19 апреля, 12:21 Окружной суд Зал суда №7
Заседание по делу об убийстве Магнифи Грамарье. Фениксу не повезло стать адвокатом Зака Грамарье — Шади Энигмара — за вечер до дня суда. Он был вынужден разбираться в происходящем на ходу — не то чтобы это чем-то отличалось от его обычного поведения, но в этот раз информации не хватало катастрофически. Даже подзащитный не пытался исправить положение. Да и прокурор-новичок Клавьер Гэвин изо всех сил его осложнял. Он явно вознамерился завершить все сегодня. Предоставленный дневник Магнифи Грамарье может стать как погибелью, так и спасением. Феникс почти наяву чувствует, как огнем горит принесенная Трюси Энигмар страница. — …Но приглядитесь к тому, что написано на этом развороте чуть выше, — улыбка Клавьера Гэвина, слепящая и яркая, определенно адресовалась Фениксу Райту. Феникс ни на мгновение не сомневается в этом. Он щурит глаза и отвечает внимательным взглядом, устремленным прямо в солнцезащитные очки прокурора, готовый в любой миг отразить предстоящий выпад. — «Этот дневник может закончиться здесь, а может продолжиться». Феникс сжимает челюсти и опирается о трибуну вытянутыми напряженными руками. Он понимает, к чему клонит прокурор Гэвин — и это ему абсолютно не нравится. — Обратите внимание: может продолжиться! — ухмылка прокурора Гэвина становится шире. — Магнифи Грамарье намеревался продолжить заполнять дневник. Так и случилось бы… не спусти Зак Грамарье курок! Зал поднимает шум. Феникс скрипит зубами, и этот звук тонет во всеобщем возбуждении. Феникс без надежды смотрит на предоставленный суду дневник — следующая страница действительно пуста. Ни слова, ни буковки, словно Магнифи Грамарье действительно умер сразу после визита Зака. Просто пустой белый лист. Феникс глухо сглатывает. Нет, он точно не сдастся так просто. — Протестую, прокурор Гэвин! — кричит Феникс, разрывая громким голосом суету зала. — И вы можете с уверенностью утверждать, что этот дневник принадлежал погибшему? Разве кто-то из учеников не мог подложить его, скопировав хорошо знакомый почерк наставника? Прокурор Гэвин улыбается так, словно всю жизнь ждал этого вопроса: — Вы довольно предсказуемы, Herr Райт, — он пару раз щелкает пальцами в воздухе, словно отсчитывая неизвестный ритм. — К счастью для всех нас, я потрудился провести экспертизу почерка. И нет, подделки быть не может. Дневник определенно принадлежал Магнифи Грамарье. И прокурор Гэвин даже передает суду результаты экспертизы почерка. Потрясающая работа. Был бы здесь Эджворт, то наверняка порадовался такой дотошности стороны обвинения. Но здесь только Феникс, и ему эта дотошность поперек горла. — И это ваша «ключевая улика»… Вы, надеюсь, все же осознаете, насколько она косвенна? — он криво усмехается, почти сочувствующе — фальшиво, конечно, и нервно. За солнцезащитными очками прокурор Гэвин вздергивает бровь. — Магнифи Грамарье мог не продолжить запись и по другим причинам. Вы лишь используете улику так, как вам нравится, разворачивая ее в удобную для вас сторону. На самом деле, она может означать что угодно. Прокурор Гэвин, очевидно, слегка ошеломлен. Он дергано улыбается, порывисто сменяя позу. Феникс знает, что его блеф немного подкосил уверенность прокурора, но явно ненадолго. — И тем не менее, ее вполне достаточно, чтобы подозрения в сторону вашего клиента усилились, — и вот, прошла секунда, а прокурор Гэвин снова щелкает пальцами, невозмутимо и легкомысленно, — правда, Herr Судья? Судья удивленно моргает, как будто забыл, что присутствует на заседании, и торопливо кивает: — Да, боюсь, мистер Райт, я вынужден согласиться с мистером Гэвином. Феникс надеется, что очередной раздосадованный скрип его зубов снова остается никем не услышан. Словно маскируясь, он натягивает новую блефующую ухмылку и решает перехватить все в свои руки, пока не стало слишком поздно: — Усиленные подозрения — не доказательство вины, прокурор Гэвин, — он коротко дергает бровью. — Это лишь добавляет новые вопросы в наше дело. Чем больше неоднозначных улик, тем дольше длятся заседания, разве вы не знали? Такими темпами, боюсь, сегодняшнее ждет та же участь. Но это если у вас нет других улик, которые могут подтвердить виновность моего клиента, конечно. Именно в такие моменты Феникс безгранично благодарен Эджворту и их многочасовым разговорам по телефону, во время которых тот постоянно пользовался заумными предложениями. Прокурор Гэвин заметно напрягается и расправляет плечи, хотя на губах у него улыбка — явно сценическая. — …Вы правы, у меня нет улик, — признает он и тут же сияет. — Но, может быть, они найдутся у вас? Надеюсь, вы не забыли, Herr Райт, но и сторона защиты должна доказывать свою точку зрения в суде. Не словами, не противоречиями, а уликами. О, Феникс не забыл. Он улыбается, и маска блефа намертво прирастает к коже. Фениксу кажется, что он собирается нырнуть в морозную прорубь и быть подхваченным быстрым течением. Впрочем, ему уже не впервой выплывать из рек. Разгадка близка, до нее рукой подать — кусок вырванной страницы дневника торчит из середины последнего разворота, буквально зазывая. Феникс почти полностью уверен, края в точности совпадают с той страницей от малышки Трюси. …Но как Клавьер Гэвин может упускать такую важную деталь? Неужели ради обвинительного приговора он готов закрыть глаза на такую очевидную недосказанность? У Феникса закипают мозги. Он хочет снова броситься напропалую, но чутье вопит — нельзя. Феникс так привык доверять ему, что действует неосознанно. — Все верно, мистер Гэвин, — отзывается Феникс, пока по спине ручьями бежит пот. Слова приходят на ум быстрее, чем он успевает их осознать, остается лишь шевелить слегка одеревеневшим от волнения языком и обветренными губами. — Однако только что вы предоставили суду новую улику, и, думаю, нам всем нужно хорошенько с ней ознакомиться. В конце концов, дневник, судя по его размерам, не такой уж маленький, и там может содержаться важная для дела информация. Феникс собирается захлебнуться или все же вынырнуть, пусть и промокшим до нитки. Он с готовностью отчаянного аквалангиста выдает: — …В связи с этим, сторона защиты запрашивает у суда десятиминутный перерыв. Выражение лица Клавьера Гэвина наполовину скрыто солнцезащитными очками, но удивление легко читается и сквозь них. У судьи широко распахиваются глаза, он несколько раз по-совиному моргает. По залу прокатывается шум всеобщего бормотания и перешептывания. Феникс стоит ровно и уверенно, поднимая взгляд на судью. Маска блефа лишь слегка маловата. Ему нужно время подумать. Переосмыслить. Перепроверить. Рассмотреть ту страницу. Убедиться, опровергнуть, засомневаться и снова отыскать ответ — что угодно. А еще позвонить. — …гм, мистер Райт… — судья смотрит то на него, то на прокурора Гэвина, и в углубившихся старческих морщинах читается недоумение и растерянность. — Пускай в ваших словах и есть резон… но мне все же кажется… — Мы собрались здесь ради честного заседания и справедливого приговора, — невозмутимо пресекает Феникс, мысленно поражаясь собственной наглости. — Мы обязаны изучить любые детали, чтобы вердикт не стал ошибкой. Речь идет об убийстве, виновному грозит смертная казнь. Мы не имеем права осудить непричастного только потому что пренебрегли возможностью немного притормозить и тщательнее изучить улику. Он слышит собственное сердцебиение где-то в висках, слышит сбитое дыхание, но стоит ровно. Клавьер Гэвин пристыженно поджимает губы и безотрывно смотрит на Феникса, как будто ждет просчета или наоборот невероятного успеха, но не осмеливается протестовать. Судья почесывает подбородок. Феникс судорожно затаивает дыхание. Молоток поднимается. — Вы очень убедительны, мистер Райт, и, самое главное, абсолютно правы. Пускай и непривычно слышать это от вас, но, я полагаю, с опытом некоторые взгляды на вещи все же меняются, — судья дружелюбно и понимающе кивает, и Феникс почти готов без шуток расцеловать этого старика. — Нам действительно пригодится немного времени, чтобы спокойно ознакомиться с новой уликой обвинения. Суд объявляет десятиминутный перерыв! И уже не важно, раскусили его блеф или на самом деле поверили. Важен результат. Молоток ударяется о стол.***
Стоит раздавшемуся грохоту объявить начало буквально вымоленного перерыва, Феникс срывается с места. Его руки, до этого абсолютно неподвижно лежащие на трибуне, начинают дрожать. Он жмурится, а перед глазами — широкая улыбка маленькой девочки, которая радостно протягивает ему самую важную, самую идеальную, самую очевидную улику. И все внутри Феникса трясется. Он должен ее показать. Он должен оправдать Зака Грамарье — человека, что так небрежно заявлял, что приговор «виновен» ему не грозит. Но Феникс чувствует, как сердце отторгает эту улику. Всем своим существом Феникс жаждет сжечь ее, как прокаженную. Перерыв короткий. Феникс вбегает в туалет и хлопает дверью. Он достает телефон из кармана и судорожно набирает номер, даже не задумываясь. Он знает, что там ответят. — …Райт? — знакомый голос вытягивает из тревоги, как со дна океана. Эджворт звучит немного усталым — оно и понятно, в Германии уже вечер, а он наверняка весь день просидел над документами. Но ни намека на раздражение. Феникс выдыхает. — Суд уже завершился? — Нет. Объявили перерыв, — коротко отзывается Феникс. — Тогда тебе стоит еще раз ознакомиться с уликами, а не звонить мне, разве нет? Феникс хмыкает. Почему-то знакомая нотка беззлобного, слегка высокомерного совета окончательно выводит его из странного оцепенения. Руки почти не трясутся. — Вообще-то, я звоню тебе на счет них, — отвечает, пока подходит к раковине и опирается о холодную поверхность не менее холодной рукой. У него никогда не было проблем с кровообращением. Лишь в самые отчаянные, охваченные ужасом моменты, кожа становилась обжигающе ледяной. Дело об убийстве Дуга Своллоу, смерть Мии Фей, записка Эджворта, суд над Мэттом Энгардом — от начала до конца — и произошедшее в храме Хадзакура. Он может перечислить их всех по пальцам. И то, что сейчас его руки такие же холодные — дурной знак. — Я слушаю, — Феникс готов молиться на этот размеренный голос, потому что он действует, как успокоительное. Он выдыхает. — Суд разворачивается… не в мою пользу, — начинает он, торопливо подбирая слова. — Я знаю, что мой клиент невиновен, но доказать это не могу. Сколько бы я ни пытался, у меня не выходит. Вернее… Он сглатывает, понимая, что все это время говорил не то, что нужно. — Черт, — соскакивает с языка, и Феникс почти чувствует, как у Эджворта появляется морщинка между нахмуренных бровей. — Сегодня утром перед самым судом ко мне подошла дочка клиента и передала улику. — …Не мог бы ты поподробнее? — голос осторожен. Что-то коротко шуршит на той стороне линии. — Да, да. Извини, подожди секунду, я пытаюсь сформулировать, — Феникс беспомощно выдыхает и крепче сжимает холодную раковину побелевшими пальцами. — Эта улика — страница дневника, прямое доказательство невиновности моего клиента. Я имею в виду… Слишком прямое. Как будто… как будто чересчур. Эджворт молчит. Феникс удерживается от того, чтобы бросить на телефон быстрый взгляд — и без того знает, что звонок не сброшен. — Если я покажу ее суду, у клиента появится шанс. Даже не шанс — абсолютно точно оправдательный приговор, а вина падет на другого человека, — мысли окончательно путаются, Феникс начинает беспорядочно тараторить. — Но я… я не знаю, Эджворт, в этом что-то не так… Я знаю, что должен показать ее! Пользоваться любой возможностью — моя тактика, ты знаешь! Но мистер Грамарье сказал, что в любом случае не получит сегодня обвинительного приговора, и это еще больше сбивает с толку… — Подожди, — снова звучит размеренный голос. — Позволь воссоздать цепочку событий. Если я верно помню, ты получил дело от другого адвоката накануне заседания, едва успел ознакомиться с деталями уже имеющихся улик и согласился встать за трибуну защиты только из-за собственного непомерного альтруизма. А сегодня утром, ни с того ни с сего, дочь подсудимого приносит тебе главное доказательство его невиновности? Феникс нервно проглатывает протесты на счет непомерного альтруизма. — Все так… — Райт, ты осознаешь, насколько подозрительно все звучит? Феникс со стоном зажмуривает глаза. — Черт возьми, Эджворт, конечно да, иначе я бы тебе не позвонил! Но я знаю, что мистер Грамарье невиновен! Если я не сделаю все, что в моих силах, ему вынесут несправедливый приговор! И все из-за того, что я сомневался в главном доказательстве? — Именно, Райт, — перебивает Эджворт холодным спокойствием. Феникс давится возмущением, но стискивает зубы и слушает. Сам ведь позвонил. — Ты сомневаешься в улике. Ты не знаешь, от кого она — точно не от маленькой девочки. Не знаешь, где была найдена. Не знаешь, кем была написана. Ты не добыл ее сам, тебе ее отдали — это уже повод задуматься о подлинности. Воцаряется недолгая тишина. Феникс слышит только свое сбитое дыхание. Эджворт снова чем-то шуршит. — Это не твой фирменный блеф, который можно списать на неудачную попытку бросить пыль в глаза судье и обвинению и просто забыть. Это может быть противозаконным действием — и последствия, сам знаешь, намного серьезнее привычного штрафа. Что тогда? Мистер Грамарье окажется беззащитен? — Эджворт говорит идеально расставленным тоном, и слова льются успокаивающей мелодией, несмотря на свое строгое содержание. Они спускают с небес на землю — хотя, казалось бы, куда уж ниже. — В таких обстоятельствах… как ты можешь быть уверен, что улика не навредит твоему клиенту? Что она принесет пользу, а не усугубит положение? Феникс смотрит на свое отражение в блестящем зеркале и горько усмехается синякам под разноцветными глазами: — …Никак. — Верно, — вздыхает Эджворт. — Никак. — Но это мой единственный шанс, Эджворт… — Феникса самого корежит от того, каким звучит его голос. Как будто он уговаривает Эджворта, хотя на самом деле ведет переговоры с самим собой. — Единственный шанс спасти мистера Грамарье, а вместе с ним — его дочку. Ей всего восемь, черт! Она не может остаться без отца. Я не имею права лишить ее отца, Эджворт! Эджворт молчит долгую секунду. — Этот шанс может стать не менее губительным, чем бездействие. Я бы даже сказал… — что-то снова шуршит, и Феникс готов поклясться, что это Эджворт снимает очки. — Я бы даже сказал, что он с наибольшей вероятностью окажется обманной надеждой. Райт, ты слишком рискуешь. И собой, и клиентом, и его дочерью. — Обычно риск оправдан–! — Обычно, Райт, — обрубает Эджворт. — Обычно — да, но сейчас ты не можешь даже предположить, что он обернется удачей. И не смей даже думать о возражении. Ты сам прекрасно знаешь, что я прав. Феникс склоняет голову и долго и пристально смотрит на слив в раковине. Чистый. Слишком чистый, если уж на то пошло. Точно так же, как и эта улика. Слишком идеальная, чтобы быть правдой. — Да, ты прав… — но в груди продолжает биться та упрямая птица, полная отчаянной и слепой уверенности в собственной удачливости и наглости. Всегда работало. Но сработает ли в этот раз? Разум Феникса упрямо кричит в противовес птице у сердца — нет, нет, не сработает, не сработает, не получится. — Неужели я должен сдаться?.. В телефоне звенит резкий вздох Эджворта. Феникс и не заметил, что собственный голос прозвучал так натужно и слабо, непохожий сам на себя. — Райт… — Эджворт, должно быть, качает головой. — Послушай, ты не должен винить себя и взваливать всю ответственность на собственные плечи. Тебе совсем не дали времени, лишь всучили какие-то улики, добытые предыдущим адвокатом — все это дело изначально выглядело подозрительно. Но даже так, я уверен, ты сделал все, что мог за это короткое время. Скажи, ты спал хотя бы пару часов минувшей ночью? — Феникс уже думает возразить, но спотыкается об осознание. — Вот именно, Райт. Ты выложился на полную, чтобы дело получило продвижение. Вот только это вовсе не значит, что ты должен сломя голову использовать ненадежные доказательства ради сомнительных результатов. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. Феникс вспоминает комиссара Деймона Ганта и главного прокурора Лану Скай. Прикусывает язык. — …В конце концов, ты все еще можешь попытаться продлить заседание, — вдруг выдает Эджворт, и остекленевшие глаза Феникса в отражении вспыхивают. — Выиграешь время — сумеешь проверить подлинность полученной улики. К тому же у тебя появится шанс тщательнее подготовиться и внимательнее взглянуть на все относящиеся к делу детали. Используй отчаянный блеф, а не отчаянные улики. Феникс выпрямляет спину и смотрит сам себе в глаза. Затем прикрывает их, и голос, раздающийся из трубки телефона, звучит будто над ухом: — Оставайся в трезвом сознании и ясном уме, и тогда у тебя получится взглянуть на это дело под другим углом, — у двоих вырывается синхронный смешок. — Ты же так обычно говоришь, Райт? Феникс смеется. Коротко, но уже не напряженно. — Типа того, — улыбаясь, отзывается он. Долгая секунда молчания, прежде чем он осознает, что перерыв почти подошел к концу. — …Кажется, мне пора идти. Спасибо, Майлз. Эджворт словно замирает, и даже возобновившийся шорох бумаг затихает. Через миг он хмыкает: — Всегда пожалуйста, Феникс, — от этого в груди сладкой патокой растекается тепло. — Не принимай поспешных решений. Они могут обойтись боком даже такому невезучему везунчику вроде тебя. Феникс снова посмеивается, бросает несколько слов на прощание и сбрасывает трубку, со вздохом выходя в коридор. Этот телефонный разговор не прояснил ни одной детали в текущем деле, — но это и не требовалось. Куда важнее то, что Феникс понял для самого себя. Он сделает все, что в его силах, его возможностях и его полномочиях. Он перевернет заседание так, чтобы предъявление сомнительной улики даже не потребовалось. В конце концов, именно этому его учила Мия. Повороту.***
Все занимают свои места. Феникс проводит рукой по волосам, выдыхая, и направляет решительный взгляд вперед. Он чувствует на себе точно такой же, исходящий от прокурора Клавьера Гэвина — не требуется даже снимать солнцезащитные очки. Оттянуть заседание. Провести расследование. Уточнить подлинность страницы. Феникс выпрямляется и легко с готовностью улыбается. Ничего сложного, у него все получится. — Итак, мистер Райт, сторона защиты ознакомилась с дневником погибшего? — спрашивает судья. — Надеюсь, вы нашли что-нибудь, что может привлечь внимание суда, и этот перерыв не был бессмысленным? — Ни в коем случае, Ваша честь, — Феникс хмыкает, краем глаза замечая, как прокурор Гэвин непроизвольно подается вперед. — Довольно очевидная деталь, которая, тем не менее, почему-то не была никем подмечена. Ваша честь, пожалуйста, откройте последнюю заполненную страницу. Судья с интересом подчиняется и внимательно оглядывает написанное. Прокурор Гэвин молча и напряженно наблюдает. — Но что с ней не так? Кажется, мы уже разобрали текст на ней, и сторона обвинения доказала, что погибший намеревался продолжить запись, — в небольшом замешательстве бормочет судья. — Неужели стороне защиты есть, что добавить? Феникс ухмыляется: да, именно этого вопроса он и ожидал. — Верно, Ваша честь. Взгляните не на текст, а на переплет. Скажите, что вы видите? Судья всматривается в пространство между страниц и ошеломленно восклицает: — Здесь след от вырванного листа! Суд снова поднимает шум. Зрители удивленно переговариваются, пока Феникс мысленно перебирает и ищет наиболее удачные слова для следующего заявления. Решающий поворот, который может продлить это сумбурное заседание по делу об убийстве Магнифи Грамарье. — На основании этого можно сделать вывод, что у нас нет дневника в полном его содержании! — объявляет Феникс, по старой привычке пронзая воздух указательным пальцем. — Следовательно, Магнифи Грамарье мог продолжить запись, и подтверждение этого кроется в пропавшей странице! Суд не успевает снова зашуметь; прокурор Гэвин с ухмылкой щелкает пальцами. — Нам не нужно знать, что он мог продолжить писать, Herr Райт, — он немного наклоняет голову, солнцезащитные очки слегка съезжают, и Феникс видит лихорадочно горящие голубые глаза. — Нам нужно доказательство, что он на самом деле продолжил писать! Если оно, конечно, существует, и защита им располагает. Феникс опирается о стойку и молча — в оцепенении — смотрит в ответ. По краем мир с неслышным треском раскалывается на кусочки. Доказательство существует. Защита им располагает. Страница из дневника, отданная светящейся улыбкой юной волшебницей Трюси, словно снова подсвечивается обжигающим алым. Огромные веселые детские глаза сверкают в воображении, когда Феникс вспоминает дурашливое «старичок» от этой невинной малышки. Он жмурится. Как Фениксу смотреть в эти глаза, если он не сделает все ради оправдательного приговора Зака Грамарье?.. …как ты можешь быть уверен, что улика не навредит твоему клиенту? Вкрадчивый и спокойный голос Эджворта отрезвляющей волной заставляет вытянуться как по струне. Его нет рядом, но Феникс слышит будто наяву; будто у себя над ухом, словно они снова сидят на одном диване после дела в храме Хадзакура и могут коснуться друг друга. Стать надежным доверительным плечом, о которое можно без вопросов опереться — и легко подняться на ноги. Выиграешь время — сумеешь проверить подлинность полученной улики. Феникс медленно поднимает веки и сталкивается взглядом с прокурором Гэвином. Тот стоит, замерев в напряженном ожидании. Используй отчаянный блеф, а не отчаянные улики. Эджворт как и обычно до безобразия спокоен, собран, образцово хладнокровен и — в конце концов — снова прав. И поэтому Феникс цепляет на лицо самую лучшую блефующую ухмылку из своего арсенала: — А ведь правда, прокурор Гэвин, — он хмыкает, а потом легким жестом — как бы между делом — поправляет манжеты белой рубашки, внешне всеми правдами и неправдами сохраняя идеальное самообладание. Прокурор Гэвин вскидывает голову, безмолвно вопрошая. — Нам не нужно доказательство возможности, только факты. Тогда у меня есть вопрос к вам. Где же, сторона обвинения, доказательства, что запись на самом деле не была продолжена? Феникс видит, как прокурор Гэвин от подобной наглости давится воздухом. И, не давая ему вставить и слова, продолжает: — Вы требуете от меня доказательств, что запись продолжилась. И, дайте угадаю, зачем они вам, — он ухмыляется с нарочитым снисхождением, мысленно извиняясь за это и все равно продолжая загонять прокурора Гэвина в угол. — Просто потому что у стороны обвинения нет на руках фактической улики, которая подтвердит ее версию! — Протестую! — тут же вклинивается прокурор Гэвин. — Этот дневник и есть улика! Вы сами держали его в руках, Herr Райт! Дальше нет никаких записей! — Протестую! — мгновенно отзывается Феникс, готовый к этому выпаду, и подается вперед, прожигая прокурора пристальным взглядом. — Вы точно так же держали дневник в руках, прокурор Гэвин. И вы по какой-то причине предпочли не упоминать в суде о том небольшом кусочке, оставшемся от вырванной страницы. Вам ведь было выгоднее о нем умолчать, разве нет? Обвинению было бы намного проще, чтобы ни у кого не возникло вопросов относительно дневника. Прокурор Гэвин вытягивается за трибуной и не успевает найти слов в свою защиту. Феникс не дает ему даже короткого мгновения для этого: — Но, к вашему сожалению, вопросы определенно возникли. И, на мой взгляд, весьма серьезные, — он кладет руку на пояс, обращаясь теперь не к прокурору Гэвину, а ко всему суду одновременно, хотя смотрит все равно на него. — Мы обнаружили пропажу страницы, которая должна стать решающей в вынесении приговора моему клиенту. Разве можно делать выводы, не зная о ее содержании? Судья многозначительно кивает и переводит задумчивый взгляд на прокурора Гэвина, что замирает на своем месте, глубоко нахмурившись. — Вы действительно правы, мистер Райт, — говорит судья с согласным вздохом. — Полагаю, нам в самом деле стоит продлить заседание и дать сторонам еще один день расследования, чтобы разобраться с возникшими вопросами. Если обвинение, конечно, не возражает. Прокурор Гэвин, словно вынырнув из собственных мыслей, с очередной сценической улыбкой кивает: — Никаких возражений, Herr Судья. Правда превыше всего. И если изначально Феникс и относился к прокурору Гэвину просто как к неоперившимуся юнцу, то после этой фразы без всяких вопросов проникся искренней симпатией. «Эй, Эджворт, а в местной прокуратуре появились неплохие новички», — с легким весельем думает он, наконец выдыхая и расслабляя напряженные мышцы плеч. Феникс как будто и не дышал все это время. Дальше дело за малым — проверить подлинность страницы и доказать невиновность Зака Грамарье. Умелый блеф и правда творит чудеса. — Итак, сегодняшнее заседание привело нас к некоторым выводам, но все еще оставляет детали невыясненными, — говорит судья притихшим зрителям. — Могу сказать, что подозреваемых на данный момент на самом деле двое. И если подсудимый Зак Грамарье невиновен, то смерть Магнифи Грамарье лежит на Валанте Грамарье. В этом нам предстоит разобраться на завтрашнем заседании. Подсудимого подводят к свободной свидетельской трибуне — чистая формальность, и Феникс даже особо не следит за всем процессом. Он увлеченно укладывает бумаги обратно в папку для улик, чтобы весь оставшийся день провести за их разбором, осмотром места преступления и привычной рабочей суете заметок, идей и безостановочного мозгового штурма. У Зака Грамарье на него явно другие планы, когда он чересчур уверенно ухмыляется суду: — Ваша честь, это довольно смелое заявление. — О чем вы? Взгляды всех присутствующих устремляются на Зака Грамарье. Тот смеется, точно чувствуя себя под ними как в своей тарелке, и легкомысленно пожимает плечами: — Я о том, что завтра вы докажете, что кто-то из нас с Валантом виновен, — мистер Грамарье встречается взглядами с Фениксом и снова весело хохочет, пока у того по спине бежит новая толпа ледяных мурашек. Ему тревожно даже представлять, что задумал клиент. — Значит, Валант Грамарье виновен, если Зак Грамарье — нет? Хо-хо. Фениксу хочется заорать на Зака Грамарье всеми известными ругательствами, но он может только ошеломленно разинуть рот. — Очень жаль прерывать эту цепочку, — ухмыляется Зак и разводит руками, — но как же она сработает, если окажется, что Зака Грамарье никогда не существовало? Никто не успевает задаться вопросом. Зак Грамарье в одночасье испаряется в дыме, как и подобает чертовому волшебнику. И все погружается в хаос. …Уже в вестибюле подсудимых на плохо соображающего Феникса смотрят огромные детские глаза — голубые-голубые, как чистое летнее небо, — и задорно горят, пока за дверью в зале суда царит сумасшедшая суета. Зак Грамарье — Шади Энигмар — объявлен в международный розыск, а его очаровательная восьмилетняя дочь остается в беззащитном одиночестве. И Феникс, конечно же, забирает ее к себе — он просто не может позволить Трюси попасть в детский дом. Но это лишь до тех пор, пока не вернется Зак. Явно не дольше. …Да?