***
― Как Вы можете это есть? Лиза скорчила недовольную мордашку. Бернс жрал маленьких змеек из тарелки палочками, словно лапшу, и его ровным счетом ничего не смущало. Они сидели в «Азии минус» и Лиза даже не подозревала, что в Спрингфилде есть заведение, где подают настолько экстремальную азиатскую кухню. У старика были странные вкусовые пристрастия, но вот как-то так он представлял моральную компенсацию. Лиза была не против. ― Ртом. ― Нет, я серьезно! Они же… Они же живые. ― Ты, должно быть, считаешь это актом пожирания себе подобных с моей стороны? Бернс тихо рассмеялся со своей же шутки. Лиза закатила глаза. ― Прекрати пялиться в чужую тарелку. Я уже купил тебе твой жаренный тофу, вот и ешь его. Лиза проворчала что-то под нос, но Бёрнс предпочел этого не слышать. Она запустила руки в волосы и уставилась в пустоту. ― Господи… Какая же я идиотка. Все это время я переписывалась с тринадцатилетней Робертой, которая оказалась маньяком-педофилом, ищущим любые способы добраться до моего брата. Просто… Просто в голове не укладывается. Всё же с ней самого начала было не так и мне все это говорили. Но я же самая умная, как обычно, никого не слушаю. Бёрнс понимающе кивнул. Та самая «Роберта» Тервиллигер переписывалась с маленькими детьми, будучи бывшим уголовником сорока трех лет от роду, со стационарного компьютера в имении Бернса и даже не думала чистить кэш или хоть как-то скрывать следы своего преступления, искренне веря в пещерную Бернсову техническую неграмотность. Дедушка старенький, дедушку можно ведь и наебать, правда? ― Я чувствую себя очень грязной. ― Не знаю, станет ли тебе от этого легче, но я тоже. Она стукнула кулачками по столу: ― Я два часа с ним разговаривала, я пыталась ему объяснить, я душу раскрывала! Я ночами не спала и плакала из-за него! Мы с ним на рождество менялись подарками, и знаете ли Вы, что попросила Роберта? Грязные носки Барта! Бернс прикусил щеки изнутри, чтобы не расхохотаться в полный голос. — Я серьезно, так все и было! Я еще пишу такая: «Чего-чего?!», а он типа: «Я тебе что хочешь подарю, хоть живую пони, хоть демократию на Африканском континенте, но мне нужны его носочки». Я еще думаю: «откуда ей в тринадцать лет знать про политическую ситуацию в Африке», но потом рукой махнула, ведь я-то знаю, а я младше… ― Я осведомлен об этом… моменте. Видишь ли, я ознакомился со всем логом переписки, прежде чем спустил его с лестницы к чертовой матери и натравил на него собак. Он еще так смешно причитал, мол: «А что случилось?! Давай поговорим!», ― тонкие губы Бернса скривились от омерзения, — пиздец. ― Дайте сигарету, — сказала она внезапно, после длительной паузы. И почтительно добавила «пожалуйста». ― Ой, иди к черту. ― Ну почему?! Вам ли не всё равно? Самому циничному и грязному человеку в городе? ― Что значит «почему», тебе восемь лет, а ты «косяк скрути». Был бы я твоим отцом, давно бы сдал тебя в детдом за подобные выкрутасы. С этими словами он достал из внутреннего кармана пиджака початую пачку и стал с интересом наблюдать, как малышка Лиза щелкает колесиком дешевой зажигалки, высекая искорки. ― Ты неправильно куришь. ― В смысле, неправильно? ― В прямом. Никто так не делает. Ты просто набираешь дым в рот и тут же выдыхаешь. Лиза поджала губки. ― Так я не заработаю рак легких. ― Да, ты испортишь зубы и получишь язву полости рта. ― Не учите меня жить! Это не Ваше дело! ― О, я знаю. Она вздернула веснушчатый носик и демонстративно отвернулась, как самая настоящая лолита. Бёрнсу захотелось протянуть руку, чтобы потрепать её по напряжённой пухлой щечке, но он, конечно, этого не сделал.***
― И тут он мне знаешь, что говорит?.. ― Удиви меня. Чалмерс перемешал чай с отвратительным звоном ложечки и тут же отхлебнул, оглушительно сербая. В доме старого холостяка было чисто, как в операционной. Ни соринки, ни пылинки, чистота как на картинке. Наверное, Гарри — пришелец из космоса, прикидывающийся человеком, потому что обычно бывает ровно наоборот. ― Он говорит: «Ну и черт с ним, меня это не касается. Иди лучше мои стихи почитай, я зря их писал, что ли». Ну, то есть, буквально: мне повестка в суд за токсичное предприятие, налоговики окружают чуть ли ни с ножом у горла, мать, походу, помирает, подруга-дипломатка на Тайвань рванула, а он говорит… Вот это. Чалмерс изогнул бровь. ― Стихи, бля? ― Пусть в эту комнату влетит шаровая молния и превратит меня в золотые коронки посреди горстки пепла, если я лгу. Бёрнс подлил ещё бурбона в кофе трясущейся, морщинистой рукой. Последний раз он был трезвым три дня назад, может чуть больше. ― Не влетела, ― апатично констатировал Чалмерс, вытягивая под столом ноги, ― но вообще, знаешь. Это в копилочку утешений для буйных. Когда Сеймур опять проникнется ко мне доверием и решит поделиться очередным витком мамка-срача, я ему такой: «Ладно, пошли, короче, учебный план на второе полугодие составлять». ― Господи Иисусе, ты просто чудовище. ― Ну, а че ты хотел, я ж учитель начальных классов в анамнезе. Ну, правда, до такого даже я не додумался, хотя что я ему только не говорил, чтобы он угомонился. ― А ему все неймется и неймется, да? Пушистая белая кошка спрыгнула с кухонной полки прямо на сгорбившуюся спину Гарри, но тот невозмутимо жевал подсохший вафельный торт, который он припер со дня учителя. ― Ну типа.***
― Не, ну это чисто моя Скарлетт, один в один. ― Угу. Конечно. Прогремел выстрел. Пустая банка из-под темного «Дафф» отскочила, словно серебристый кузнечик. Бёрнс с лязгающим звуком перезарядил семисотый ремингтон — наклейки с полуголыми девицами на деревянном прикладе успели выцвести и посинеть за давностью лет. ― И палестино-израильский конфликт твоя Скарлетт, и «Божественную комедию» про вас со Скарлетт Данте написал и Эксл Роуз все песни про вас строчил, несомненно… ― А давай ты типа не будешь выебываться с человеком, с которым пошел на пустырь пострелять по банкам, окей, ладно? Безумно-Богатый-Техасец поправил бессменную шляпу, черт, этот мужик не снял её даже в операционной, куда не далее чем зимой слег с инфарктом. Правда, его состояние было таким, что там было не до шляп, но… ― А давай ты не будешь перетягивать одеяло на себя? Я понял, Скарлетт была еще та сука, врала тебе и спала с молоденькими мулатами, пока ты, простой работяга, самолично сосал нефть из скважин вот этими вот губа… ― Очень смешно, умник, блять, я тебе тогда помогать не буду. Ищи другие уши. О’Хара прицелился, словно начав как-то еще более иначе, чем обычно, воспринимать реальность, и спустил курок точным движением пальца. Бах! Еще одна банка вдребезги. Старый ковбой никогда не промахивается. Бёрнс опустил оружие. ― Извини. ― Извините, сэр. ― Не дождёшься. Это не токсичное хамство, а выстроенная годами культура общения, базированная на том гей-порно про босса качалки. ― Дело не в том, что она спала с мулатами, ― более примирительно начал О’Хара. ― Ух, да лучше бы с мулатами, чем вот это вот всё позорище. ― … А в том, что она лгала. И рассказывала про меня всякую срань, чего делать нельзя категорически, если хочешь жить в этом штате. Щелчок затвора. ― Слушай, Бёрнси. ― А? ― А а где ты вообще откопал этого Тервиллигера, прости господи?.. Под какой корягой? Ну, то есть, я помню, как мы лепили из него кандидата в мэры на заре девяностых, но то когда было-то, в прошлой жизни… — Тусовка Крастовского. — О-о-о, бля, не слова больше. Вечно угашенные клоуны и клоунессы, достопочтенные джаггало и джаггалетты, трахавшиеся как кролики, пившие все, что содержало спирт, даже бензин (особенно бензин), долбившие, как бассы на индастриал-дискотеке в Берлине, прожигающие деньги на бесполезную хуергу (а могли бы просто дать их Бёрнсу, он точно знал, что с ними делать) и ведущие умоподрочительно тупые беседы обо всем на свете и ни о чем при этом, но отдаленно попадавшим под категорию "о прекрасном". Сайдшоу Боб, откинувшийся с тюрячки (после попытки убить Красти и занять место верховного циркача в тусовке, кстати) в амплуа эдакого клоуна Пого, вписывался туда как влитой. — Ума не приложу, о чем вы могли базарить столько времени. Бернс наклонил голову на бок и сощурился. Он смотрел не на старого товарища, а на кровавое солнце, медленно погружающееся в кукурузное поле позади него. ― Дик. Ты мне, конечно, друг, но на этот вопрос я буду отвечать только в присутствии моего адвоката.***
С Артуром, носившим гордое прозвище «Тот-синеволосый-адвокат-крововсос» Бернса связывали чисто деловые отношения и походы раз в месяц смотреть хорошо состарившееся кино категории «Бэ», которые, впрочем, разом прекратились, когда к Артуру переехала его глубоко пожилая родня, чей дом престарелых уничтожило землетрясением. И все же. ― Охренеть. Просто охренеть, ― прогнусавило в динамиках телефона. Сквозь помехи можно было слышать, как щелкает зажигалка в его руках и как шумит дорога за окном. ― И что мне с этим делать? ― Юридически или?.. Артур заметно оживился. Сложные и всратые кейсы были формой самовыражения для него, формой творчества. Монти и Артур жили работой и это их роднило, но не сегодня. ― Или. ― Как твой адвокат, я предлагаю тебе послать его к чертям и нажраться вхламину. ― Да я итак перманентно пьяный в последнее время. ― Я сейчас даже пива накачу из солидарности. Я решил сегодня не мыть кухню, а пойти и посмотреть «Электронные бойцы», когда старики спать лягут. Бернс в растерянности наматывал провода на когтистый палец и даже не замечал этого. Компульсия. Человечность подняла голову. ― О, это хорошее дело. Это который девяносто пятого года? С Доном «Драконом»?***
У человечности Монти склонность к мужеложству и садомазохизма преступная любовь. В Бёрнсе всегда будто одновременно умещалось два человека: тот, который испытывал чувство нереальности, опиоидный и рассеянный и тот, у которого мысль, что прольётся кровь, вызывала азарт вместо страха. Когда Тервиллигер (в мини-платье из пайеток, дешевом парике и трансвеститском гримме, напоминающий женщину лишь отдаленно и то, если ты слепой и в душе не ебешь, что такое баба) душил Бернса его же галстуком, а потом вдыхал в синеющие, дрожащие губы кислород и раскатисто хохотал у его уха, эти двое перебивали друг друга. Человечность вставала в полный рост, наливалась кровью, набухала, сладко ныла и упиралась в потолок, как у бой-скаута. Желтеющие синяки, бурые царапины, нехорошие пятна на ключицах и шее. Какая прелесть, бр-р-р. ~ Эта история о том, как сделать из нестоячего члена "фишечку" или о том, как завести много лет не бьющееся сердце? ... Тьма привлекательна. Это завораживающе и драйвово; сообщество почитателей серийных убийц и, по совместительству, коллекционеров вещей с по-настоящему темной энергетикой — самое романтичное место на земле, сводящее красных шапочек с их волками уже много-много лет… Но выблевывать из себя всё это вот позорное дерьмо Монти будет ближайшие лет пять точно. Почему не десять? Потому что нельзя так далеко загадывать в столь почтенном возрасте.***
Однажды жизнь Монти Бёрнса превратилась в точку сбора карикатурных моральных уродов, но Бёрнсу уже давно не двадцать один, чтобы искренне этим наслаждаться.***
Нет, ну это надо, а. Просрать на это вонючих полтора года жизни. Среднестатистический американец вообще столько не живет.***
А поработать пробовал? Обычно помогало. В норме. … Какая тут норма. Состояние буквально: Макэвой в «грязи» заливисто хохочет на унитазе, схватившись за голову. Сплошная работа сделала из Джека истеричку.***
― Алло, мистер Бёрнс, ― пробасило в трубке голосом Гомера Симпсона, ― извиняюсь, что в обед звоню… Бернс не хотел, даже в мыслях не собирался, но что-то в этом звонке стриггерило его (то ли тон, то ли голос, то ли сам факт, что ему позвонил Гомер Симпсон) и слова полились из него, как из прорвавшейся плотины, как из больного синдромом Туретта. ― Ну, говори, быстрее, ну итить твою мать! Ну нету времени, блин, ни минуты! Ну чего надо, Симпсон?! Ох, вау. Он так сильно разозлился, что слету вспомнил фамилию этого хмыря. – Ну что еще, блин, надо вашему злосчастному сраному седьмому сектору?! Он просто, блин, работать может?! Двадцать тонн железа, реактивов цистерны хоть жопой жри и двести человек! Вы можете, бля, просто работать и двадцать минут меня не беспокоить, блять?! Или это нереально нахер?! НУЖНО И ДНЕМ И НОЧЬЮ ТРА-ТА-ТА-ТА, ТИ-ТА-ТИ-ТА-ТИ… … НУ ЧЕ ЗА ХЕРНЯ-ТО, НАХЕР?! Он сорвался на хриплый крик. Гомер не видел этого, но Бёрнс смешно (и страшно) размахивал руками, изображая телефон. ― Ну, просто… ― ДВЕСТИ ЧЕЛОВЕК, ДВА ИНСПЕКТОРА ПО БЕЗОПАСНОСТИ, ЗАВОД СТУЧИТ ПО МОЗГАМ ТУ-ТУ-ТУ. ДА ЧЕ, БЛЯТЬ, ЗА ХРЕНЬ?! ― Н-ну, мистер Бёрнс, да мне просто посоветоваться с Вами надо… ― НУ, БЛЯТЬ, НУ ЗАЕБАЛО УЖЕ, БЛЯТЬ! С УТРА ДО ВЕЧЕРА ОДНО И ТО ЖЕ, НУ ЁКАРНЫЙ НАСРАЛ! НУ БЫВАЕТ ЖЕ, БЛИН, ЧТО РАБОТАТЬ, БЛЯТЬ, НАДО. НА СТАНЦИИ. А НЕ ОБЩАТЬСЯ БЕСКОНЕЧНО С КАКИМИ-ТО ТАМ МАРДЖ! ПОЦЕЛУЙ ТУДА, ПОЦЕЛУЙ СЮДА, БЛИН! А ПРОСТО РАБОТАТЬ, БЛЯ! СВОЮ РАБОТУ ВЫПОЛНЯТЬ, НАХЕР! МОЖЕТЕ, БЛИН, ИЛИ НЕТ?! ― М-можем… Можно сказать… ― ТОГДА И РАБОТАЙТЕ НАХЕР! Он в ярости бросил трубку на рычаг. Сердце колотилось как сумасшедшее, руки тряслись, виски раскалывались. Есть больше не хотелось, зато хотелось покурить, срочно. Звенящую тишину нарушила нерешительная телефонная трель. ― Да. ― Сэр, у нас труба протекает, чето зеленое там капает и пол п-прожигает немного. Вот где трубы такие, знаете, желтые, стоят. В углу. У генератора. Вот. Бёрнс вобрал в себя так много воздуха и так резко, что закололо в груди. ― НУ ТЫ ЧЕ, ТАЗ ПОДСТАВИТЬ НЕ МОЖЕШЬ, ЖЕСТЯНОЙ?! НУ ЧЕ ТАКОЕ?! ТАК, СИМПСОН, Я ТЕБЕ ЩАС УБОРЩИЦЕЙ ПОЙДУ УСТРОЮСЬ! ЗАЕБАЛИ, БЛИН, НЕДОРОСЛИ! МНЕ ИНСПЕКТОРА ПО БЕЗОПАСНОСТИ ЗАЧЕМ НУЖНЫ ТОГДА?! ― Хорошо-хорошо, сэр, вас понял. Симпсон поспешно бросил трубку. Он успел за секунду до того, прежде чем телефон разлетелся на осколки о стену.***
Бёрнс массировал скованные мигренью виски холодными пальцами. Кровь из носа стекала по губам и подбородку на белый воротничок. Наверное, нужно было выдохнуть и посчитать количество идущих после запятой цифр в числе "пи", это всегда помогало, но в этот раз Монти как-то не додумался. ― Вейлон, миленький. Мне нужен отпуск. Срочно. Чем дальше, тем лучше. Я не могу, я… Я, кажется, перегрелся. Он хотел сказать, что переутомился, но вышло даже точнее. ― Куда скажете, Монти, ― Смитерс заботливо гладил его по голове. Второй рукой он держал стерильную ватку, ― в любую точку мира. ― В Лапландию. Монти визгливо захихикал. Он был в шаге от того, чтобы с безумным видом запеть песни. ― Шутка. Ладно, теперь серьёзно: Китай тебя устроит? Ты как раз хорошо знаешь язык, да и друзья у тебя там имеются, насколько я помню. ― Прекрасный выбор. Честное слово. ― Ну… Ну, вот и превосходно.***
И естественно, они так и сделали, потому что были из категории тех, кто думает, что говорит и делает, что собирался.