Причуда

На самом деле Киллиану Джонсу не так уж и нравилась Мила. По крайней мере поначалу. Ну, во всяком случае, точно не до такой степени, чтобы увозить её с собой. Да и дурная эта примета — женщина на корабле. Но поступить иначе он уже не мог, всё зашло слишком далеко, отступать было некуда. А во всём виноват Румпельштильцхен. Этот невыносимый человек с труднопроизносимым именем. Впервые он увидел его в Лонгбурге у одного перекупщика, которому сам Джонс собирался сбыть честно захваченные в недавнем столкновении с одним судном бобины шёлка. Джонс с порога заявил, что не любит торговаться, плюхнул на стол один моток и потребовал назвать цену. Барыга поцокал языком и стал рассматривать шёлк через увеличительное стекло, будто хотел найти какой-то изъян, и тут Джонс почувствовал у себя за спиной шевеление. Рука сама собой потянулась к болтавшейся на поясе абордажной сабле, Джонс обернулся и… увидел, вовсе не убийцу или охотника за головами, решившего доставить его — живым или мёртвым — ко двору одного из девяти королей Зачарованного Леса, чтобы получить обещанную награду», а скрытого тенью невысокого мужчину. Что-то в его фигуре и позе указывало: нападать он вовсе не собирался. Такие вещи капитан Джонс научился определять безошибочно. Незнакомец переступил с ноги на ногу, поудобнее перехватив высокий дорожный посох, наклонился и перекинул через плечо широкий ремень, прикреплённый к большому плетёному коробу. Мужчина бросил взляд на абордажную саблю, на чмокающего и щурящегося перекупщика за дубовым прилавком. Он смотрел не испуганно, оценивающе. Словно делал про себя какие-то выводы о происходящем. И что-то подсказывало Киллиану Джонсу, что эти выводы ему бы точно не понравились. Если бы рядом были его парни — Киллиан Джонс точно не спустил бы такой взгляд. Но сейчас… не стоило тратить на это время. Мужчина поправил ремень, развернулся и медленно пошёл к выходу. — Постой! — раздался голос из-за прилавка: оказывается перекупщик не только изучал предложенный товар, но и следил за всем происходящим. — Мы ещё не закончили, Румпельштильцхен. Румпельштильцхен развернулся обратно, всё так же медленно: — Господин Латтур, я назвал свою последнюю цену, и не могу продать дешевле. Простите. Он говорил тихо, смиренно, ещё немного и его слова могли бы прозвучать униженно. Так непохоже на привычные уху Киллиана Джонса интонации: последний из его матросов держался бы развязнее и смелее. — Погоди, — возразил перекупщик. — Я закончу с капитаном и мы ещё договоримся. — Вы дадите мне четыре серебряника за всю партию, господин Латтур? — Румпельштильцхен опустил голову и выражения лица было не разглядеть из-за упавших на глаза волос. — Ты ещё золотых попроси! Не шёлк продаёшь… Простите, капитан, — перекупщик раздвинул толстые губы в улыбке, словно приглашая Киллиана Джонса посмеяться вместе с ним. — Сотня бобин — мне будет нелегко сбыть их… Хотя и есть любители, но куда сложнее найти мастера, который возьмётся из них ткать. Учитывая это двадцати пяти золотых монет будет довольно. — Я скорее сброшу их в воду, чтобы не занимали места в трюме… — И сколько же вы хотите за них, капитан? Киллиан Джонс нахмурился. Он мог бы без запинки перечислить все виды стали, определить на взгляд стоимость любого клинка, но в ценах на нитки он не разбирался. В Зачарованном Лесу шёлк был предметом роскоши, так что и просить за него следовало не мало. Пятьдесят золотых? Сто? Можно сразу назвать сто, а если торговец будет упрямиться сойтись на восьмидесяти. — Сто пятьдесят настоящая цена, господин. Оказывается Румипельштильцхен так и не ушёл, а всё ещё стоял сзади с опущенной головой. — Да что он понимает в шёлке! — возмутился перекупщик. — Он и в руках-то его не держал! Не обращайте на него внимания, капитан, это просто безумец… Сумасшедший. Он и за свои жалкие нитки просит ту цену, которую никто ему не даст. Румпельштильцхен опустил голову ниже и как-то сгорбился, то ли под тяжестью оттягивающего плечо короба, то ли под тяжестью прозвучавших слов. — Если мои нитки ничего не стоят, почему же вы их покупаете. — Что?! — побагровел торговец. — Простите, господин Латтур, — пробормотал Румпельштильцхен снова. — Мои нитки стоят дороже той цены, что я назначил. Они тонкие, ровные и лёгкие. Такие идут на одежду благородных господ, из них ткут тончайшие рубашки, которые согревают в самую холодную погоду, и вяжут кружево, мягкое как облака. Но шёлк ценится ещё дороже, тут не поспоришь, — глаза из-под нависшей чёлки блеснули каким-то молодым, озорным блеском: — Вы могли бы просить и по три золотых за бобину, господин… капитан, если бы, конечно, уплатили пошлину на ввоз. — Не слушайте его, капитан. Может быть, вы где-то и продадите свой шёлк за такую цену, да только не у нас. — Что ж, господин Ламар, — возразил Киллиан Джонс, — в таком случае я поищу купца посговорчивее. — Ах, капитан, — фальшиво сокрушаясь проговорил торговец… только ради вас… я готов пойти на убытки… — По рукам, — — Может быть, скинете до ста? В одном этот проходимец прав: если на товар нет податной грамоты, городская стража может потребовать у меня компенсации. — Пятьдесят монет сейчас, остальные сто отдадите потом, когда мои ребята достанут товар, — сказал Киллиан и на секунду сжал руку торговца, скрепляя сделку. Господин как его там Луз? Почему-то его короткое имя не желало задерживаться в памяти у Джонса, выдвинул из конторки ящик, достал откуда-то из-под жилета медно блеснувший ключ и не открыл, а скорее приоткрыл крышку: содержимое ящика было скрыто от постороннего глаза, а пальцы торговца с трудом пролезли в щель. Пятьдесят монет он отсчитывал долго и медленно, а когда закончил, на складе уже не было никакого Румпельштильцхена. Он попался ему на глаза днём позже, когда Киллиан в компании кока и долговязого Билла — карлика, игравшего на судне ту роль, которую в королевском флоте обычно возлагают на офицера-казначея, забрёл на рынок. Румпельштильцхен, зажатый между двумя прилавками, поправлял разложенные на уже знакомом Киллиану коробе мотки шерсти. «Значит, не стал связываться с этим вороватым Лео», — отметил Киллиан про себя, ещё раз оглядываясь на прядильщика. Торговля у Румпельштильцхена шла бойко, но всё же он взглянул через плечо наклонившейся над шерстью покупательницы и встретился с Киллианом глазами. Киллиан отвернулся, опасаясь, что вчерашний знакомец поздоровается или, чего доброго, захочет завязать с ним разговор: не пристало пиратскому капитану якшаться с немытыми крестьянами. Ребята не поймут. Киллиан скрыл смущение за непристойной шуткой, кок и казначей подобострастно рассмеялись, и пошли в съестные ряды запасаться горохом и солониной. Только потом, ночью, когда Киллиан отдал смену за штурвалом Рыжему Моргану и улёгся на койке в своей каюте, в первом ещё предсонном зыбытьи ему снова почудился этот взгляд. Понимающий, приветственный… И озорной. В следующий раз они пришвартовались в этом порту спустя полгода. Стояла поздняя осень. Киллиан с ребятами согревался ромом всю ночь. В кости ему в тот раз не везло, так что он не хотел останавливаться, пока не отыграет своё. Игра закончилась под утро, когда все трактирные девки уснули, хозяин клевал носом, но не решался выпроводить опасных гостей. Ставить Киллиану было больше нечего — разве что саблю да Роджер. Но на такое бы он не пошёл. Так что он просто сделал своим ребятам знак, чтобы они задержали удачливого кидалу, и вышел из трактира. Освежиться, да сходить до ветру. Уже пропели петухи и непроглядная ночь сменилась серым утренним сумраком. Было безлюдно, только по тракту, тяжело опираясь на посох шёл по-крестьянски одетый мужчина. «Румпельштильцхен», — всплыло в памяти имя. Вглядываясь в спину прохожего, Киллиан всё больше убеждал себя, что это именно он. То, что палка нужна мужчине, чтобы не упасть, Киллиан заметил ещё на складе. Как и пепельные волосы, лёгкой волной ложащиеся на чуть покатые плечи. Хромой, Румпельштильцхен не был медлительным, так что Киллиан почти запыхался, пока нагонял его, чтобы убедиться, в верности своей догадки. Точно. Этот тонкий длинный нос, заметный шрам над верхней губой. Выражение лица — то ли скрытное, то ли сосредоточенное. Румпельштильцхен должен был услышать его шаги за спиной, но когда Киллиан поравнялся с ним, только скосил взгляд: — Доброго утра, капитан… Он сказал это так, точно они расстались накануне. Тоже запомнил его, значит. Ну да, Киллиан Джонс умел производить впечатление. — Меня зовут капитан Джонс. — Моё почтение, — ответил Румпельштильцхен совсем не почтительно. Даже не остановился, чтобы раскланяться перед капитаном. — Моё имя… — Знаю, — перебил Киллиан нетерпеливо, — раз услышишь — не забудешь. Румпельштильцхен ничего не ответил на это и свернул с дороги, куда-то вбок, к деревьям. Разговор не складывался, да и сам Киллиан не мог бы сказать, чего именно он хотел от этого разговора. Теперь, когда хмель немного выветрился у него из головы, он даже припомнить не мог, зачем пустился за ним вдогонку. — Постой, Румпельштильцхен, — нашёлся Киллиан наконец. — Да, капитан? — наконец мужчина обернулся, остановился, опустил плечи и голову, принимая смиренный вид. Впрочем, Киллиан не очень-то в это смирение верил: помнил, как Румпельштильцхен нахваливал свою шерсть. Но то, что он носил сам даже на одежду не очень походило. Какие-то линялые тряпки, перчатки в зацепках. Только ботинки выглядели достаточно добротными. — Вы что-то хотели от меня, капитан? — прервал Румпельштильцхен его размышления. — Да, — Киллиан облизнул заветревшиеся губы. — Я хотел тебя наградить. Ты вовремя влез тогда в мою сделку с этим Лучано… — С господином Латтуром, — поправил Румпельштильцхен, не поднимая головы. — Точно! — Киллиан спустил крестьянину и эту дерзость. — Я и впрямь не знал цены, и ты, считай, меня выручил. — Я сделал это больше ему на зло, — карие глаза лукаво блестнули, но Румпельштильцхен тут же опустил веки, притушил взгляд. — Но от своей доли я бы не отказался. — Тут уж прости, — Киллиан развёл руками. — И твою, и мою долю я давно пропил. Но я могу предложить тебе что-то получше денег. Крестьянин перехватил посох, выпрямил спину. Напрягся. Наконец поднял на Киллиана глаза. Теперь Киллиан смог разглядеть его по-настоящему. Румпельштильцхен оказался не так уж похож на образ, который хранился в памяти капитана. Старше, горче. В волнистых волосах протянулись ниточки ранней седины, от глаз разбегались лукавые лучики морщин, а высокий очерк острых скул намекал, что под всеми слоями тряпья Румпельштильцхен должен оказаться довольно щупл. Только почему-то это не отталкивало. Хотелось нащупать под плащом спину, расправить привычно сведённые плечи, увидеть это строгое лицо хмельным, ощутить на себе прикосновения небольших — для мужчины — рук, спрятанных под драными перчатками. Киллиан прежде бывал с мужчинами: во время его странствий случалось всякое — а о том, что случалось в королевской мореходной школе Киллиан предпочитал не вспоминать. Правда, если с женщинами пиратский капитан порой бывал даже нежен, то в быстрых соитиях с мужчинами для него таилась иная страсть — не сколько любовная жажда, сколько демонстрация своего превосходства. Только в этот раз всё было иначе… — Куда лучше, — повторил Киллиан, — место на моём корабле. Румпельштильцхен поджал губы, удерживая улыбку. — От калеки будет мало толку. Тем более на таком корабле. Что ж, отлично, что Румпельштильцхен понимал, что имеет дело с пиратом, значит меньше придётся объяснять. Только Киллиану не понравилось, как Румпельштильцхен сказал «такой». Страх прозвучавший в голосе был вполне ожидаем… Но было что-то ещё, опасно похожее… на презрение? Румпельштильцхен прятал взгляд под пушистыми ресницами, и Киллиан решил, что ошибся. — Ничего, дело найдётся. Руки-то у тебя целы. По лицу крестьянина пробежала тень, и он ещё крепче вцепился своими — целыми — руками в посох. — Благодарю за честь, — голос его звучал напыщено, — но я… откажусь, капитан. У меня есть жена и сын, и я не могу оставить их. Киллиан расплылся в улыбке и хлопнул Румпельштильцхена по плечу: — Велика беда! У меня в каждом порту по жене, а детей я и не считаю. Такая уж бабье доля ждать на берегу. Вернёшься — золотом своих осыплешь. Живёте-то вы, как я погляжу, — Киллиан выразительно приподнял бровь, — не слишком жирно. Рука Киллиана всё так же лежала у Румпельштильцхена на плече. Но сам Румпельштильцхен вовсе не казался обрадованным. Скорее растерянным и смущённым. — Я не смогу… — проговорил он тихо, и от интимных ноток в его голосе у Килиана забегали мурашки. — На что я сгожусь… — Сгодишься. Киллиан резко притянул к себе мужчину и впился в его губы поцелуем. Его губы были сухи и плотно сжаты, и Киллиан ласкал их своими, ожидая, когда мужчина расслабится и пустит его в свой рот: покусывал нижнюю, чувственную, полную, прошёлся языком, по узкой верхней… Но Румпельштильцхен — пусть и навалился на Киллиана чуть ли не всем весом — не таким уж большим — оставался напряжён и сжимал губы всё плотнее. Киллиан отодвинулся взглянул на покрасневший рот, в глаза, ставшие бездонными, чёрными — радужка сливалась с расширившимся зрачком. — Справишься? — усмехнулся Киллиан торжествующе. Румпельштильцхен ломался как благовоспитанная барышня. Но это ничего — он его всему научит. Крестьянин отрицательно мотнул головой, и Киллиан отпустил его, отступил на несколько шагов. Крестьянин пошатнулся, теряя равновесие, и только каким-то чудом устоял на ногах. — Простите, господин, — пробормотал он, выпрямляясь, — я на такое не гожусь. Он оттёр губы тыльной стороной драной перчатки, и в этом жесте не было ни демонстративности, ни страха, одна только брезгливость. Рука Киллиана невольно потянулась к сабле, но он удержался от удара, развернулся, и впечатывая каждый шаг пошёл обратно в трактир, где его ждали ребята и забытый плащ. «Этот грязнуля ещё пожалеет», — стучало у него в висках. «Я бы и сам пожалел», — подумал он позже, поднимая очередную стопку за пиратскую удачу. Конечно, все знали, что Чёрная Борода возил с собой безбородых юношей, все обязанности которых сводились к тому, чтобы греть койку капитану, но притащить для той же цели на корабль уже не юного калеку — такого ещё не бывало. «Что б я ещё когда пришвартовался в этой гавани», — зарекся он, когда «Весёлый Роджер» уходил обратно в открытое море. Но жизнь повернулась иначе. Спустя пару лет поманила выгодная сделка, от которой Киллиан Джонс не смог отказаться — нет для пиратского сердца ничего дороже звона золотых монет — и вот он уже оказался на пороге того самого трактира. Дверь распахнулась и в вышедшем за порог хромом мужчине Киллиан с удивлением узнал Румпельштильцхена — крестьянин не слишком был похож на завсегдатая подобных заведений. Только вот сам Румпельштильцхен капитана не узнал, даже не взглянул в его сторону. — Меня тут один хромой хмырь, едва с ног не сбил, — развязно сообщил Киллиан трактирной служанке. — Часто он тут бывает? — А… это прядильщик местный. Румпель, — ответила девица рассеянно. — Иногда заходит со своим товаром. Вот жена его и впрямь у нас частая гостья. Она указала на немолодую уже, но яркую бабёнку, потягивающую пиво в углу. — Спасибо, любовь моя, — Киллиан в знак благодарности шлёпнул служанку по заду, — это всё, что я хотел узнать. Что ж, кажется, пришло время Румпельштильцхену пожалеть. Нет, он не собирался насильничать. Наоборот, он предстанет перед этой крестьянкой, аки светлый рыцарь из баллад. Она сама ещё будет за ним бегать и вешаться на шею. А её мужу предстоит узнать, каково это, когда его поцелуями брезгуют. — Эй, Фил, — подманил Киллиан к себе верзилу-матроса. — Можешь вон той бабёнке настроение испортить? Разыгрывая перед Милой немудрённый спектакль: благородный капитан спасает потрёпанную жизнью даму от надоедливого приставалы, — Киллиан Джонс и не подозревал, как далеко может зайти эта игра.