на ягодицы и отпустил с богом. Испытав разрядку, Гера, не терзаясь муками совести, вернулся к работе, а униженный и оскорблённый Юлиан, стараясь сохранять остатки достоинства, удалился восвояси.***
Впервые у Юлика в голове не складывались зарплатные циферки. Обычно после очередного перепиха в голове было легко и свободно. Работа клеилась, и ничего-то в его жизни не менялось. До нынешнего момента. «Я хочу, чтобы ты был моим», «мне кажется, я в тебя влюблюсь», — Юлик неоднократно слышал подобное, но Емельян отчего-то казался ему более серьёзным, чем сельские парни, и не бросал слов на ветер. Вчера, расставшись с Герой, Юлиан специально отправился в мед пункт, чтобы показаться врачу. После грубого кузнеца ласковые руки доктора, обрабатывающие укус на его плече, казались сущим наслаждением. Разумеется, Юлик оказался не прочь задержаться, когда Емельян запер кабинет на ключ и предложил ему пройти полный медицинский осмотр. Когда доктор начал признаваться ему в любви, Юлиан едва не расплакался, так сладко это звучало. И, что самое страшное, действительно хотелось верить в искренность этих слов, сказанных при свете дня. Юлик вздохнул. Он-то хотел быть любимым, но очень боялся, потому что от природы своей отказаться не мог. Когда понял, что женщины ему не завлекательны, пошёл по кривой дорожке. Первый раз всё случилось с институтским приятелем, потом ещё с несколькими шапочными знакомыми, которых он видел в первый и последний раз, а когда в совхоз после института определили, как-то всё само собой вышло. Только всё не то, да не так получилось, и результаты его деятельности не сходились с ожиданиями Юлиана. Зачастую так случалось, что вчерась ещё полюбовнички у него на узкой койке матрасом скрипели, а на следующий день и в лицо не посмотрят, а то и оскорбят ни за что. А потом всё по новой: прощения просят, подарки носят и обещают горы золотые. Всё, что угодно, лишь бы добраться до его мягкого податливого тела. Поначалу до тошноты обидно было такое положение, потом привык, чуть позднее научился даже удовольствие получать от неумелых и грубых мужицких ласк. Нежен с ним был только Родик, да и тот не всегда, иногда любил и жёстко, особенно, когда день на работе не задался или с женой размолвка выходила. Хотя даже председателем можно было крутить, если очень постараться. Постепенно Юлик закалился, перестал плакать в одиночестве и научился ощущать над своими любовниками некое превосходство. Принимая скромные и щедрые дары, он помаленьку откладывал деньги для возвращения в город, хотя в глубине души страшно боялся перемен. Здесь всё своё, привычное, и народу немного, а там могут и избить или ещё чего похуже. Ещё один тяжкий вздох вырвался из груди Юлиана. Вот и Герасим ворвался в его жизнь, когда его не просили. Уж сколько лет они друг от друга держались подальше, и нате вдруг. Что поменялось — не понятно. Единственный неприступный парень на деревне манил Юлика своей холодностью, однако связываться с ним было себе дороже. Здоровые мускулы, мощные ручища и железный нрав — Геру словно самого сковали на кузне. И при всём этом природа дала ему удивительно складные черты лица. Поначалу Юлиан даже мечтал про Герасима, и много раз в порыве страсти, чтобы хоть как-то кончить, пока чужой член тыкался ему в зад, едва не выкрикивал его имя. Ни разу себя не выдал, не позволил распространяться слухам о своей тайной любви, но Гере, чтобы начать презирать Юлика было достаточно того, что он путался с другими мужчинами. Получив суровое внушение, Юлиан охладел к кузнецу, и старался с ним не пересекаться. И как так вышло, что Герасим оказался у него под окнами — чёрт разберёт, но этот поступок возродил былые надежды Юлика и разбередил старые раны. Правда, имелся уже лекарь на примете, который мог бы их залечить… В коридоре раздался топот. Юлик вздрогнул и вернулся к зарплатной ведомости. Дверь в его кабинет открылась, и Юлиан, напустив на себя суровый вид, поднял взгляд на гостя. — Ты это… Зарплату мне неправильно подсчитал, — громко сказал Гера, заходя в кабинет, а затем закрыл дверь. На засов. У Юлика карандаш выпал изо рта. Детская привычка, ещё со школы, в минуты задумчивости грызть карандаши и ручки. Все никак не избавится, чтоб не чувствовать себя дураком, как сейчас. — Так, ты только не горячись, — начал Юлиан с предупреждения. — Бить будешь, я милицию позову, так и знай. — Дурак ты. Я ж к тебе со всей душой… Гера казался запыхавшимся, словно бежал сюда с другого конца совхоза: дышал тяжело, полной грудью, как будто ему не хватало воздуха, лицо раскраснелось, исказив мужественные черты. Юлик спокойно встал из-за стола и смело приблизился к Герасиму. — Гера, ты послушай, — спокойно начал парень, неловко поправляя намокший ворот его форменной рубахи. — Ты давай, иди с миром. Найдёшь себе со временем хорошую женщину и забудешь эту внезапную вспышку страсти, как страшный сон. Такое тоже бывает. Поймёшь, что это не твоё, да уйдёшь от меня. А я ведь на самом деле влюбчивый, Гера. Не отстану ведь потом от тебя, жизнь испорчу. Так что давай сразу без глупостей. — Сколько слов умных нагородил, а всё равно дурак, — сказал Герасим. А дальше всё произошло так, как ни в одних смелых фантазиях Юлика не случалось. Гера, решительно и страстно поцеловал Юлиана в губы. Какой это был поцелуй, сладкий и пьянящий, даже в книжках не описывают, которые Юлик с города привёз, да тайком почитывал иногда. Когда сильные руки кузнеца отпустили его, парнишка пошатывался, едва стоя на ногах, и глотал воздух почти до икоты. Только и успел порадоваться, что на окошко плотные шторы повесить велел. Хотел было задёрнуть, да Гера опередил, сам всё сделал. Уединив их, со смущением Герасим молча достал из кармана небольшую плоскую баночку и грохнул её на стол. Юлик подошёл поближе и увидел, что это вазелин. Юлиану приятно было знать, что Гера слушал его внимательно. Поэтому сексом они, конечно, занялись. Прямо на рабочем столе. Юлик едва документы успел на пол скинуть. Соитие происходило поспешно, неловко, и Юлиан, как более опытный товарищ направлял Герасима. Тот же, как ответственный работник выполнял все указания беспрекословно. Такого волшебного секса Юлик припомнить ещё не мог. Всё его в Гере устраивало — и сильные руки, и настойчивые губы, и даже размер мужского достоинства. Только суровое его выражение лица всё никак не менялось, что немного напрягало Юлиана. Не сразу он понял, что смурнеет кузнец, глядя на любовно наложенную Емельяном повязку, на месте собственного укуса. Однако даже это не помешало им обоим закончить. Когда Гера позволил Юлику обнять себя после, по его телу прошла приятная дрожь. Он не поедет в город. Ему и тут хорошо. Юлиан правда, так же осознавал, что попал в затруднительную ситуацию, и однажды ему придётся выбрать между Емельяном и Герасимом, чтобы стать наконец-то счастливым, но пока он был не готов. Одно Юлик знал точно: никаких огоньков на его окне больше гореть не будет. Дорого нынче свечи-то за просто так жечь, чай не в церкви он живёт.