Time to say goodbye

Что такое время? Как много оно значит для людей? Порою минуты тянутся целую вечность, а ты, мучаясь от скуки, не знаешь куда себя деть, ожидая окончания рабочего дня, завершения скучной лекции или, скажем, доставщика пиццы. А порою, наоборот, целые дни пролетают как одно мгновение, заставляя тебя удивляться быстротечности бытия. В такие моменты ты особенно начинаешь ценить отведенное тебе время и сильно жалеешь, если потратил его впустую. Джереми Кларксон никогда не задумывался о смысле жизни. Он в принципе предпочитал не размышлять на подобные темы. Шли годы, а он так и прожигал свою жизнь, праздно тратя ее в пустую. Работа, съемки, тусовки — и так по кругу. Казалось, в его реальности не было ничего настоящего, но его это не особо волновало. Кларксона полностью устраивал его ограниченный, насквозь пропитанный лицемерием и пустыми людьми, мирок. Однако в один момент и он стал рушиться. Джеймс Мэй — так зовут коллегу, друга и единственного человека в этом гребаном мире, которого смог полюбить Кларксон. Мэй — это желание просыпаться по утрам, это бабочки в животе, это учащенное сердцебиение, которое в преклонном возрасте Джереми весьма опасно. Кларксон полюбил его со всей искренностью, на которую только способен, но не успел сказать об этом. Весь его мир перевернулся с ног на голову, а время остановилось, когда сегодня, в три часа ночи, его разбудил телефонный звонок. Хаммонд дрожащим голосом сообщил ему, что Мэй попал в аварию. Все было как в бреду. Джереми смутно помнит, как бежал к машине, сбивая все на своем пути, как ехал в больницу, нарушая все возможные правила, и как дрожащей рукой открывал дверь той самой палаты. — Черт возьми, Мэй, — хрипло шепчет Кларксон, глядя на бессознательно лежащего на кровати друга с перебинтованной головой, — Ты не можешь умереть. Ты должен очнуться. Я так много не успел тебе сказать, — всхлипывает мужчина, стараясь сдержать слезы. С каждой секундой смотреть на Мэя становится все сложнее, хочется выйти на свежий воздух. От мысли, что самый важный в его жизни человек может умереть в любой момент становится плохо. Как поздно он это осознал… Как много времени упустил… — Я люблю тебя, Джеймс Мэй. Я безумно тебя люблю, — Кларксон берет холодную ладонь в свои руки и нежно целует. — Прости, что говорю это только сейчас. Ведь лучше поздно чем никогда, верно? Прости, что так долго тянул с признанием, что столько лет убегал от тебя. Я ведь знал, что у тебя тоже были чувства ко мне. Я был тем еще мудаком, — Кларксон стирает кончиками пальцев внезапно хлынувшие слезы и усмехается, удивляясь, что все еще в состоянии плакать. — Я только что целых два раза перед тобой извинился, надеюсь, ты это слышал. Лучше бы тебе меня слышать, Мэй, потому что обещаю, если ты не очнешься и посмеешь откинуться раньше меня, я приду за тобой на тот свет и надеру тебе зад. И даже армия архангелов меня не остановит. Джереми грустно улыбается и трепетно проводит рукой по щеке Джеймса. — Серьезно, Мэй, вернись ко мне. Я обещаю, я сделаю все для тебя. Без тебя ничто не имеет смысла, — переходит на шепот мужчина — Я не представляю свою жизнь без тебя. Не так все должно было быть. Кларксон должен был признаться ему еще давно, предложить жить вместе. Они бы завели собаку, ездили бы по выходным загород и пекли пироги как самые типичные счастливые гей-пары. Но из-за страха Джереми потерять свободу этому не суждено было случится. Лишь теперь, когда Мэй попал в аварию и лежит в коме, Кларксон понял, что не нужна ему эта иллюзорная свобода. Ему нужен любимый человек рядом. Мужчина опускает голову и трет руками лицо. Зарывается пальцами в волосы и крепко сжимает их, пытается осознать происходящее. Голова кругом от вынужденной внезапной переоценки жизненных ценностей. — Я люблю тебя, Мэй. Никого еще так сильно не любил, — тихо шепчет Кларксон — Даже свою первую машину. — Что, серьезно, что-ль? — как ни в чем не бывало произносит Мэй, отрывая провода с датчиками кардиомонитора от своей груди, и принимает сидячее положение. Кларксон поднимает голову и обескураживающе пялится на Мэя, который как ни в чем не бывало сидит на кровати и выжидающе смотрит на него. Эмоции на лице Джереми по очереди сменяют друг друга. Не сразу получается подобрать слова для описания всего того спектра чувств, которые он испытывает в этот момент. — ИДИОТ!!! — вырывается из него наконец, после весьма затянувшейся паузы. — Что за тупые шутки?! Я чуть коньки не отбросил, пока ехал сюда. — Да не ори ты так! Я на самом деле попал в аварию, но все обошлось парочкой синяков и испугом. Ну и минус байк. — Байк? — Кларксон удивленно хлопает глазами, — Какого черта ты ехал на байке? — Захотелось чего-то нового на старости лет. Не смей меня осуждать! У меня вообще личностный кризис из-за тебя начался. Дальше в моем списке было набить татуировку и покрасить волосы. — Не смей трогать свои волосы! — неожиданно резко воскликнул Джереми. — Эти локоны — самое прекрасное творение вселенной. Даже не думай как-то портить их. — Эй, ладно, ладно… Разошелся как… — поднимая ладони вверх, произносит Мэй и мягко улыбается, ненадолго замолкая — Джереми, скажи, это правда? То, что ты говорил, когда думал, что я в коме? Кларксон смотрит прямо в глаза Мэю и немного тушуется. Его решительность и смелость в один момент испарились. Оказывается, говорить о своих чувствах гораздо легче, когда кто-нибудь находится на краю гибели. — Да, это правда, — произносит Кларксон и смотрит на замершего Джеймса. Тот слишком долго ждал этих слов. Этот случай многому научил Джереми. Он больше не будет трусить. Пришло время сказать «прощай» всем своим страхам и прежним убеждениям. Кларксон выбирает новую жизнь, с новыми привычками, взглядами и любимым человеком рядом. — Я надеюсь, ты слушал меня внимательно, потому что в следующий раз ты услышишь от меня нечто подобное только при смерти. И поверь, отныне я буду проверять реально ты в коме или… — Заткнись и иди сюда, — перебивая Кларксона, Мэй притягивает мужчину к себе и жадно впивается в его губы. Джереми не сразу отвечает, сперва напрягаясь от неожиданности, но уже спустя пару секунд расслабляется в любимых руках и начинает подстраиваться под нежные касания чужих губ. Поцелуй становится мягче, трепетнее. Страстный порыв первой минуты проходит, уступая место для проявления всей той нежности и чувств, скопившихся за долгие годы порознь. Они медленно переплетают языки, давая свободу любви и заботе. Кларксон подхватывает за ноги Мэя и усаживает его себе на бедра, не разрывая поцелуй. — У тебя холодные руки, — выдыхает Джеймс, едва почувствовав, как чужие ладони пробираются ему под футболу. — Ну так согрей меня, — заговорчески улыбается Джереми, сжимая руками талию Мэя. Кларксон снова целует Джеймса, прижимая его к себе ближе. Оттягивает одной рукой его волосы, медленно вдыхает их аромат и ласково целует за ухом. Как долго он об этом мечтал. Сейчас они близки так, как никогда не были, самый интимный момент, который навсегда останется в памяти у обоих. — Черт возьми! Мои глаза! — завопил внезапно появившийся на пороге Хаммонд. — Ты как всегда вовремя, Хаммонд, — недовольно пробурчал Кларксон, нехотя выпуская Мэя из объятий. — Может свалишь? — Я тоже безумно рад вас видеть, ребята, — пролепетал он, проходя внутрь палаты. — Ну же двигайтесь, — Ричард уселся на кровать втиснувшись между мужчинами, не смотря на недовольные возгласы обоих. — Ну так что, вы теперь вместе? — Тебе мало было того, что ты увидел? — буркнул Кларксон. Вот не любил он разговаривать о чувствах — Зашел бы тогда минут на пять позже, увидел бы как мы… — О нет, спасибо. Мне и так теперь будут снится кошмары с вами двумя в главных ролях, — язвительно ответил Хаммонд. — И я вообще-то не об этом. А о том, признался ли ты наконец в своих чувствах, или будешь и дальше продолжать бегать от него, — Ричард кивков указал на Мэя, — и от себя? Кларксон напряженно смотрит на Хаммонда. С какой стати этот мальчишка вообще лезет в его жизнь? С какой стати он должен ему что-то объяснять? Хочется как всегда ответить сарказмом, но взгляд сам по себе перемещается на Мэя. Такой красивый, нежный, словно цветок. Смотришь на него — и вся злость уходит сама собой. Мэю ведь наверняка будет приятно, если он расскажет об их отношениях. — Да, я люблю его, — прошипел сквозь стиснутые зубы Кларксон, сразу же замечая лучезарную улыбку Мэя. — Ура! — радостно воскликнул Хаммонд и полез с объятиями к двум престарелым джентльменам, — Ну ребята, я вас поздравляю! Мэй, ну ты молодец, конечно. Знаешь я до последнего не верил, что Кларксон купится на это представление, учитывая, что актер из тебя говно. Но видимо любовь на самом деле слепа! — Погоди, так ты знал о том, что с ним все в порядке? — — Конечно, он знал. Он сам же и договорился с врачами, чтобы они притащили сюда эти штуки, — произнес Мэй, указывая на кардиомонитор и аппарат ИВЛ. — Мы поспорили: увидев меня при смерти, ты скажешь, что любишь меня или нет. Ужасный спор, признаю, — поднимая ладони вверх, быстро произносит Джеймс, не давая возможности высказаться возмущенному Джереми, — Но и ты последнее время был тем еще мудаком. — Справедливо, — задумавшись, отвечает Кларксон. Мужчина вспоминает свое поведение последние полгода, все те обидные слова, которые он говорил Мэю. С него как будто очки спали. Каким же токсичным придурком он был раньше. Огромное счастье, что Джеймс не послал его куда подальше и продолжал оставаться рядом. Ну просто ангел во плоти. — И потом, в свое оправдание могу сказать, что спорили мы на желание. И Хаммонд проиграл, — коварно улыбаясь, произносит Мэй и посматривает в сторону напрягшегося Ричарда. — Да? — заинтригованно спрашивает Кларксон, — И что это за желание? — Потом узнаешь, — говорит Мэй и подмигивает уже изрядно напуганному Хаммонду. *** — Может ну ее, эту гонку? — ласково бормочет на ухо Джеймсу Кларксон и целует в щеку, — Вернемся домой и я всю ночь не буду выпускать тебя из кровати… — Ну уж нет! Мы уже на стартовой полосе, и я просто обязан утереть тебе нос в этот раз, — категорично отрезает Мэй, — И к тому же Хаммонд уже подъезжает. — Хаммонд? Я думал, будем только мы вдвоем. — Гонка только для нас. Ричард здесь не в качестве гонщика, — Мэй нежно целует Кларксона в нос, — Сам скоро все увидишь. Уже через минуту к стартовой линии подъезжает красный мустанг, владелец которого не спешит выходить из машины. — Ну и что он не выходит? — недоумевает Кларксон. — Ну же, Хаммонд, не задерживай нам гонку, выходи. Уверен, ты потрясающе выглядишь, — стучит в окошко мустанга Мэй. Он не слышит, что говорит Ричард внутри машины, но по губам может прочитать только одни маты. — На всякий случай, Мэй, я тебя ненавижу! Знай это, а то вдруг кто-нибудь из нас умрет, а ты не в курсе, — произносит Хаммонд и открывает дверь машины. — Я тоже тебя безумно люблю, — лепечет Джеймс протягивая руку, чтобы помочь Ричарду выйти. Хаммонд зло смотрит на руку Мэя и, фыркнув, резко сам выходит из машины. Пространство оглушает пронзительный смех Кларксона. — Бог ты мой! Хаммонд, ты потрясающе выглядишь! — говорит Джереми, внимательно оглядывая костюм грид-герл на мужчине: красный лакированный топ с юбкой и чулки в сетку до колен. В руках у него два гоночных флажка с черно-белыми квадратами. Образ портят разве что слегка потрепанные кроссовки. — Пошел на хер! — отвечает Хаммонд подходя к стартовой полосе, — Просто давайте скорее закончим с этим! — Не так быстро, дорогой, — к ним подбегает Мэй с фотоаппаратом в руках — Сначала селфи. Джереми с Джеймсом радостно прижимаются к хмурому Ричарду с обеих сторон и улыбаются на камеру, делая пару снимков. — Мэй, я восхищен! — произносит Кларксон и берет его руку в свои ладони, — Это действительно была отличная идея. — Я знал, что ты оценишь! — Мэй оплетает руками шею Джереми и тянется к нему за поцелуем. — Так, стоп! — кричит Хаммонд, — Я не хочу этого видеть. Быстро по машинам! — угрожает влюбленным флажками Ричард. Кларксон с Мэем занимают свои посадочные места и ждут сигнала грид-герл, чтобы приступить к гонке. — Извращенцы! — хмыкает себе под нос Хаммонд и поднимает флажки вверх. Выжидает пару секунд и резко их опускает, грациозно прогибаясь в спине. Машины в один миг срываются с мест, разрывая воздух в клочья. Это первая их совместная гонка с тех пор, как они стали парой. И не важно, кто выиграет, а кто проиграет. Они уже пережили тот возраст, когда стараешься что-то доказать другим и себе. Кларксон и Мэй обрели друг друга, а от того победили оба. Ведь любовь — это великий дар, и они сказали друг другу «Да!».