Путь во льдах

      В палатке темно, но снаружи уже утро. Я вижу это по твоему пустующему спальнику. Ты всегда просыпаешься раньше, уходишь… Щадишь меня. Даёшь мне ещё несколько десятков минут темноты. Ещё несколько десятков минут отдыха от…       Единственное слово, которым я могу описать то, что мы видим и чувствуем изо дня в день — ад. Ад ледяной пустоты, мутный от вьюги.       Я жмурюсь. Не хочу наружу, не могу… Но слышу твой возвращающийся шаг, и времени на отдых у меня больше нет.       Начинается новый день, и первое, что мне нужно сделать — посчитать его.       Завязываю на паракорде узел. Сороковой. В который раз я завязываю сороковой узел?       Не знаю.              Не знаю, сколько на самом деле мы идём, не знаю, что будет в конце пути… Да я даже не помню, что именно было до него. Лишь помню, что там, в ином «где» и «когда» был наш дом. Была жизнь.       Здесь и сейчас вокруг только снег. В нём вязнут ноги, он жалит глаза и открытую часть лица, он пыльной бело-серой тряпкой отгораживает нас от звёзд… Не помню, видели ли мы небо хоть раз за эти «сорок» дней. Единственный наш ориентир — компас в твоих руках. Работает ли он? Не показывает ли новое направление каждый день? Не водит нас кругами?       Не знаю.       Я ничего не знаю.              — Это сон, — говорю я, когда в очередной раз кончаются силы идти. — Ночной кошмар. Какая разница: просидеть кошмар в палатке, или… — обвожу рукой снежный ад, который мы мерим шагами.       Ты начинаешь перечислять, каких припасов нам на сколько хватит, как будто я этого не знаю, говоришь, что нам нужно выбраться отсюда… Я слушаю, но сил от твоих слов не прибавляется. Ты это знаешь. Поэтому умолкаешь, сверяешься с компасом и протягиваешь мне руку.       — Если это и кошмар, то однажды мы проснёмся. Всё останется позади.       Улыбаешься. Под маской не видно, но твою улыбку узнаю́ по выражению глаз. Вымученно улыбаюсь в ответ, чувствую, как налипший на ресницах снег тает, чтобы уже через несколько — несколько десятков? сотен? тысяч? — шагов смешаться с невольными слезами усталости, злости… обиды.       Почему мы? Почему это происходит с нами? Почему так тяжело?       Ноги в очередной раз не слушаются, путаются в снегу, теряю равновесие, падаю. Успеваю выставить руки. Сквозь перчатки снег не режет ладони, но находит другую лазейку — забивается под задравшиеся рукава, стискивает запястья, и не понять, то ли на них сомкнулись наручники, остывшие до сверхнизких температур, то ли раскалённые.       Скрипя зубами и матерясь про себя поднимаюсь на колени, вытряхиваю из рукавов снег.       Заметив «потерю», ты возвращаешься ко мне. А я продолжаю вытряхивать из рукавов снег, которого там уже нет, потому что встать всё равно не смогу.       — Вот так всю жизнь не веришь в посмертие, а оно берёт, и случается. Какой это круг по Данте?       — По Хренанте, — с беззлобной усмешкой передразниваешь в ответ, а голос хрипит, как мой, и дыхание такое же шумное, рваное. — Отдохни. Я попробую осмотреться, что впереди.       Киваю. Уходишь. Снова меня щадишь. А я ничего не могу с этим поделать, потому что знаю — даже если ты меня сейчас поднимешь, после следующего падения я уже не встану. Ни сегодня… никогда.       Твоя спина медленно растворяется в снежных вихрях.              Закрываю глаза. Вроде бы ненадолго, но здесь ручаться за время невозможно. Как с днями: вроде бы сорок, вроде бы вечность… Но сколько ни сиди непромокаемой задницей в снегу — легче не становится. Время здесь переменчиво, а усталость постоянна.              Кажется, в шуме вьюги слышу что-то, и глаза приходится открыть. В снежной мгле — твой нечёткий силуэт.       Едва бредёшь, спотыкаясь, то и дело сбиваясь с тропинки протоптанную тобой же по пути на «разведку».       Тебе ведь не лучше, чем мне! Зачем тебе эта разведка, зачем всё это?! Зачем…       Слёзы злости топят снег на ресницах, но не успеваю додумать, доплакать.       Ты не просто идёшь — бежать пытаешься, что-то кричишь. В вое вьюги слышу голос, не разбираю слов. Поднимаюсь… и тут же приходится рваться через снег тебе навстречу. Силы оставляют и тебя. Падаешь. Но я успеваю подхватить, подставить плечо, поддержать… но всё равно валимся в снег, только на этот раз — вместе.       — Почти… — задыхаясь, хрипишь ты. — Почти…       Сдёргиваю твою маску. Только дыши. Снегом, колким холодом, но дыши.       — Что — почти?       Прежде чем устало закрыть глаза, улыбаешься до безумия мечтательной улыбкой.       — Мы проснулись. Мы почти проснулись.       Не понимаю. Исступлённо глажу по лицу. Эта белёсая муть свела тебя с ума? Миражи? Что-то с компасом?       Забираю его из твоей слабой руки. Направление всё то же.       Горько усмехаюсь про себя: «Ну хоть кто-то в чём-то уверен… А я? Во что я верю? Если верю. Если я сейчас во что-то и верю, так это…»       Дыхание замирает в горле, но не от холода.       Взглядом, которым я смотрю на тебя, можно растопить любую ледяную пустыню. Даже эту. Бесконечную. Вечную.       Закидываю твою руку на своё плечо.       Я верю. Тебе. Твоему — теперь уже моему — компасу. Себе.       Поднимаюсь.       Не могу, но поднимаюсь.       Шаг. Десять. Сто…       Плечом к плечу. Рука в руке.       Мы придём домой.       Обещаю.