и я сгораю

– Одержимость равносильна демону в твоем сердце. И ты сам становишься ему подобным.       Тоуширо невольно тянется к гарде своего занпакто, что лежит около него на полу. Одергивает себя. Сталкивается взглядами с собеседником.       У него глаза пронзительные. Смотрят в самую душу. Ледяное, закрытое ото всех. – К чему это ты? – шинигами недовольно хмурится, даже не пытаясь сделать вид, будто ему приятен данный разговор. Про себя Хитсугая вновь пытается оценить собеседника – рассматривает, изучает.       Старается заглянуть в самое сердце. Жаркое, открытое всем и каждому.       От капитана исходит явное недоверие. А когда Тоуширо что-то не нравится, воздух вокруг становится невыносимо-холодным. Сам Хитсугая привык, даже не замечает, как у собеседника пар идёт изо рта.       И впервые кто-то не просит шинигами «успокоиться, ибо может заморозить всех вокруг».       Наоборот. Мужчина напротив него терпеливо пьет свой чай, улыбается в ответ и пожимает плечами: – Мы же разговаривали про… Пустых, верно? Мне рассказывали, что они появляются в результате того, что души людей не могут попасть в иной мир. Их что-то держит даже после смерти. Мне кажется, это можно сравнить с одержимостью.       Глаза алые, яркие, подобные смертельной хиганбане*, вновь смотрят сквозь Хитсугаю, и юноша сжимает пиалу с уже давно остывшим зеленым чаем. – Ты не согласен? Разве… – Разве ты не одержим? – звучит в голове Тоуширо вкрадчивый голосок. – Ты весь вечер тянешься к своему мечу. Не бойся ты меня так, я же не враг, – громко смеется мужчина, заставляя голос на время затихнуть. – А кто тебя знает? Рен-го-ку Кё-джи-ро, – нарочно медленно цедит сквозь зубы капитан десятого отряда, – не моя же была инициатива сидеть тут с тобой и философствовать. – И то верно, – вновь усмехается Ренгоку. – Это была инициатива главнокомандующего.       А также еще нескольких людей сверху, о коих ты, наверное, и понятия не имеешь, – думает про себя Тоуширо, обреченно вздыхая и понимая, что с этим капитаном невозможно спорить.       После предательства Айзена и его компании недоверие буквально витало в воздухе повсюду – начиная от кабинетов капитанов, заканчивая бараками с простыми рядовыми. Любая, малейшая встряска или новость сопровождались сплетнями, слухами и догадками. Вдруг еще кто-то проберется в ряды Готей 13 и позволит себе манипулировать шинигами? Общество Душ и так ожидала война с Айзеном, к которой предстояла серьезная подготовка, и ничто не должно было подрывать боевой дух капитанов и лейтенантов.       Поэтому новость о назначении нового капитана 5 отряда, присланного специально «высшими чинами», облетела практически каждого. Моментально, стремительно. Не без шумихи и перешептываний на каждом углу.       Тоуширо это назначение касалось в самую первую очередь. Он больше не мог допустить, чтобы его близкая подруга Момо вновь оказалась впутана в паутину лжи, обмана и боли. Ему нужно было изучить потенциального капитана «от» и «до» – вплоть до любимых привычек и времени, когда он ложится спать. Ко дню, когда должны были представить нового тайчо, Хитсугая готовился как к экзамену.       Лишь вкрадчивый голосок да холод вокруг помогают сосредоточиться и успокоиться.

Расцвели опять тюльпаны Первый раз в году. Самый лучший и красивый Я сейчас найду.

      Тоуширо слушает эту песню каждую ночь. Детская, старая колыбельная, что помогает ему уснуть, пока все вокруг в спальне окутывается ледяной дымкой. Чьи-то прозрачные белые руки касаются его ладоней, гладят, успокаивают. Усиливают холод вокруг.       Юноше привычно. В душе, сердце и теле давно воет вьюга, и замерзает насмерть все вокруг.

Но цветы я рвать не стану, Только посмотрю. И среди цветов душистых Встречу я зарю.

      Хитсугая встречает свою зарю, и от прохладного тумана в спальне не остается ни следа.       На собрании капитанов все приветствуют «новичка» с опаской и недоверием. Некоторым, например, Зараки Кенпачи, и вовсе наплевать, кто и какую должность занимает, лишь бы этот фарс поскорее закончился, и можно было бы заняться делами поважнее. Капитаны, которые относятся к будущему коллеге чуть серьезнее, изучают его, пристально смотрят. В каждом взгляде можно уже прочитать сложившееся впечатление.       У Хитсугаи мелькает лишь одна мысль, стоит Ренгоку пройти мимо него. Ему становится невыносимо жарко. Так жарко было лишь единожды.       В день, когда он обрел банкай. И в день, когда самый прекрасный тюльпан его жизни сгорел в лучах восходящего солнца.       Должен ли он был жертвовать всем? Так ли необходима была эта жертва?       Привык ли он жить в своей вековой, ледяной крепости? Так жжется. Так горит – хочется плакать, кричать. И от этого недоверие в душе растет с удвоенной силой. Никто не мог раньше пробудить в молодом капитане такую гамму эмоций.       А загадочный Кёджиро Ренгоку смог. Одним лишь присутствием, одним лишь взглядом – таким добрым, искренним и наивным.       Как только Хинамори поправилась и познакомилась с новым начальством, она начала все чаще посещать бараки 10 отряда и гостить в кабинете Тоуширо. Девушка восторженно щебечет про Ренгоку, про его справедливое отношение к рядовым, про его умение всех «зажечь вокруг» и замотивировать на работу, и что о таком капитане можно только мечтать. Юноша лишь сердито фыркает на эти слова и мягко напоминает Момо не забывать о бдительности и не быть слишком наивной и доверчивой. Раны еще свежи. Кровь с них еще стекает, напоминая о том, какой моральный ущерб был нанесен каждому шинигами в Готее.       С другой стороны, если Хинамори забывает про Айзена, и ей на душе становится легче в обществе Ренгоку, может, не стоит так опасаться и напрягаться по поводу нового капитана?       Но беспокойство гложет Хитсугаю, и в один из осенних вечеров он направляется в 5 отряд, якобы занести нужные документы по приказу главнокомандующего Ямамото. Кёджиро не придаёт этому особого значения (в отличие от рядовых, которые перешептываются за спинами и удивляются, что главный по званию сам, лично пришел в бараки), и Тоуширо еще сильнее этот факт напрягает. Слабовато знаком с порядками тот, кто должен главенствовать над целым отрядом.       Ренгоку улыбается – внутри все жжется пламенем, распускается колючими языками. Он довольно шумный мужчина, всегда смеется, каждое свое действие комментирует какой-либо шуткой или присказкой. Он приглашает отужинать Хитсугаю вместе с ним, и, пока юноша перебирает зернышки риса в глубокой чаше, капитан 5 отряда съедает все до последней крошки и восклицает, что это самая лучшая пища, которую он когда-либо пробовал.       Ренгоку смотрит – внимательно и по-доброму, широкими глазами с густыми ресницами, и Хитсугая на мгновение забывает о холоде, пронизывающем до кончиков пальцев.       Разговор начать тяжело. Тоуширо утопает в мыслях, путается, пытается отогнать от себя прошлое и напускает вокруг серебряную дымку наледи, охлаждая чай и принесенные сладости. – Друг мой, неужели ты побывал в каком-то очень холодном месте? – первым заговаривает Кёджиро. Молодой капитан тихо фыркает под нос и цедит сквозь зубы: – Я не друг тебе. Это раз. И… Побывал в Мире Живых, там зима как раз. Пришлось задержаться. Много Пустых в этот раз было.       Этого напыщенного, пламенного шинигами не должно волновать, что происходит в душе Хитсугаи. Он особенно бесит, когда в ответ усмехается мягко и продолжает также невозмутимо говорить, словно его только что не обругали и всем видом показали, что не настроены на разговор. Отпивая зеленого чая, мужчина продолжает: – Слышал я, что не все Пустые являются монстрами. Хотя, конечно, ужасная участь бедных душ… Быть одержимым своими же негативными эмоциями. Скорбью, печалью или гневом. Не хотел бы я оказаться на их месте. Одержимость…       Тоуширо прекрасно знает, что это такое – быть одержимым. Он одержим осколками воспоминаний, попытками вернуть то тепло, что ушло с последней зарей. Он одержим тем, что смирился – такой огненный жар ему уже никто не подарит, и юноша навеки остался сам с собой в этом мире вечной зимы.       Но около Ренгоку становится чуть теплее. Благодаря его нелепым разговорам, громкому голосу, раздражительному смеху. Он и правда умеет располагать к себе людей; через час Тоуширо уже не выглядит таким нелюдимым и ворчливым, каким был на входе в кабинет Кёджиро.       Выйдя на свежий воздух, Хитсугая выдыхает пар изо рта и удивляется, глядя в ночное, безоблачное небо. Впервые за долгие годы заточения, кажется, ледяная корочка чуть треснула.       И пусть не хочется этого признавать до конца, выпускать из сердца все сокровенные моменты прошлого и идти навстречу чему-то новому. Невозможно переступить через себя, сказать себе, заглушить голос в голове и ответить ему: Это конец. Пора двигаться дальше. И я хочу вновь чувствовать… Что такое жизнь.       И снова это тепло. Тоуширо невольно вздрагивает и оборачивается, не понимая, откуда взялось нечто приятное и мягкое на его плечах. На него сверху-вниз глядит Ренгоку и уверенно улыбается, освещая темную ночь вокруг. – Ты же замерз. Я и подумал, что одного чая будет недостаточно. Возьми, у меня еще много таких. Поможет при вылазке в Мир Живых, – Хитсугая смотрит неподдельно-удивленным взглядом на мужчину, обхватывая бледно-зеленое хаори и сильнее кутаясь в него. Он даже не успевает поблагодарить Кёджиро – тот скрывается за дверьми бараков, предварительно попрощавшись с юношей.       Тоуширо еще долго стоит на улице перед стеной, отделяющей его отряд от других, и смотрит на хаори, окончательно перестав что-либо понимать. Раньше он мог на себя хоть тонну самых теплых вещей натянуть, и все равно ничего не помогало. Здесь же… От небольшого кусочка ткани сразу потеплело во всем теле, будто Ренгоку каким-то образом смог передать частицу своего «огня» через хаори.       Ледяной капитан всегда думал, что он медленно умирает за все свои грехи. Это его крест – постепенно теряться в беспощадной вьюге, стремиться к голосу, убаюкивающего юношу по ночам. К собственной последней заре.       Но сегодня ночью холодных объятий он не ощутил. Лишь мягкое тепло в груди, которое Хитсугая еще не скоро забудет.       Он привык быть одержимым чем-то. Лед сменяется огнем – смерть на жизнь.       Сгорать в глазах цвета хиганбаны лучше, чем навеки оставаться в ледяных оковах.