Возвращение Валки домой каким-то образом было именно таким, каким она представляла, и при этом совсем иным.
Она всегда думала, что ее возвращение должно сопровождаться разрушениями и опустошением, из-за бойни между человеком и драконом; представляла, как она увидит своего сына, воспитанного Стоиком, всего в синяках и крови, но победившего чудовищ.
Она просто не совсем это себе представляла:
Новый вождь Олуха стоял и улыбался ликующей толпе, под его сапогом не было дракона, вместо этого он ластился к его рукам и улыбался смешной и кривоватой улыбкой. Иккинг, возможно, был более стойким, чем Стоик (чего он никогда не признает), но Валка бы никогда не узнала бы в нем своего сына, если бы уже не знала об этом.
Вместо огня повсюду был лед, и хотя несколько домов были сравнены с землей, остальные все еще пестрили цветами. Каждый дом и статую украшали разные изображения Змеевиком и Жутких Жутей, а также других удивительных существ. И были
драконы. Сплошь и рядом были
драконы. Викинги, которые раньше на ее глазах убивали драконов, теряли конечности и близких из-за них, теперь обнимались с этими существами со счастливыми слезами на глазах.
Ее малыш сделал все это.
Малыш, которого она
бросила, сделал все это.
Он повернулся и посмотрел на нее. Его широкая улыбка была наполнена эдакой наивной безмерной любовью, какая только может быть у ребенка, который до сих пор рад, что мать, которая подарила ему жизнь, все еще с ним. Сейчас самое главное то, что он спустя двадцать лет смог вернуть ее. Позже он найдет время для гнева.
Его улыбка меняется, когда он переводит взгляд на молодую блондинку, взявшую его за руку. Глаза Иккинга слегка щурятся и он смотрит на нее взглядом полного нежности и обожания. Валка тут же осознает, что это любовь. Не то чтобы она удивлена, ничуть. С того момента, как девушка оказалась в десяти футах от него, стало ясно, что они с Иккингом близки, а на несколько остальных ее вопросов ответил их поцелуй перед всей деревней. (Стоик однажды тоже так сделал, когда они были молоды и пьяны, а она была невероятно скромна. Она стукнула его за это, а потом вновь поцеловала.)
— Ладно, Плевака, Рыбьеног, соберите всех драконов класса Камнеедов, каких только сможете найти, нам нужно попробовать как-то расколоть лед над...
Вскоре после того, как Иккинг начал отдавать приказы, Плевака вскинул свою руку-молот и объявил, что у Олуха более чем достаточно опыта по устранению последствий после катастроф, и что после назначения вождем, Иккинг заработал себе немного времени для отдыха.
И для горя, хотя последнее Плевака вслух не сказал.
Иккинг противится, но в конце концов светловолосая девушка оттаскивает его, заявляет, что согласна с Плевакой, и становится понятно, что Иккинг не может ей ни в чем отказать. Валка оглядывается, а жители начинают расходиться. Она видит старых друзей и знакомых, но сейчас она совсем не хочет говорить с ними. Ей придется рассказывать одну и ту же историю десятки раз, а сегодня она слишком устала для этого. Она уже увидела, как несколько лиц посветлели, узнав ее, но это лишь сильнее наполняет ее каким-то странным страхом. Валка привыкла к общению с драконами, люди же – это совсем другая история. Но из этой неловкой ситуации ее спасает голос Иккинга.
— Мам! — зовет ее он, и Валка поднимает голову, завидев его рядом с девушкой и Беззубиком. — Ты идешь домой или как? — она практически смеется от облегчения. Дом. Какое странное слово, после стольких-то лет. Они ждут, пока Валка подойдет к ним, и затем она поглаживает мордочку Беззубика, вместо того, чтобы акцентировать внимание на том, как рука ее сына твердо обнимает талию девушки. Там, в ее святилище среди драконов, ей было так комфортно просить Иккинга снова стать частью его жизни. Но здесь, на Олухе, окруженная его друзьями, жителями и его девушкой (Невестой? Любовницей? Может даже женой? Нет, он точно бы упомянул об этом раньше), Валка чувствует, будто вторгается во что-то. В жизнь, которую он с радостью построил без нее.
Они идут в тишине, которую нарушает Беззубик, радостно урча, пока она почесывает ему ушки. Позади слышится ревущее курлыканье, Валка поворачивается и видит, как на нее смотрит Змеевик.
— Ох, о тебе все позабыли? — она тянется и чешет Змеевика за ее шипами, а та в благодарность порыкивает.
— Вы правда умеете находить с ними общий язык, — говорит светловолосая, выглядывая из-за плеча Иккинга. — Громгильда обычно так быстро не сближается с новыми людьми. Поначалу она немного вспыльчива.
— Интересно, откуда у нее это, — говорит Иккинг и получает удар по руке. — Нет, серьезно, Астрид. Мне интересно, потому что очевидно, что она набралась этого не от тебя... — еще один удар, сопровождаемый хихиканьем парочки.
— Она прекрасна, — говорит Валка, в это же время Громгильда замечает солнечный зайчик, отражающийся от чьей-то брони и начинает гонятся за ним, шагая впереди всех. — Как и ее наездник.
Рука девушки застенчиво тянется к белокурой косе.
— Эм, спасибо.
Иккинг снова ей улыбается. Он, кажется, много улыбается, когда дело касается этой девушки. Они встречаются взглядами, и Астрид перестает волноваться. Валка видит, что она настороженно относится к ней. Встреча с родителями возлюбленного всегда была сложным делом, разумеется, когда упомянутые родители не пропадают два десятка лет. Астрид, кажется, не совсем уверенна, что нужно делать.
Они находятся далеко от галдежа людей и драконов, которые начинают расчищать здания от завалов и льда, и Валка замечает, как Иккинг внезапно вздрагивает. Она собирается спросить ранен ли он, но Астрид опережает ее:
— Ты в порядке?
Иккинг кивает, однако на мгновение еще сильнее опирается на нее, прежде чем Беззубик поддевает голову под его руку, чтобы помочь ему.
— Да, просто сегодня слишком сильно напрягал ее.
Они говорят о его ноге, с опозданием осознает Валка, глядя на то место, где заканчивается плоть и кость и начинается дерево и металл. Она практически забыла об этой штуке. Чем дальше они идут, тем больше Иккинг опирается на Беззубика, и Валка понимает, что боль не усиливается, он просто все дальше уходит от любопытных глаз. Скрывая свою слабость, чтобы его народ не волновался. Она гадает, знает ли Иккинг, как сильно он похож на Стоика.
Мысль о муже и утрата бьют по ней, когда она впервые видит очертание дома, в котором вырос ее сын. Он был полностью отстроен, по крайней мере с того раза, как она называла это место домом. Но она легко может представить, как Стоик воспитывал здесь их сына.
Возвращение домой, которое она представляла себе, всегда включало в себя Стоика.
Иккинг, казалось, осознал, что больше никогда не увидит своего отца в этих стенах. Мгновение он стоял снаружи, просто смотря на здание.
Именно Астрид возвращает их к реальности. Она нежно подталкивает Иккинга вперед. Он открывает дверь и поворачивается к своей матери с лишь отчасти натянутой улыбкой.
— Ну, думаю, добро пожаловать домой.
Беззубик толкает его внутрь и остальные заходят следом, кроме Громгильды и Грозокрыла, они слишком большие, и потому решают поиграть в какую-то игру с бабочками на улице.
Внешний вид дома может и другой, но внутри он все еще полон вещей, которые она помнит. Она видит старые подарки, оружие, глиняную посуду и настенные гобелены. Как странно, это место одновременно казалось домом и при этом совершенно нет. Комнату тут же начал согревать огонь очага, который зажег Беззубик. Она замечает, как Иккинг смотрит на огромную пару сапог у двери.
— Может, ты хочешь чего-то? — спрашивает он, видимо, пытаясь сказать хоть что-то, и Валка ободряюще ему улыбается. Им со столькими вещами еще нужно разобраться, но они все слишком устали для этого.
— Я в порядке.
— Уверена? Я могу предложить тебе...
— Ты никому ничего предлагать не будешь, — твердо говорит Астрид, усаживая Иккинга в кресло. — Твоей ноге нужен отдых.
— Я все еще могу стоять и...
— Сядь.
— Я хозяин, а вы мои гости, поэтому... — Валка видит, как Астрид ходит по комнате, собирая самые разные вещи и иногда останавливаясь, чтобы снова посадить Иккинга на кресло.
— Иккинг, едва ли мы твои гости. Она твоя мать, а я знаю твой дом, как свой собственный. Сядь.
— Но...
— Беззубик?
Иккинг снова собирается встать, но Астрид толкает его обратно и огромная черная голова с утробным рокочущим ревом, который напоминает смех, плюхается ему на колени. Он хмурится и косится на Валку.
— Ну и как тебе такое? Мой первый день на работе, а уже бунт.
Валка смеется, снимая свою броню и опускаясь на кресло. Ее кресло. Его перекрасили, и она удивлена, что оно все еще на месте, но она узнает резьбу на подлокотниках. Ее отец вырезал его, как подарок им на свадьбу. Резные арки по бокам скользили наружу и вниз, превращая его в кресло-качалку. Она провела часы присыпая Иккинга в этом кресле, просто смотря на него и молясь богам, чтобы он выжил.
— Знаешь, Иккинг, ты так и не представил нас друг другу, — говорит она, с улыбкой и аккуратно скрытым любопытством наблюдая, как Астрид возвращается с маленькой бадьей воды и льняным полотенцем. Голова Беззубика соскальзывает с колен Иккинга, и дракон нагревает воду в бадье, пока из той не пошел пар.
— Для этого как-то не было времени, — Астрид приостанавливается, поднимая корзину рыбы для Беззубика, и вдруг смущается. Иккинг улыбается ей.
— Астрид, Валка. Мама, Астрид, — Астрид, по-видимому, не зная, что ей делать, наклоняется в странном полуреверансе.
— Астрид, — говорит Валка, одаривая девушку самой милой улыбкой, на которую только способна. — Я помню церемонию имянаречения для малышки по имени Астрид.
Чудесной маленькой девочки. Помню, как думала, что она была самым красивым ребенком, которого я когда-либо видела. Разумеется, через несколько месяцев я поменяла свое мнение, — добавляет она, с улыбкой поворачиваясь к своему сыну, который краснеет и начинает вытаскивать штанину из углубления в своей металлической ноге. Она обратно поворачивается к Астрид. — Однако я не помню чьим ребенком ты была.
— Ингрид и Кодлум Хофферсон, — отвечает она, кидая немного рыбы в окно Громгильде и Грозокрылу.
Валка кивает. Теперь она вспомнила. У Ингрид были более темные черты лица, чем у ее дочери, но она видела сходства между стоящей перед ней молодой женщиной и той круглоглазой девушкой, которая много лет назад показала Стоику свою малышку, чтобы ее официально приняли в племя.
— Я должна была понять это по твоему бесстрашному взгляду. Астрид Хофферсон.
— К концу лета она уже будет Карасик, — говорит Иккинг, отвлекаясь от отстегивания протеза.
Глаза Валки расширяются. Она переводит взгляд то на девушку, то на своего сына.
— Карасик? Вы обручены? — взгляды Иккинга и Астрид встречаются, и улыбка, которую они разделяют, такая теплая и светлая, что огонь меркнет по сравнению с ними.
— Ну, неофициально, — говорит Иккинг, и Астрид закатывает глаза.
— Неофициально?
— Однажды тебе придется сделать нормальное предложение хочешь ли ты того, или нет.
— Ты не сделал предложение? Разве вы не все решили? Договор еще не заключен?
Астрид качает головой с сердитой улыбкой, пока она снимает с себя капюшон и наплечники, а затем стаскивает седло с Беззубика.
— О, нет, мы уже решили, просто кое-кто придерживается традиций.
Иккинг смеется, откладывая протез в сторону и вытягивая ногу, которая заканчивается чуть ниже колена. Подобное увечье не редкость для Викинга, но ведь это ее сын, и потому грудь Валки сжимается от боли.
— Ладно-ладно, смотри, вот как проходит наш разговор, — он делает паузу, снимая кожаные наручи, и начинает накручивать прядь волос на палец. — «Иккинг! Уже прошло пять лет!» — говорит он высоким голосом, из-за чего Астрид тут же косится на него. — «Ты женишься на мне или нет?» И тогда я говорю...
— «О, что? Нет, нет, то есть да, то есть я снова много болтаю? То есть да, определенно да, точно, думаю, когда-нибудь», — Беззубик переворачивается на спину от смеха, пока Астрид бормочет гнусавым голосом, покачивая плечами.
Иккинг выходит из образа и хмуро смотрит на нее.
— Ладно, серьезно, я так не говорю! И опять руки! Почему ты так махаешь руками? Я так не делаю! — настаивает Иккинг, именно так и махая руками.
— Боюсь, она права, дорогой, — говорит ему Валка и получает в ответ невозмутимый хмурый взгляд.
— В любом случае, — Иккинг выпрямляется и продолжает изображать Астрид. — «Когда-нибудь? Что значит когда-нибудь, когда-нибудь скоро? Я хочу начать вечно тобой командовать!»
— «Эм, когда-нибудь скоро да, почему нет, мне подходит когда-нибудь скоро.»
— «Хорошо, когда?»
— «Эм, ну, думаю, я найду время в своем плотном графике и впихну свадьбу на следующее лето на место своего дурачества.»
— Я не это сказал!
— Именно это ты и сказал!
— Нет, я сказал: «Конец лета? Разве не в это время свадьбы играют?», а ты сказала: «Хорошо, иди расскажи своему отцу, чтобы он начал планировать праздник на месяц, который он точно захочет нам устроить, а потом сходи к моему и спроси сколько овец я стою.» А после ты ударила меня по руке и ушла.
— Я не делала такого!
— Ладно, ты не била меня по руке.
— Спасибо.
— Возможно, по груди.
— Иккинг!
— Или, может, ты очень сильно хлопнула меня по спине, я не помню, но там определенно был какой-то агрессивный физический контакт, который точно не был поцелуем. На самом деле это была полная противоположность романтике, и я просто стоял и думал, насколько же я безумен, что так взбудоражен перспективе провести остаток своей жизни под твоим давлением.
Астрид дает ему подзатыльник.
— Просто заткнись и суй свою ногу в бадью, пока я не вылила ее тебе на голову.
— Такая требовательная, — бормочет Иккинг, но в то же время так широко улыбается, словно Астрид была лучшей во всем мире. Он сжимает глаза и опускает культю в воду, затем его лицо расслабляется, а сам Иккинг облегченно вздыхает. — Мне нужно еще немного подкорректировать протез. Я должен придумать способ как бы слегка изолировать его, чтобы ходить было удобнее, но не сильно, чтобы я чувствовал щелчок при переключении позиций хвоста.
— Уверена, ты что-нибудь придумаешь, — говорит Астрид, присаживаясь ему на колени и кладя голову ему на плечо. — Ты снова улучшишь его, а потом он снова станет неудобным, и все начнется по новой.
— Как это произошло? — спрашивает Валка отчасти из любопытства, а отчасти, чтобы напомнить парочке, что она все еще здесь.
— О, ну знаешь, — небрежно говорит Иккинг. — Упал во взрыв от умирающей Красной Смерти, которая горела изнутри. Беззубик спас меня. Ну, — он улыбается дракону, который в ответ нежно урчит, — большую часть, — он замечает взволнованные глаза Валки, и Иккинг становится серьезнее. — Прошло пять лет, Мам. Я уже привык. Кроме того, из ходячей неприятности Олуха я стал вроде как героем, так что, думаю, нога небольшая плата за это, — она не может улыбнутся в ответ.
Пять лет. Он пытается сделать так, чтобы она чувствовала себя лучше, но становится лишь хуже. Пять лет. Боги, он сражался против левиафана в пятнадцать. И, если она правильно понимает молчание Астрид и то, как она крепче обнимает его, Иккинг был близок к потере не только одной ноги. И лишиться ее всего лишь в пятнадцать, Тор Всемогущий, в таком юном возрасте. На той ноге у него была родинка, светленькая, почти незаметная для большинства, но так очевидна для нее. В пятнадцать лет он сражался на спине дракона, оправился от потери ноги, а где она была, чтобы помочь ему?
Множество раз за последние годы Валка винила себя за то, что покинула их, даже если ей казалось, что так лучше, но вина была абстрактной. И видя его перед собой, она лишь чувствует еще большую вину.
Валка была готова больше никогда не увидеть своего ребенка.
Но она не была готова увидеть его взрослым.
— Было больно? Сильно? — спрашивает она, не сильно желая знать правду, но чувствует, что заслуживает знать степень его боли. Степень своего пренебрежения.
Иккинг пожимает плечами, но осторожно, чтобы не потревожить Астрид.
— Если и болело, то я не помню. Я был без сознания несколько дней, — своей целой ногой он тянется к сонному дракону, который из-за всех сил старается держать глаза открытыми, и пальцами почесывает его между ушек. — Впрочем, выглядела она не так уж и плохо. Им даже не пришлось ампутировать ее. Огонь все пожрал, прижег рану и на время притупил нервные окончания, — Беззубик слегка урчит и его глаза вконец крепко закрываются. — В одно мгновение я лечу к гигантской булаве на конце хвоста, а в следующее просыпаюсь в своей постели с протезом.
Иккинг кажется совершенно беззаботным, но Валка видит отстраненный взгляд Астрид и задумывается. Беззубик начинает тихо храпеть, а Иккинг опускает здоровую ногу на пол и через мгновение его собственные глаза закрываются.
— Нужно вытащить ногу из бадьи. Если она покраснеет, то у тебя снова появятся волдыри.
— Слишком устал, чтобы думать об этом.
Астрид закатывает глаза и привстает. Она поднимает его ногу из воды и осторожно высушивает ее, после чего отодвигает бадью и обратно устраивает голову у него на плече.
— Тебе не нужно было делать этого, — говорит он сонно.
— Я веду себя, как любящая жена. Заткнись и наслаждайся. Или тебе больше нравились дни, когда я била тебя?
— Ты все еще бьешь меня, — возражает Иккинг не открывая глаз. — Просто теперь ты извиняешься, — Астрид бьет его по руке, и Иккинг стонет. — Ииии вот почему у меня одни и те же синяки уже вот пять лет.
Валка улыбается и наблюдает за ними, такими юными, влюбленными и совершенно комфортными в присутствии друг друга. Астрид заплетает несколько прядей Иккинга в маленькую косичку, пока его рука лениво чертит круги на ее бедре. Все погружаются в счастливое уставшее молчание, и через некоторое время Валка начинает гладить голову Жуткой Жути, которая из ниоткуда появилась у нее на подлокотнике. («Не волнуйтесь, он так все время делает», уверяет ее Астрид.) В конце концов рука Иккинга замирает на бедре Астрид, а его дыхание замедляется. Валка чувствует себя слишком изнеможенной для сна; все здесь кажется странным, в этом доме, который выглядит так похоже, но при этом так далек от того, что она оставила в прошлом. Но дракон в руках успокаивает ее, и часть волнений пропадает.
— Это было ужасно, — Валка поднимает голову и понимает, что Астрид все еще не спит. У нее снова был тот самый отстраненный взгляд, будто она смотрела сквозь комнату. — Он не помнит, поэтому все согласились, что лучше ему не рассказывать, — она сглатывает слюну и продолжает голосом, лишенным той бравой уверенности, которую Валка слышала до этого. — Огонь прижег большую часть раны, так что в нее не попала инфекция, и он бы не умер от потери крови, но нога не была полностью сожжена. На ее месте был просто... кусок угля в форме кости. Они хотели отделить ее, и она просто... рассыпалась. Осталась лишь обгоревшая плоть. Кое-что отрезали, но большую часть работы сделал огонь. Больше ничего не оставалось, кроме как перевязать ногу и обработать ожоги, — она поднимает голову, чтобы посмотреть на лицо Иккинга, одна рука рассеянно поглаживает его подбородок. — Плеваке пришлось оттаскивать меня пять раз, пока я упиралась и кричала, но я хотела быть там. После того, как я взялась за свой топор, они сдались и разрешили мне остаться. Я просто не хотела быть вдали от него, — она закрыла глаза и прижалась лбом к щеке парня. — В какой-то момент мы думали, — она запинается, ее голос надламывается. Астрид делает глубокий вдох, а затем, едва слышно продолжает: — Мы поняли, что Беззубик спас его, — Валка понимает подтекст и на мгновение чувствует себя эгоисткой за то, что благодарна, что ее не было рядом.
— Раньше у меня были из-за этого кошмары, — продолжает Астрид. — Я возвращалась в прошлое и забывала, что с ним правда все в порядке. Я всегда думала, что он был просто балбесом, и тогда я только начала понимать, что он был самым храбрым, милым и безумным балбесом, которого я когда-либо встречала, а теперь его нет, — Астрид открывает глаза и, пока она смотрит на Иккинга, на ее лице расцветает улыбка. — И когда следующим утром я увидела его, живого, то поняла, что мысль о том, что однажды я потеряю его, так сильно пугала меня, что я стукнула его, а затем поцеловала, и не знаю, что больше сбило его с толку, — ее глаза закрываются, а на лице играет мягкая улыбка.
— Ты станешь ему хорошей женой, — говорит Валка, и Астрид открывает глаза. — И хорошей женой вождю. Ты настолько же сильна и умна, насколько красива, а это о чем-то говорит, — Астрид краснеет. — Ты то, что ему нужно, и что еще важнее, ты то, что нужно Олуху. Он может им управлять, но пока в это не верит, и ему будет нужна помощь. Ты будешь его опорой, будешь присматривать за ним и любить его. Я бы не могла просить для него большего.
Астрид улыбается.
— Спасибо.
После этого она засыпает, свернувшись в руках Иккинга, и Валка наблюдает за ними с виной и затаенной ревностью. Она же его мать, Тор возьми, она должна была быть там, утешать его, обнимать и поддерживать, пока остальные в деревне называли его никчемным. Она должна была заботиться о нем, защищать и любить его.
Но ее не было. А теперь она здесь, Иккинг вырос и нашел кого-то, кто мог любить его, присматривать за ним, и она ему больше не нужна. Она счастлива за него, боги знают как же она счастлива, но вина от этого никуда не девается.
***
Валка не помнит, как уснула. Лишь смутное воспоминание о том, как кто-то несет ее в полусне, она слышит мягкие постукивания металла об дерево, чувствует мягкость покрывал, а затем голос говорит, что она в порядке, ложись спать. Она просыпается посреди ночи в незнакомой комнате и незнакомой кровати, окруженная таким знакомым запахом, что ее сердце сжимается от боли, и она чуть ли не плачет от всей этой несправедливости. Прошло, двадцать лет, а Стоик пахнет все так же. Им пропитаны его подушка, одеяла и весь воздух в комнате. Горе снова накрывает ее, так внезапно, как падение на землю при тяжелой посадке. Дом молчит, так что она зарывается в одеяла, что пахнут ее мужем, и плачет.
***
Следующим утром Валка засветло просыпается. Снаружи она видит, как солнце только начинает подниматься, а на улице уже несколько селян вылазят из своих хижин. Она выходит из спальни и обнаруживает, что Беззубик все еще спит, свисая со стропил у очага. Она тихо поднимается по лестнице к чердаку; Иккинг обычно никуда не уходил без своего дракона. Она доходит до последней ступени и видит, что Иккинг все еще спит, лежа спиной к ней. Его плечо обнимает худая рука, сжавшая в кулаке его тунику, и Валка понимает, что он не один. Она поворачивается, чтобы уйти, но дерево под ней громко скрипит. Она смотрит через плечо, но Иккинг лишь переворачивается на спину и прижимает Астрид еще ближе. Видно, что он плакал, его глаза все еще были опухшими и красноватыми. Несмотря на то, как больно ей было снова терять Стоика, у нее было двадцать лет, чтобы привыкнуть к его отсутствию. Но Иккинг жизни не знал без него.
Почему? молчаливо молилась она.
Полдня со всей семьей и все. Почему вы так поступили с ним?
Она не получает ответа. Боги могут быть жестоки, но даже когда они милосердны, они всегда молчат.
***
Горе проявляется вспышками. Иккинг с энтузиазмом берется за свою новую роль вождя. Никто до этого и подумать не мог, что он будет способен на это, хотя раньше он наотрез от этого отказывался. Но работа отвлекает его, а между деревней, Беззубиком и Астрид у него достаточно других отвлекающих факторов, чтобы более менее нормально функционировать.
Он без продыху работает, чтобы Олух стал таким же. Нужно много чего отстроить, найти дом новым драконам, а в добавок ко всему этому нужно просто заниматься ежедневными проблемами. Он не Стоик, но он начинает учиться, однако никто на самом деле не ожидает этого от него. В глазах Иккинга он Новый Вождь, сын Стоика. В глазах олуховчан он Иккинг, мальчик, который посеял мир на Олухе между драконами и викингами. Зачастую он столь же нестандартен в роли вождя, как и во всем другом, но все уже привыкли к этому. Он намного лучше, чем он думает, и Иккинг отдает делу всего себя.
К концу дня он обычно слишком уставший, чтобы плакать.
Так или иначе, он плачет. В часы одиночества, или когда стресс переходит негласную границу, он, наконец, ломается. Иногда его утешает Астрид, иногда Валка. Но Валке он позволяет это, только когда рядом никого нет, а сам он уже не в состоянии что-либо делать. Как только он чувствует приближение боли, то всегда бросается на поиски Астрид.
Валка старается не принимать это слишком близко к сердцу. Может, она и его мать, но он совсем не знает ее, как и она. Валка любит его до мозга костей, но лишь потому, что он ее сын; как мальчика, который так похож на нее и который ценил жизнь дракона больше, чем сохранения своей викингской чести. Пока еще она не сильно любит его, как Иккинга. Но она учится.
Они учатся. Он не привык к присутствию матери, и она обнаруживает, что он вообще не привык к присутствию родителя, который полностью принимает его таким, какой он есть.
Если бы могла, она бы дала Стоику пощечину за то, как он обращался с их сыном, хотя понимала, что поступила не лучше. Стоик провел пятнадцать лет пытаясь сделать из Иккинга кого-то, кем он не мог стать, и либо игнорируя, либо порицая его, когда у него это не получалось. И как бы сильно ее это не злило, Валка знает, что все это происходило лишь потому, что ее не было рядом, чтобы прекратить это, и потому у нее нет права злиться на Стоика больше, чем на себя. Они оба подвели своего мальчика, но она находит некоторое утешение в том, что, возможно, будь они лучше, то Иккинг не стал бы тем, кем он есть сейчас. Он бы, возможно, не сбил Беззубика. Он бы, возможно, никогда не изменил Олух. Она напоминает себе об этом и не позволяет думать о том, что могло бы быть.
Она узнает, что Иккинг провел пятнадцать лет, как изгой: слишком слабый, чтобы сражаться и слишком проблемный, чтобы оставаться в стороне. Она узнает, что он был острым на язык, а его ум был еще острее, и ими он защищался от презрения своего народа и травли от остальных детей. Она узнает, что то, что ему не хватало мускулов, он компенсировал интеллектом и креативностью, которые отлично помогли ему в кузне Плеваки. Она узнает, что он упрямый и немного безрассудный. Она узнает, что он левша. Она узнает, что он легко пьянеет.
Она узнает, что двадцать лет – это ужасно долгий срок.
Он взрослый мужчина, но иногда она забывает насколько.
Пока одним вечером Валка не возвращается назад после своего дневного полета и поднимается к Иккингу в комнату, чтобы что-то у него спросить и мельком видит, как худые руки цепляются за его голую спину, а затем резко пропадают, пока Астрид пытается натянуть сверху одеяло, чтобы прикрыться.
— М-мам! — заикается Иккинг, у него перехватывает дыхание, а сам он ярко краснеет. Он так и смотрел на нее, совершенно не находя каких-либо еще слов, пока Астрид прижимала к себе одеяло и смотрела в пол.
Валка бормочет извинения и уходит. Грозокрыл только начал устраиваться на ночь, но все равно волнуется, пока она взбирается ему на спину и вновь поднимается в небо.
***
Весь следующий день он избегает ее и еще два не может смотреть ей в глаза. Сдвиг в их отношениях ощутим, и именно Плевака, наконец, все же выпытывает у нее, что произошло.
— О, понятно, — говорит он, продолжая ковать металлический колпак для сломанного рога Ужасного Чудовища. — Я поймал их в кладовке мастерской несколько месяцев назад. Я-то думал они научились скрываться получше.
— Значит, они уже давно этим занимаются? — спрашивает Валка. Она думала, что, может, они только открыли для себя это. Что Иккинг искал утешения после смерти Стоика, но очевидно нет.
Плевака кивает.
— По моим подсчетам с прошлого Сноглтога. Они на день пропали и вернулись на следующий аж после обеда. Говорили, что попали в бурю, пока работали над картой Иккинга, — он усмехается. — Но они были в отвратительно хорошем настроении для тех, кто попал в снежную бурю. А следующие несколько дней Иккинг ходил так, будто за ночь вырос футов на десять, — он снова смеется, но успокаивается, когда замечает взгляд Валки. — Вал, — мягко говорит он. — Ему двадцать, он обручен и скоро женится на девушке, с которой встречается уже вот пять лет. Это должно было когда-то случиться. Кроме того, я припоминаю, что тебя и Стоика тоже бывало не могли найти.
Валка краснеет и игриво пихает кузнеца в плечо.
— Знаю, знаю, — говорит она, и это правда. Он не ребенок, в конце концов, а парни моложе его тоже затаскивают девушек в постель. Однако. В одно мгновение он ее ребенок, в следующее он уже вырос и снова в ее руках. А потом он уже совсем взрослый и находится в чужих.
***
Она никогда не была хороша в готовке, но в тот вечер ее одолело внезапное желание доказать, что она способна приготовить еду для своей семьи. Иккинг заходит в дом как раз, когда она пробует бульон и вздрагивает от его вкуса. Он улыбается.
— Нужна помощь? — она вскидывает бровь, пока Иккинг пересекает комнату, берет нож и начинает нарезать корешки на тонкие ломтики. — Их нужно нарезать максимально тонко. Тогда раскроется весь вкус, — она смотрит на него в замешательстве, и Иккинг уточняет: — У папы даже вода пригорала. Кому-то же в этой семье надо было научиться готовить, — она смеется, представляя, как Стоик стоит перед чашей муки и хмуро смотрит на нее, будто от его взгляда она тут же превратится в хлеб. Она с радостью принимает помощь Иккинга и саму его компанию после стольких дней неловкого избегания. Спустя несколько молчаливых минут работы она, наконец, переходит к теме.
— Знаешь, я не злюсь, — руки Иккинга на мгновение замирают. Ему не нужно спрашивать, что она имеет в виду. — И не разочарована. Странность нашей культуры в том, что люди ожидают, что каждый занимается этим, но официально все остаются невинными до первой брачной ночи, — Иккинг все так же ничего не говорит. — Я просто... немного в шоке от того, что ты так вырос. И, полагаю, больше всего я удивлена, что твоего отца это полностью устраивало.
Иккинг смеется тем самым дрожащим и слишком высоким смехом, а значит, что он врет.
— О, да, ну, таков папа, полон сюрпризов.
Валка могла бы многое сказать о Стоике Обширном. Но «полон сюрпризов» никогда в этот список не входило.
— Значит, он не знал, — это не вопрос.
— Он бы тут же шкуру с меня спустил.
Валка качает головой и улыбается.
— Не то чтобы это было неправильно.
Иккинг хмурится, он сбит с толку и, возможно, немного обижается, а после отвечает:
— Я думал, ты сказала, что не злишься.
— Я не злюсь, — говорит Валка, чувствуя на себе его взгляд, пока она резала лук. — Что сделано, то сделано. Я просто говорю, что у него бы были на то веские причины, помимо простого желания подпортить тебе все веселье. Что если она забеременеет? Представь себе каков будет скандал, если люди узнают, что у сына вождя родился ребенок вне брака.
Иккинг бурчит.
— Я... мы бы н-не... — теперь он выглядит раздраженным. — Так, — фыркает он. — Теперь-то вождь я, а заодно и герой, так что не думаю, что кому-то будет до этого дело.
— Незаконнорожденные не могут наследовать титул, — спокойно напоминает она ему.
Он сжимает челюсть.
— Ага, а раз я вождь, то не могу менять законы, — он отрубает рыбе голову с гораздо большей силой, чем нужно было.
— Другие племена могут не признать власть...
— Я не идиот, — перебивает он ее, глядя на треску, кости которой он вырывает. — Я знаю, что большинство людей думают, будто я тыкаю пальцем в опасность, пока она мне руку не откусит, но я всегда думаю наперед, — эти слова кажутся ей эхом мальчика, которого первые пятнадцать лет его жизни называли никчемным.
— Иккинг...
— И мне не нужны нравоучения от кого-то, кто не удосужился хотя бы
посмотреть, чем я занимался последние двадцать лет.
Вот оно.
Она все ждала, когда же его обида вырвется наружу, но, наконец-то, услышав ее, менее больно от этого не становится.
Иккинг тут же тушуется, закрывает глаза и вздыхает.
— Прости, — говорит он тихо. — Это было неуместно. Я не это имел в виду.
— Нет, это.
— Нет, не это, — настаивает он, и Валка, глядя на него, практически в это верит. — Я просто, — Иккинг вздыхает и проводит рукой по волосам. — Я устал, — говорит он. — Я так устал. И я просто... я хотел, чтобы ты была со мной, да. Вся моя жизнь была бы другой, — она опускает взгляд. — Но
вся моя жизнь была бы другой, — он берет ее за руку, и Валка вновь смотрит на него. На его губах мелькает легкая улыбка. — У меня не было бы Беззубика и, скорее всего, не было бы Астрид, может, даже Олух бы не изменился. И... тебя не было со мной все эти годы, но я рад, что теперь ты есть, — парень отворачивается и сглатывает слюну. — Особенно после того, как папа... — речь обрывается и он моргает. — Я стараюсь изо всех сил, но я всегда думал, то есть я знал, что однажды его больше не будет рядом, но я просто думал, — он всхлипывает и делает несколько судорожных вдохов, слезы все больше наворачиваются на глаза, а сморгнуть он их не успевает, — я просто думал, что в начале он хотя бы будет рядом, чтобы помочь, понимаешь? И-и показать мне, как делать все это, но е-е-его нет, и-и я, я... — он поднимает голову и тянется к ней. — Мам...
Она притягивает его к себе, и Иккинг прижимается к матери, уткнувшись лицом в ее шею.
***
Лето заканчивается, и она с радостью прощается с ним.
В чем хороши викинги, так это в праздниках. И не существует праздника грандиозней у викингов, чем свадьба. Небо наполнено огнем драконов и лепестками цветов, так как все живые существа на Олухе собираются вместе, чтобы отпраздновать.
Обычно вождь проводит свадьбу, но сегодня этим пришлось заняться Плеваке, который едва в состоянии произнести нужные слова из-за слез. Плакать на свадьбе ужасно несолидно и не по-викингски, но весь Олух, кажется, испытывает облегчение от того, что Иккинг, ранее известный как Никчемный, успешно достиг взросления и сможет продолжить свой род, так что в толпе намного больше слезящихся глаз, чем парочка-другая.
Кроме того, дело еще в том, что Астрид вполне может сойти за самую яркую невесту, которую когда-либо видел Олух.
— Вау, Астрид выглядит, как настоящая девушка, — слышит она от Задираки, когда Астрид появляется в центре деревни, а затем его: — АЙ! Эй! — и голос Забияки:
— Я не была уверена, стоит ли тебя стукнуть или нет, так что решила все же стукнуть.
Валка подавляет смех и наблюдает, как на лице Иккинга появляется выражение чистого благоговения, которое упрямо остается с ним до конца дня.
После клятв, мечей и колец начинается время пиров и танцев, и даже спустя неделю медовухи будет еще много, а пока есть выпивка, будет и веселье. Иккинг танцует удивительно хорошо для того, у кого нет ноги. Не сказать, что он в принципе хорошо танцует, но намного лучше, чем ожидала Валка, которая наблюдает, как он радостно крутит свою жену по Большому Залу.
Ее сердце сжимается, когда группа музыкантов начинает играть ту самую песню, ее и Стоика. Она опускает взгляд и переводит дыхание, прежде чем услышать, как кто-то откашливается, и вновь поднимает голову. Перед ней стоит ее сын и протягивает ей руку.
Многие годы она не чувствовала себя такой счастливой, и впервые с момента смерти Стоика мысли о нем приносят ей больше радости, чем боли. Они в одинаковой мере помогли и подвели его, но в конце концов они воспитали хорошего мальчика. Песня заканчивается, и она подталкивает Иккинга обратно к его невесте, а сама садится рядом с невероятно пьяным Плевакой.
— Я сегда знал, шо этот день придет, — говорит он Беззубику. — Знаешь, она
ик как-то приишла в кузню топочить напор... э... поточить топор. И он смарел и смарееел на нее. И потом он уранил че у него там было и скорее всиго сломал это. Но я сильно не злился, паимаешь, потому шо, ну, она иногда так
смарела на него, как бы,
ик, как бы, что он смешной, но не хотела покааазывать это, паимаешь? — Плевака вплотную наклоняется к морде Беззубика, и дракон бросает на Валку взгляд, похожий на драконий эквивалент человеческого
Помоги мне. Валка смеется. Когда Плевака напивался, особенно на свадьбах, его уже было не остановить от всех сентиментальностей. Ему нравилось вести себя жестко, но на самом деле он был самым большим неженкой, если такие вообще были среди викингов. — Я, я просо знал! Паимаешь? Я просо знал, — он улыбается Валке. — Прям как про тебя и Стоика.
Она смеется и думает о своей собственной свадьбе, и какой счастливой и полной надежд она была. Она смотрела на Стоика и мечтала об их будущем: как они вместе состарятся, каких сильных наследников она ему подарит, и как, наконец, убедит его перестать сражаться. Она мечтала, как они будут воспитывать своих детей в мире, где драконы и викинги спокойно сосуществуют, и как однажды она будет танцевать с ним на свадьбах своих детей.
С годами она отказалась от всех этих мечтаний.
Но вот она здесь, смотрит, как их сильный мальчик готовится создать семью в мире с драконами, и она осознает, что просто потому, что боги молчат, не значит, что они не слушают.
Боги могут быть жестоки, но могут быть и милосердны, и она отдает своего сына женщине, которая подарит ему всю свою любовь и поддержку, которые Валка не смогла дать. И пусть она танцует на свадьбе, как вдова, она танцует вместе с драконами.
