Мрак

Целует так холодно, но тепло отдаётся в теле. Приятно. Он такой же, как и его поцелуи. Но ведь поцелуи не бывают странными, замкнутыми и пугающими? Хочется тянуть его за светлые патлы, чтобы ему становилось больно и до жути неприятно, но даже от этого ему приятно. Он до безумства странный. Он до пугающего сумасшедший, но это так притягательно. Его хочется и Даня это признаёт, как бы трудно ему это признать не было. Хочется каждый дюйм его тела. Он сам не лучше, но это их и объединяет. Они психически больны, но им обоим это по душе. Их не будут никогда понимать, но от этого и легче, ведь на них не будет огромного груза вины. Даня вскипает, когда тот как-то поведёт себя не так. Он не ревнует, потому что знает, что Рома не такой. А Рома не изменяет и даже на ревность не выводит, потому что боится того. Знает, что тот попросту убьёт его. Но они такие не от природы. Они могут быть другими, но просто не хотят — не нравится, почему-то. Данила хотел бы нежности, долгие объятия и сладкие, тёплые поцелуи, но эти желание были года три назад. Он изменился. И ему нравится, каким он стал. Нравится такой, какой он сейчас. Хочется бить до смерти Даню, чтобы он ощутил это на себе. Хочется, чтобы он ощутил все его собственные слова, но физически, а не морально. Но руки не позволяют этого делать, а может мозг даёт сигналы об опасности. Может сердце подсказывает, что Рома любит его, но это уже крайние мысли, которые точно не могут быть правдивы. Рома хочет, чтобы он заботился о ком-то, чтобы приносил по утрам вкусный завтрак с ароматным кофе, чтобы после его вознаграждали таким же горячим, как это самое кофе поцелуем. Он хочет, чтобы он гладил длинные, тёмные волосы, которые бы постоянно запутывались и он бережно их расчесывал. Но сейчас всё по-другому. Он стал слишком хладнокровным к каким-либо чувствам. Стал жёстче относится к заботе и любви в принципе. Он не любил — он был зависим. Он был, как наркоман, который искал лайбу и желательно вколоть себе чистой иглой. Он искал эту чистую иглу с этой дозой кажется сотню лет. Он умирал без наркотика, потому что ломка была невыносимой, и с наркотиком он тоже умирал. Смерть видимо для него была неизбежна. Теперь он колется каждый день и умирает. Погибает так долго, но казалось, что от этого умирают быстро. Хотя, это же не наркотик и не какое-нибудь опасное вещество — это просто зависимость, которая убивает. Потому что все люди, которые от чего-то зависимы — погибают, и этого не миновать. Он сдохнет, как типичное животное, как кошка, хотя её слишком жалко, а вот Рому никто не будет жалеть, так что скорее, как дворовая псина, которую в итоге не возьмут с улицы и не откормят, и не приведут в порядок. Кошек всегда берут. Рома не кошка, не кот и не какое-либо животное. Он — человек. Людей не подбирают с улиц. Их просто оставляют обустраиваться на улице и привыкать к новой среде, в которой они будут жить, пока не замерзнут, не оголодают или не убивают. Мерзнуть ночью, кушать, что попало и подвергать ежедневно свою жизнь — не самое лучшее, что может ощутить обычный человек, который просто жил. Он не хочет этого и по-этому убивает себя, чтобы избежать мучительной смерти. Он не хочет жить. Он не живет. Он чувствует, что лишь его оболочка тела всё так же продолжает оставаться в этом мире и жить в отличии от внутренностей, в особенности мозга. Сжимает крепко запястье, когда те отправляются в кафе. Больно. Даня не хочет, чтобы он убежал и не хочет, чтобы тот растрепал, что с ним делает этот изверг. Он никогда бы так не сделал, даже под дулом пистолета. Нет, не верность или любовь — это из-за того, что он знает, что он сделает с ним нечто похуже выстрела пули. Он не оставит его в покое даже на том свете, если мир в загробной жизни существует, да это и не важно. Он достанет его везде. Идет слишком медленно и его поторапливают, каждый раз приближая за руку к себе, чтобы тот, как собачка на прогулке держалась рядом. Был бы у Кашина поводок, то так и было бы. Он боится потерять свою грушу для битья и конечно же игрушку. Он боялся, что тот всё расскажет. У него не было телефона, лишь изредка давал, чтобы он написал своим друзьям, что всё хорошо. Хотя, какие они ему друзья, если даже они с вероятностью сто процентов знают, что с ним не всё в порядке и будто бы подыгрывают, чтобы не спрашивать, как у того дела на самом деле. Они его не ценят. Только Даня его любит и губит. Бьёт — значит любит. Всё слишком просто, чтобы это казалось правдой, но он правда зависим от этих ударов и слов, что он чья-то собственность. Он сам этого хочет и ему это дают — значит он должен быть благодарным. Мокривский кусает губы и руки, чуть ниже костяшек. Он губит себя сам, наслаждаясь этим. «— Где же моя чертова доза?» — и ему ответят, что она перед ним. Высокая и суровая лицом, мерзкая и до боли приятная. Хочется поскорее попробовать и вколоть, чтобы она уничтожила кровь и текла заместо неё по венам. Данила смеётся так ядовито, что выражения лица Ромы меняется с нейтрального на вопрошающие. Он не понимает, даже когда его хватают вновь за его белые локоны и откидывают голову назад, чтобы тот начал смотреть в такие же голубые глаза, как и у него самого. Он целует его? Видимо так, потому что трудно не почувствовать, как чужие губы касаются его губ. Он ненавидит, когда Даня целует его, потому что больно даже так. Когда он до крови кусает его губу, а Рома вскрикивает и тоже самое проделывает он с его языком. Он еле-как сглатывает свои слюни в перемешку с его. Как-будто в рот попало нечто неприятное, что нужно проглотить, потому что если ты этого не сделаешь, то случится что-то плохое. Он не хочет, чтобы это заканчивалось. Рома не ест дня два, лишь пьет чай с пятью ложками сахара. Нет, он не устраивал голодовку в честь какого-то протеста Дане, ведь всем всё-равно будет плевать, особенно ему. Он не ел, потому что Кашин не появлялся все эти два дня, заперев малого на ключ и оставив окна закрытыми так же на ключ. Да, были замки и на окна. Не то, чтобы Мокривский мог выбраться с девятого этажа без травм, просто он хотел закончить свою жизнь на каком-то определенном этапе, но вовремя застукавший его Даня, прервал сея процесс и сделав вот такой неожиданный сюрприз, который конечно не порадовал Рому. До соседей не достучаться, потому что любой выход оказывался не таким уж и простым. Да и шумоизоляция, как назло, была тут слишком хорошей для квартиры. Рома пытался найти хоть какую-то еду, ведь он так и с голоду помрет, а это довольно мучительно. Не было банальной крупы, что мог бы последний сварить. Ножи и другие острые предметы были спрятаны, с таблетками та же история. В принципе, в квартире не было ничего, что Мокривский смог бы использовать, чтобы отправиться в мир иной. Поскорее бы Даня принёс покушать… Он раздирает себе горло, желая покушать, а не пить воду из под крана. Его живот сильно скручивает и он сгибается вместе с этой невыносимой болью, обхватывая живот двумя руками, пытаясь спастись. Он слышит звон ключей с другой стороны двери. Он хочет знать, что это Данила. Это он. Кашин появляется в поле зрения младшего и кидает на кухонный стол огромный пакет наполненный едой. Мокривский сразу подхватывает и рыщет в нем, и находит разные творожные сырки с колбасой, и хлебом, и еще с остальными вкусностями. Наконец-то он сможет насытится. — Ты забавный. — злорадствует тот, улыбаясь так мерзко. — Надо было тебя еще пару деньков так продержать без еды. Он это специально. Рома сжимает зубы, когда еле-как проглатывает приготовленный им же самим бутерброд. Никогда он с таким аппетитом не ел колбасу с куском хлеба и не запивал всё это чудо молоком. Когда невидимый ком в горле застревает, он перестает трапезничать. Он всхлипывает и пытается сдержать слезы, но делая только хуже. — Я нашел тебе замену.