Пусть этот сон останется вечным...

Интересно, какие истории выйдет написать у девочек клуба? Даже интересно будет почитать… У меня вот в седьмом классе была написана очень интересная работа. Это было моё первое серьёзное произведение, хоть и очень короткое. Мы решили все отписываться в клубной беседе, если уже написали какой-то рассказ. Так мы поймём, сколько у кого времени это заняло, а также узнаем, когда можно будет устраивать… обмен рассказами? Погодите, так не получится же! Значит придётся сообщить всем, что будем мы читать эти рассказы по очереди, выходя к доске. Прямо как на фестивале в прошлом году! Кстати о нём… я ведь не упоминал про него ничего в этом сентябре? Дело в том, что его просто не было. Не было именно для нас по большей части. Оказывается, если клуб в основном состоит из одиннадцатых классов, то им уже не разрешается представлять свой клуб на фестивале. А наш литературный уголок полностью состоит из ребят одиннадцатого класса! Вообще… тупое правило. Они там обосновали это тем, что это для нас последний школьный год… нужно готовиться к экзаменам, а время на клубы тратить не стоит, но что это за дрянь? Неужели всего лишь несколько дней подготовки к фестивалю сильно попортят баллы экзамена? Помню вот одного парнишку, который подготовился к ЕГЭ по обществознанию всего за неделю по ускоренному курсу онлайн и сдал экзамен на очень высокий балл… И запрет участия в фестивале тоже сильно расстроил Монику. На тот момент она ещё была президентом клуба, поэтому заранее готовила что-то для участия. Но сейчас она и так не похожа сама на себя. Девочка стала какой-то менее активной. Смена президентства так сказалась на ней? Не только это… много других факторов тоже сыграли свою роль. Правда, мне не очень то известна жизнь Моники вне школы, поэтому трудно размышлять об этом. Но сейчас мне стоит подумать о клубе. Вчера как раз все написали в беседе, что закончили с рассказами. На первый раз мы уговорились на написании коротенькой работы. Пусть это будет разминкой для будущих произведений! – Итак… ребята… – вновь неуверенно начинал я, хотя уже и привыкал к своему президентству в клубе. – Так как обмен рассказами будет долгим и странным, я предлагаю вам по очереди зачитывать свои работы перед всеми. – Постойте! Нельзя так сразу! – тут же возмутилась Нацуки, что не удивило меня. Юри тоже кивнула в знак согласия. – Так-так! А как ещё вы хотите делиться этим творчеством? – задал я логичный вопрос. – Стихотворения вы смогли прочитать на фестивале в прошлом году, значит и рассказы сможете. Мы с Моникой зачитаем первые, чтобы вам было легче. После слов о фестивале мой новый вице-президент тяжело вздохнула. Вот зачем мне надо было ляпнуть что-то на эту тему… – Да, будьте смелее, девчата! – поддержала меня Сайори и широко улыбнулась Нацуки с Юри. Первая хмыкнула, а вторая перевела взгляд куда-то на окно. Потом все слушатели уселись за первые парты, а я начинал читать свой рассказ… Эх, какая-то слабенькая ностальгия берёт по старому миру. Моё произведение называется “День”: “Зима, утро, 1942 год, Ленинград. На улице тихо, грязно, никого нет, голодно. Снег окутывает улицы белым одеялом, что в скором времени пачкается. Небо грязное, тусклое, безоблачное, и солнце тоже кажется не таким ярким - вышло из-за горизонта и еле освещает всё вокруг. Сквозь чёрные окна домов не видно, что происходит внутри, да и сами дома бледные и ужасные, стоят уже много лет… Ветки голых старых деревьев иногда пошатываются от слабого и холодного зимнего ветра. Тихо на улице… Уныло шагает дед. В лёгкой куртке, рваных штанах, на голове ушанка криво лежит. Смотрит он в даль – ничего. Страшно ходить по пустой улице, да в такое время. Подошёл дед к старой скамейке, что была покрыта льдом. Большой кусок её обломался и лежал рядом. Гнила скамейка в снегу. Присел на неё бедолага и смотрит в дома, деревья и в небо. Холодно было в такую зиму. Бородёнка белела и белела на диком холоде. Мороз проходил через всё тело, давая понять, что жизнь ещё не ушла. Белый пух покрывал морщинистое лицо деда. Чем дольше в этот день ты находился на улице, тем труднее становилось дышать. Неизвестно, кто это дед, откуда он… да только один старик остался, без родных – вышел на улицу, да пошёл… пошёл вперёд, ведь нечего терять больше. Шёл по улице и замерзал с каждым шагом. Когда устал идти –присел на скамейку и решил остаться. Многое в голову может прийти в такой холодный и ужасный для человека день… в этот долгий унылый день. Не стоило, возможно, так легкомысленно относиться к своей жизни и сдаваться. Может, не так уж всё и плохо. Но дед не хотел ни думать, ни видеть дома, ни идти. Он хотел заснуть и не просыпаться больше, пока всё не пройдёт, пока всё это не закончится. Все погромы, разломы, раны внутри, холод, одиночество и… люди… Никогда не задумывался о значении людей в природе. Возможно, потому что его просто нет. Вероятно, люди не нужны в этом мире. Быть может, без них всё было бы лучше. Но так или иначе… ничего толком в этом плане изменить нельзя. Солнце подымалось всё выше, и вокруг наконец стало чуть приятнее и счастливее с приходом этих тёплых лучей. Теперь улица не имела такой мёртвый вид. Солнечный блеск ударил в лицо деду – тот закрыл глаза и попытался заснуть, но безуспешно. В такой мороз, когда хочется свернуться и закрыться где-нибудь в углу, ничего не получится. Ещё час дед не открывал глаза, но потом резкий холод прожёг его лицо насквозь, и проигнорировать такое не удалось бы никому. Дед открыл глаза и увидел те же самые дома, те же самые старые деревья, ту же унылую улицу. Ещё больше погрустнел он, но всё равно сидел, с каменным лицом принимая всё… Невозможно представить такое страшное место без людей и без какой-либо живности. Человек ведь социальное существо, для человека важно общение друг с другом, а какое здесь общение? Только с самим собой, но это всё не то. Яркое солнце вдруг скрылось за облаками, и на улице стало грустнее и темнее. Тускло стало на душе у деда. Голодал он на улице и замерзал. Подул зимний ветер и опять пробежал через всё худое тело старика. Тот вздрогнул, снова закрыл глаза и решил помечтать. Хорошую жизнь представлял он себе: лето, яркое солнце, оживлённую улицу, счастливые лица вокруг себя. Но вот он здесь: сидит, лишившись последней надежды, и тихонько замерзает один. Мне всегда казалось, что зима счастливое время года, когда все гуляют на улице, и нет в эти моменты никакого плохого настроения. Но это были лишь мои представления, прекрасные и обманчивые… К счастью деда, солнце снова показалось из-за злых серых облаков и брызнуло своим красным и сочным настроением на улицу. Дома теперь не казались такими ужасными, а деревья приобретали более добрый вид. Даже стало чуть теплее… Снег перестал падать и блестел на земле. Это были единственные минуты, когда улица казалась обыкновенной… просто пустой. Как будто все просто решили остаться дома. Ветер тоже немного утих, почти пропал. Тихо и медленно протекало время, но дед так и сидел на гнилой и холодной скамейке. Если бы кто-то захотел в это время поднять голову и взглянуть на солнце, то его наверняка бы моментально ослепило, ведь мировое светило было безумно ярким, или так просто казалось на фоне такой безжизненной улицы. Долго дед сидел на скамейке. Не могу сказать точно, но обычный человек не просидел бы столько времени в таком месте… молча, в одиночестве. Старику хотелось спать. Он мог бы пойти домой, но от голода и страшного мороза ему не удавалось хоть немного шевельнуться, чтобы встать. Старик застыл, как статуя. Далеко ушёл он от дома, забрёл в глухое место. Смотря на все эти страховитые остатки жизни, озарённые ярким молочным солнцем, которое любило скрываться за такими же белоснежными облаками, можно было бы, наверное, сойти с ума. А если ещё прибавить к этому всему такие обидные тишину и одиночество… Думаю, увидев такое, вряд ли человек смог бы жить нормально. Дед был как будто отравлен изнутри, парализован. Солнце начало садиться, испуская при этом красно-оранжевые капли света… такие яркие, уютные. Всё на этой застывшей улице стало не таким бледным, не таким скучным. Более красиво заиграли краски на пушистом снегу, не такими чёрными стали казаться деревья. Мне всегда нравилось находиться на улице вечером в летнее время… в закат, когда солнце яркое-яркое садится за горизонт и испускает свои самые красивые красные лучи. Гуляешь, и так уютно на душе. Уютно так, как никогда и нигде. Это как отдельное явление, на которое можно смотреть вечно. Зимой бывает также красиво, но летом гораздо лучше. И сейчас солнце было таким же ласковым – полностью отдавалось для всего вокруг. Это солнце такое родное… Даже деду стало приятнее, тепло вернулось, и не так всё плохо казалось. Старик наслаждался этим красочным видом, забыв все невзгоды. Эти яркие тона ослепили его счастьем, да ещё таким редким и таким непривычным в ту пору. Время начинало течь быстрее. Дед не замечал, как проходят часы. Солнце почти полностью погрузилось за горизонт – пора было прощаться. Оно посмотрело в глаза деда, которые были переполнены надеждой до краёв, подмигнуло и спряталось. Этот закат был восхитительным. Улица погружалась во мрак, становилась темнее, мертвее, как утром, но хуже. Окна домов стали ещё более чёрными, ветви деревьев стали казаться большими лапами, что вот-вот утащат во тьму, а снег посинел и больше не отражал счастливые лучи солнца. Можно было вглядеться во мрак и застыть навсегда. Страшно стало на улице… и глухо, и мутно, и больно. Лицо деда было несчастным, но мало сказать так. Не описать словами эти эмоции, эту безысходность и даже эту чёрную улицу. Дед поднял голову вверх и ничего не увидел кроме мутности и непонятной обиды. Да и не хотел он больше ничего видеть. Хотел только, чтобы это всё прекратилось немедленно, чтобы не видеть всех этих надоевших домов, чтоб не смотреть на этот дурацкий снег, чтоб не быть запертым внутри этой улицы, чтоб не сидеть на этой гнилой скамье! Дед ещё раз посмотрел в небо, на улицу, на снег, вздохнул, закрыл глаза… и…” Да уж… мило у меня всё было написано в седьмом классе, правда? Мне, конечно, пришлось немного подредактировать это дома, но не слишком сильно. Однако много недочётов и неточностей всё равно остаётся даже после редактирования этой работы. Хот даже с этими недочётами мне она безумно нравится. Я перевёл взгляд на своих слушателей – те сидели в какой-то непонятной задумчивости. Это мне показалось знакомым… Сайори была очень удивлена и озадачена, Юри понимающе улыбалась… Нацуки как-то смутилась, а Моника… с какой-то странной серьёзностью смотрела на меня. Её взгляд был очень сосредоточен на мне, отчего стало чуть некомфортно. – Ну… в общем, вот так у меня получилось написать, – через время начал я подводить итог своего выступления. – Надеюсь, вы тоже хорошо покажите себя. Моника, ты следующая. – Снова ты меня удивляешь, Деня! – воскликнула Сайори, когда новый вице-президент поднималась со своего места. – Полностью согласна… – тихонько добавила Юри. Спустя ещё короткое время хвалебных комментариев Моника подошла ко мне, а я направился присаживаться на место слушателя и зрителя. Все остальные снова находились в каком-то предвкушении. Девочка начинала читать. Но… мне было заметно лишь какое-то сомнение у неё на лице. Почему-то кажется, что она действительно сомневается в том, что делает. Из-за чего это? Думает ли Моника о том, что как-то неправильно ведёт себя рядом с окружающими?.. я вот, например, очень часто думал об этом в старом мире. Не могу вникнуть в смысл истории… но голос у Моники приятный и убаюкивающий… под него легко заснуть. И она даже не пытается улыбаться, хотя до этого всегда старалась выступать с улыбкой на лице… даже если рассказывает о чём-то тоскливом и серьёзном. Мне бы хотелось узнать, что действительно изменило поведение Моники. Смена президентства было лишь последней каплей, которая позволила девочке потерять какую-то… надежду? Но что стало корнем всех проблем и изменений? Это что-то связанное с семьёй?.. или со школой и ответственностью? Девочка закончила свой рассказ, который никак не отложился в моей голове. Моника вздохнула и направилась за парту. – Это было очень трогательно... – высказалась Юри через время. – Не ожидала, что ты напишешь работу именно таким стилем… Без понятия, о чём она говорит… мне надо было слушать, а не думать о всякой дряни! Кажется, Сайори с Нацуки тоже хвалят Монику, но вот у меня в ушах какой-то непонятный звон, заглушающий всё окружение. И к счастью этот звон исчез так же неожиданно, как и появился. Я поспешил заговорить, пока остальные не заметили странностей с моей стороны: – Так… кто хочет пойти следующим? – Давайте я попробую! – воскликнула Сайори и уже со спешкой поднималась со своего места. Юри до этого, кажется, тоже дёрнулась с желанием выступить, но не успела. Ничего страшного, выступит чуть позже. Эх… надеюсь, что сейчас то мне в голову не залезет какая-нибудь неудобная мысль, и у меня получится нормально послушать чужой рассказ. Сайори начинала читать… И сначала у меня получалось улавливать суть происходящего, однако потом через боковое зрение моё внимание снова захватила Моника. Пришлось чуть повернуться к ней, чтобы можно было спокойно смотреть на неё, но при этом не выглядеть странно в глазах других и открыто не таращиться на девочку, пока Сайори читает. Моника с какой-то досадой смотрела на бывшего вице-президента и будто что-то пыталась вспомнить. Да и взгляд её на самом деле был направлен не прямо на девочку, а куда-то мимо неё… Как странно видеть это сейчас… А слушает ли она то, что читает Сайори? Может, точно так же не может сосредоточиться на клубной деятельности в данный момент? Тут она резко перевела на меня взгляд. Сначала я даже чуть-чуть испугался. Моника нахмурила брови, а потом снова повернулась к Сайори и на этот раз, кажется, уже нормально пыталась слушать рассказ. Что это вообще было только что? Почему… она нахмурила брови и так странно на меня взглянула? Пока в моей голове росло непонимание, Сайори заканчивала читать. Тут Моника неожиданно для меня улыбнулась и начала хвалить девочку за её выступление. Юри с Нацуки тоже присоединялись, а я опять не мог вернуться в нормальное состояние, поэтому высказывал своё мнение последним, а потом обращался уже к нашей тихоне: – Итак… Юри, ты готова выступить? Мне казалось, ты хотела выйти перед Сайори. – А-а… да, я готова выйти сейчас, если Нацуки, конечно, не хочет выступить раньше… – Нет-нет, пусть ты будешь сначала, а потом и моя очередь подойдёт, – отрицательно ответила Нацуки. Сайори присела на своё место, а Юри уже готовилась к чтению своей работы. А Моника… так просто поменяла своё настроение? Нет, у меня тоже такое легко выйдет сделать, но подобное поведение было для меня обычным делом раньше… особенно в старой реальности. Однако я это я, а тут… совсем другой человек. Или мне так только кажется? Может ли быть так, что Моника постоянно мучается и не может показать своих истинных эмоций? В таком случае… как мне поступить, чтобы она открылась мне и рассказала о своих внутренних переживаниях? Можно просто позвать её на личный разговор, но кто сказал, что эта девочка просто так честно расскажет мне всё? Вероятно, она будет отнекиваться и менять тему, но попробовать стоит! Только надо будет придумать отмазку для Сайори, а то заподозрит что-то неладное… Вообще, приятно проводить с ней много времени, ходить в школу и из неё вместе, но вот в такие моменты, когда нужно не вызывать подозрений, приходится как-то скрываться от Сайори. – Деня… ты о чём задумался так сильно? – зашептали мне на ухо. Я повернул голову налево. Это… Сайори шептала. На лице у неё появлялась слабая улыбка, а в глазах какая-то заинтересованность. Вот дрянь… опять прослушал что ли чужой рассказ? И правда, Юри уже шла на своё место. Остальные высказывали своё мнение по поводу услышанного. Сайори, кажется, тоже отвлеклась от меня и начала хвалить тихоню. Э-э… мне тоже бы следовало сказать что-то… Девочки, наверное, уже и так думают, что со мной какие-то проблемы сейчас происходят. Но Моника своим взглядом явно дала понять, что с ней точно так же всё не в порядке! Либо… она дала указание не волноваться об этом? – Нацуки, ты осталась последней… – тихонько намекнула Юри о выступлении своей подруге. – Знаю-знаю! Уже иду… – сразу встрепенулась та после этого. Эх… что же мне стоит предпринять после того, как клубное время подойдёт к концу? Пока остаётся единственный вариант – постараться поговорить наедине с Моникой. Хотя, а сколько у нас ещё осталось времени до звонка? Пришлось заглянуть в телефон – в нашем распоряжении было около десяти минут. Что ж, сейчас Нацуки дочитает свой рассказ, и тогда уже можно будет объявлять о конце клубного времени, ведь смысла держать всех до определённого времени у меня нет. Видимо, в такие дни, когда мы будем писать свои истории, а потом делиться ими, придётся отдавать всё клубное время именно на подобные выступления. Что бы такого сказать Монике, чтобы она сразу не начала съезжать с важной темы? В голову не лезет чего-то адекватного – лишь клишированные фразы. А может… вообще не сегодня этим заниматься? Либо можно хотя бы вечера подождать, а там уже по телефону списаться с девочкой о встрече. – Ура! Нацуки, у тебя получилось так здорово! – прозвучал радостный возглас Сайори, который моментально заставил меня вздрогнуть. – Согласна, тебе не стоило так волноваться насчёт своей работы, – своим типичным умиротворённым и мелодичным голосом хвалила Моника. Так-так… видимо, приходит моё время для подведения итогов… Хочется поскорее уже закончить с этим и поговорить с Моникой. Слишком уж в меня въедается вся ситуация с этой девочкой. Просто не могу перестать думать о том, что может с ней быть не так! Я поднялся и поспешил встать в центр у доски перед всеми: – Итак, ребята, у всех сегодня получилось выступить замечательно! И это был лишь первый раз! Дальше будет только лучше. Моника смотрела на меня с улыбкой, но понятно же, что она фальшивая! Почему у меня такая сильная реакция на это всё… Какой-то волнительный день получается… – В подобные дни мы будет отдавать почти всю часть клубного времени на эти выступления, – продолжал я говорить, при этом иногда посматривая на Монику. – А на сегодня все свободны, спасибо за внимание. Но вице-президента прошу остаться на пару минут. После этого мы поспешили собирать свои вещи, кроме одной зеленоглазой девочки… Она вновь пронзила меня каким-то непонятным взглядом, после которого в моей голове вообще пропало понимание того, что с ней может происходить. Постойте… ещё нужно сказать Сайори о том, что задержусь: – Слушай, сегодня вместе не получится пойти. После… обсуждения клубных дел с Моникой мне ещё надо будет исправить одну из крайних контрольных работ. – Чего? У тебя же сейчас всё хорошо по учёбе! – начала возмущаться девочка. – Ну, мою невнимательность никто не отменял. Сайори вздохнула, а потом улыбнулась. Да уж… моя ложь вроде бы правдоподобная, но одновременно с этим и нет. – Ладно… до завтра тогда! – воскликнула она и подбежала обнять меня, после чего убежала в коридор. Я немного постоял, а потом поспешил присесть за ближайшую парту. Юри и Нацуки, весело общаясь на ходу, тоже вскоре покинули стены клуба. Моника присела на стул рядом со мной, лицо её вновь стало более серьёзным. И… вся моя небольшая оставшаяся уверенность для этого разговора моментально улетучилась. – О чём хотел поговорить? – как-то сухо спросила девочка. – Да… о том, что тебя беспокоит в крайнее время, – нашёл я в себе силы ответить. Она вздохнула и посмотрела куда-то мимо меня, наверное, в окно. Кажется, будто девочка сейчас так расслаблена, но одновременно с этим и находится в непонятном напряжении. Сложно сказать, что происходит внутри неё в данный момент. – Многое, – одним словом наконец ответила Моника. – Что конкретно тебе интересно? После этого она… улыбнулась… тепло и приятно. И сейчас эта улыбка отличалась о той, которая находилась на её лице во время моего объявления о конце клубного времени ранее. Сейчас улыбка была искренней. – Всё ведь пошло наперекосяк не только из-за смены президентства? – начинал я спрашивать более уверенно. – Было ведь что-то ещё, верно? – Нет-нет, смена лидерства в клубе вполне логична. Мне просто стоило внимательнее относится к этой должности… – Сколько всего ты успеваешь делать за неделю? – тут же задавал я следующий вопрос и старался смотреть прямо ей в глаза. Девочка не боялась моего сосредоточенного взгляда, но улыбка давно ушла с её лица. Сейчас мне моё поведение показалось немного нелепым, ведь по сути… я вызвал её поговорить не о клубе, а о личных проблемах… Но с другой стороны, Моника сама иногда говорила о том, что все наши участники должны заботиться друг о друге и помогать в трудных ситуациях. Это ведь правильно, да? – Деня… ты хочешь узнать что-то секретное? – поинтересовалась девочка и немного наклонила голову на бок. – Хочу узнать причину твоего изменения в настроении и личности, – отвечал я, стараясь при этом оставаться хладнокровным и сосредоточенным. – Во мне ничего не изменилось так сильно, как тебе кажется. Поверь… В моей голове всплыл образ Сайори из игры. Всплыла сцена в её доме перед подготовкой к фестивалю, когда она тоже говорила о том, что она никак не изменилась, а депрессия преследовала девочку всегда. Моника сейчас говорит о том же самом, ведь так? И ведь всё логично, она же и до этого была завалена какими-то делами, которые не давали ей времени жить именно своей жизнью, а не той, которую ей навязали окружающие. – Ты всегда страдала? Ты всегда жила чужой жизнью? – смело спрашивал я, хоть и не мог быть до конца точным в своих словах. – Нет… такого не было… – уже менее уверенно отвечала Моника. – Почему ты думаешь, что мне приходится жить чужой жизнью? – Потому что у тебя… Моника резко встала, не дав мне договорить. Опять в её лице что-то изменилось. Эти эмоции… чувства… такие разные. Так трудно понимать её настроение… – Стой-стой… ничего не говори, – останавливала меня Моника, хоть я и так замолчал от неожиданности. – Тебе сейчас стоит подумать о клубе. Стоит подумать о более важных вещах. – Как можно думать о клубе, если мне явно видно, что ты страдаешь? – пришлось задать логичный вопрос. Девочка вновь нахмурила бровь так, как было ранее при чтении рассказов. Губы её немного подрагивали, да и в целом Моника стала выглядеть не так уверенно, как минуту ранее. – Нет никаких страданий… Ты не должен говорить так, будто знаешь обо всём подряд, – с какой-то, казалось, тяжестью произнесла она. – Подумай о клубе, Деня, подумай о нём. Что… не так? Почему мне стоит подумать о клубе? Как же всё сложно… Явно потом придётся долго размышлять о её словах… – Постой… ты куда? – встрепенулся я после того, как увидел, что Моника направляется к выходу из класса, забрав при этом свою школьную сумку. – Деня… у меня ещё много дел впереди, поговорим в следующий раз. Сказав это, она вышла из класса. Мои же надежды на скорое решение проблем пропали. А хотя… почему у меня вообще были какие-то подобные надежды на то, что всё получится сделать быстро? Здесь нужно терпение и внимательность. Я как-то слишком расслабился за лето. В разы, когда приходилось помогать Сайори и Юри, у меня постоянно в голове летали мысли о том, что будет трудно. Почему же тогда мне думалось про проблемы Моники и Нацуки иначе? Ничего не оставалось, кроме как собрать свои вещи и пойти домой. Мой взгляд упал на окно класса – на улице лишь изредка выглядывало солнце, большую часть времени оно просто пряталось за грязными облаками. Моника тоже недавно смотрела в этот пасмурный вид в окне во время нашего разговора. Через несколько секунд я стоял в коридоре и уже собирался пойти домой, но в голову почему-то полезли совсем другие мысли. Захотелось зайти в кое-какой класс… Ноги понесли меня в другую сторону от лестницы. Зачем всё это сейчас происходит… чего можно добиться этим… но тем не менее мои желания сейчас не перебороть. Вскоре я оказался в… музыкальном классе. Здесь практически ничего не изменилось с того момента, как Моника играла мне на пианино… разве что некоторые инструменты были передвинуты. Взгляд сразу зацепился за синтезатор, стоящий в углу. Он вновь казался невероятно маленьким по сравнению с громадным пианино рядом. И вот я уже сажусь за этот крохотный синтезатор, хотя казался он таким лишь в сравнении. Пальцы аккуратно падают на клавиши. Хоть что-то хочу вспомнить из той песни… из песни Моники…