Мелодия забытых чувств

– Побудешь со мной? – Спрашиваешь? Они сидят в большой и почти пустой комнате. Высокий светлый потолок с едва заметными, но очень красивыми и сложными узорами; блестящий, будто ледяной пол, на котором не так уж и сложно поскользнуться; нежно-голубые стены без единой картины. Кажется, совсем печально, но в самом центре комнаты стоит большой и красивый, изящный белый рояль. Крышка открыта, будто ожидая того, кто соизволит прикоснуться к нему спустя долгое время. И он здесь. Сидит на небольшом деревянном стуле прямо напротив инструмента, боязливо сжимая кулаки. Его партнер сидит недалеко, на втором белом стуле, потирая ладони, чтобы согреться. В комнате очень холодно – высокое окно, что достает почти до потолка, открыто настежь, и в него непрерывно дует колкий осенний ветер, развевая длинные прозрачные шторы так, что те напоминают паруса. За окном с самого утра бушует дождь с грозой, каждые несколько минут ослепляя город яркими вспышками молний. Юноша делает глубокий вдох, подносит дрожащие руки к клавишам. Колеблется – так страшно вновь коснуться, услышать слишком знакомый звук, что еще в детстве начал приносить боль. А что, если он не справится? ... Первая нота. Вторая, затем третья. И теперь слышится целая мелодия, создаваемая напуганным и неуверенным юношей. Звучит она так же – тревожно, строго, будто играющий загнан в рамки. Акито внимательно наблюдает, как тонкие пальцы быстро перемещаются по клавишам, поднимает глаза на лицо партнера, и оно не выражает никаких эмоций. Губы поджаты, брови опущены, лишь глаза выдают страх перед игрой. Акито и сам не может понять что чувствует. В этой мелодии точно что-то не так, словно она скована плотным льдом, который не позволяет ей звучать эмоционально, чувственно. Так, как должно быть. За окном раздается неожиданно громкий громовой раскат, и юноша вздрагивает, а пальцы соскальзывают, ломая мелодию. Он наклоняется, прижимает руки к груди, зажмурившись, и тогда Акито не выдерживает. Подходит к нему, аккуратно кладет руку на плечо: – Тойя... – наклоняется, чтобы оказаться лицом к лицу, но ничего не выходит, поэтому он присаживается рядом со стулом, держась за его спинку. Смотрит снизу вверх, заправляя темно-синие пряди за ухо. – Ты не должен играть, если не хочешь. Юноша открывает глаза, глядя теперь, почему-то, еще более испуганно. Губы дрожат, но он старается говорить четко: – Не хочу?.. – бросает взгляд на рояль, сжимая собственную рубашку. – Нет, я сам решил, так что-... – Тойя, это слышно. – Акито хмурится, повышая тон. – Я слышу по твоей игре, что тебе страшно, ты все еще не можешь выйти за рамки, которые тебе поставил отец в классике. – парень отводит взгляд. – Но с нашей музыкой по-другому... Нет, он вовсе не злится на партнера. Он волнуется за него, очень. Видит, как тот снова заставляет себя играть, когда ему только удалось выбраться из этой пытки. Но Тойя сказал, что хочет попробовать снова. Ему все еще противно, он сам не может вытерпеть эту мерзкую и слишком идеальную мелодию, которую практиковал несколько лет до боли в пальцах. Но он помнит, как когда-то эта мелодия тронула его до глубины души. Кто-то другой играл ее несколько лет назад, и маленький мальчик был так восхищен – столько чувств и эмоций он услышал в этой игре. Он хочет вновь испытать это. Услышать в знакомом звуке рояля что-то приятное, как тогда. Но как добиться этого? Акито понял. Он пришел к этому раньше, ведь знает Тойю лучше его самого, чувствует его ближе, чем кто-либо. Поэтому для него все сразу встает на свои места. – Тойя, та мелодия, которую ты слышал в детстве... Была сыграна человеком, который не замыкался в себе. – Акито смотрит в серые глаза, что кажутся еще более бледными под светом из окна. – Музыка – это не просто набор звуков, и ты знаешь об этом. В свою игру нужно вкладывать эмоции и чувства, но ты научился лишь идеально попадать по клавишам. Партнер берет юношу за руку и слегка сжимает, беспокойно поджав губы. Тот отворачивается, обдумывая все сказанное. Неужели это так? В его игре нет чувств, она пустая... Где-то он уже слышал подобное. Нет, только не снова. Глаза начинает щипать, и он жмурится, чтобы не дать волю... Эмоциям? Разве не именно в этом проблема? Чтобы вновь испытать то, что было в детстве, нужно выплеснуть чувства, вложить в музыку. Нужно выйти за рамки. Сделав еще один глубокий вдох, юноша опять протягивает руки к роялю. Они сильно дрожат, и партнер, заметив это, кладет теплые ладони на его колени. «Ты не один». Первая нота, и пальцы соскальзывают от волнения. Заново. Первая нота, вторая... Вновь звучит знакомая мелодия, но теперь совершенно иначе. Акито буквально физически чувствует сколько боли Тойя вкладывает в нее, от чего в груди что-то сжимается. Он ложится головой на его колено, вслушиваясь в каждую ноту, стараясь уловить каждую эмоцию, что выходят с ними. Не только боль, но и страх, тоска, обида... Половина мелодии уже сыграна, как вруг что-то холодное попадает на руку. Акито поднимает голову и видит, как по бледным щекам непрерывно льются блестящие слезы, капая на рубашку, брюки. Юноша продолжает играть, но с каждым движением всхлипы все чаще, а пальцы дрожат все сильнее. Акито быстро поднимается, аккуратно обхватывая лицо руками, пытается утирать слезы, но ничего получается. И тогда Тойя сдается – отдергивает руки от рояля, вновь больно ломая мелодию, и прячется в объятиях партнера. Он плачет, с каждым вдохом содрогаясь все сильнее, и Акито гладит его по голове, мягко прижимает к себе, скрывая собственное волнение. – Акито... – Тойя говорит это тихо, через слезы. Немного отстраняется от его груди. – У меня получилось... Правда? – Правда. – тот оставляет поцелуй на макушке, положив руку на спину. – Ты молодец, Тойя. Все хорошо, я с тобой. Он крепче прижимает юношу к себе, зарываясь одной рукой в невероятно мило уложенные волосы, второй нежно гладит его по спине, ослабляя страх. «Пожалуйста, больше не загоняй себя в рамки».