право успеть

Закат, солнце уходит в зенит. Открытая форточка создает приятный сквозняк, беспокоя шторы и пропуская в комнату слабый свет. Куникида был бы очень рад — ох, так рад! — и дальше лелеять это чистое чувство безмятежности до последнего, но оно разбилось приходом незваного гостя, схожего на раненого и донельзя оскорбленного пса Портовой Мафии.       — Как ты умудрился? — скорее ради формальности, чем обеспокоенно, спросил Куникида, плотно обматывая бинтами руку Акутагавы. Тот сидит обиженно, засовывает в потемки свою отчего-то всплывшую сейчас гордость, душит поднимающееся отвращение к самому себе, но не справляется, хмурится, морщится и не сдерживает мимику, забывшись. Молчит, не желая отвечать на брошенный в пустоту вопрос.       Куникида метнул взгляд на его лицо.        — Больно? — аккуратно подбирается, видя, как, сомкнув обескровленные губы в одну плотную линию, испуганной ланью вытягивается пришедший за помощью гость. Акутагава бросает многозначительные взгляды — умоляющие простить, призывающие понять, и, наконец, гневливые, жаждущие громкого и уматывающего скандала. Но вслух не говорит. Слова сложны, колки, двояки.       — Я не беспомощный ребенок — так и отвечает, не подобрав других слов.       — Верю. — незамедлительный ответ Куникиды, отчего Акутагава опешил, потупился и как-то резко-неуклюже отстранился.       Куникида поднялся с колена, пошел к шкафам и достал для гостя сменную одежду.        — Держи, а я пока постираю и зашью твою… форму? Или просто одежда? Не суть.       — Я и сам могу, дай сюда, — Акутагава выхватил протянутые домашние футболку и шорты, отошел переодеться в ванную и закинул в стиральную машинку свои пыльные, пропахшие кровью и рванные в битве вещи. Вернувшись к комнате, остановился в дверном проеме и засмотрелся.       Куникида переключился на дело. Одной рукой — клацает автоматическую ручку, второй — барабанит по клавиатуре заученным ритмом. Иногда огорченно вздыхает, часто оставляет записи в своем многострадальном блокноте.       Экран меркнет, ноутбук оказывается заточенным в футляр. Он отодвигается на стуле от стола, шаркая ногами. Пару секунд раздумий, ноутбук освобождается, вновь загорается ярким пламенем в погруженной дымкой пыли темной комнаты. И так раз за разом разбивается тишина и полумрак. Будто не видит, как завороженно и с долей разочарования на него смотрит Акутагава.        — Прости, — вдруг говорит Куникида, не отвлекаясь от дела, будто прочувствовав взгляд странного гостя на себе, — я заполню все, садись неподалеку. Не хочу, чтобы потом надоедали с работой агенства какое-то время.       — Чего? — удивился Акутагава, скрестил руки, но таки сел на диван неподалеку рабочего места.       — Расскажи лучше, что случилось.       — Нет. — категорично. Рюноске Акутагава же не слабак! Жаловаться — не его доля. Он не ожидал, что Куникида так резко захлопнет ноутбук и так строго на него посмотрит. Сквозняк взъерошил волосы, поэтому Доппо снял очки и зализал прическу назад, за уши, чтобы не лезли в глаза. Надел обратно.       Тишина. Какое громкое молчание! Оно становится чем-то осязаемым, осадком в легких, и они вдвоем задыхаются в этой неловкости, не подавая виду.       — Я беспокоюсь за тебя, — отвечает честно, встает, нависает над Акутагавой. Тот цокает, молчит, выжидает. — О чем ты думаешь? Что ты делал? Что произошло? — вопрос за вопросом, медленно и с расстановкой, — Почему я. Как ты, в конце концов? — Он положил свою руку на ладонь Рюноске, такую тонкую и холодную, но его не теплее. Сердце вздрогнуло, бухнулось вниз и дернулось, но невыносимая усталость разом обвила Акутагаву своими путами — не может больше.       Он жжет Куникиде из своей жизни ворохи страниц.       Тот внимательно слушает, кивает, изредка записывает детали в блокнот — Акутагава и не против. Личное досье, только для него, с деталью жизни, со вкусами, хобби… чувствовами.       Куникида с опаской потянулся к нему, обхватывая его тело обеими руками, стараясь не задевать полученных травм. Не столько физических, сколько душевных, страшась отвечать на откровение. Этого и не требовалось. Как бы то ни было, пожалуй, они что-то скрывают друг от друга. Иначе быть и не могло с людьми, что по разные стороны баррикад.       «Кажется, секретов слишком много, чтобы мы могли стать близки».       Акутагава прижимается к его телу, чтобы согреться. Утыкается носом в шею, так тяжело дышит! Куникида стоит едва-едва, спина затекает, но он не желает двигаться. Напротив: желает впитать, слиться, запомнить момент, боится его потерять.       «Момент слишком сладок, чтобы размышлять о том, что мы видим друг в друге».       — На утро тебе придется уйти, Акутагава. Но ты всегда желанный гость в моем доме.