***
Холодное ноябрьское утро ознаменовало день, которого парни так страшились. Тёмное небо погружало всё во мрак, погода — смесь унылости и грусти. Майкл потёр свои заспанные глаза, и, увидев пять утра на часах, быстро спрятался обратно под одеяло. Он повернулся на левую сторону, пустующую и нерасправленную, холодно приветствующую его как и каждое утро до этого. Он всё ещё мог видеть спутанные белые кудри, раскинувшиеся по подушке, и Люка, свернувшегося в клубочек в попытке казаться меньше. Майкл не смог остановить слёзы, которые катились по его щекам, оставляя капельки на подушке. В едва освещенную комнату зашёл Калум, как будто интуитивно почувствовавший эмоции Майкла. Он принёс чашку чая. Блондин не мог найти в себе силы даже поприветствовать друга. Он закрыл лицо руками, когда из его дрожащих губ вышел ещё один сломленный всхлип. — К-кэл… Он почувствовал движение матраса и обнимающие его руки. — Знаю, Майк, знаю, — прошептал Калум, пока они сидели в тишине на кровати, пытаясь утешить друг друга. Из троих друзей, смерть Люка повлияла на Майкла больше всех. После неё всё обрушилось. Горе, тоска и темнота заняли место любой радости в жизни блондина. Все цвета в мире вымылись, оставляя только серые тона. Майкл не мог зайти в их с Люком общую комнату без полного брейкдауна, поэтому спал в комнате Калума, хотя даже это не помогало, когда он просыпался один и видел пустующую сторону постели. — Хочешь чаю, солнце? — Калум спросил тихонько, поглаживая волосы Майкла, чтобы помочь ему успокоиться. Майкл помотал головой, зарывшись лицом в Калума, пока по его щекам на белую простыню всё ещё водопадом стекали слёзы. — Давай, я знаю, что ты его ничего не ел. Калум взял с тумбочки кружку с уже остывшим чаем. Он протянул её блондину, другой рукой продолжая гладить его по волосам.***
— Ну что, готовы? — спросил Эштон, поправляя черный галстук сидя в машине, когда услышал закрывающиеся задние двери. Калум лишь хмыкнул в ответ, пристегивая ремень безопасности, а Майк был способен только на перебирание пальцев и мертвый взгляд в одну точку. Эштон видел по красным глазам и удивительно тихому поведению, что еще чуть-чуть и бедняга сорвется, если уже нет. Сделав глубокий вздох, он завел двигатель и последний раз взглянул через зеркало на нескрываемую боль выраженную на лицах парней.***
Путь до кладбища был сопровожден оглушительной тишиной — радио было выключено, и никто не решался произнести ни слова, ни звука. Мрачная серая погода не улучшала их путь, на окнах начали появляться капли дождя. Припарковавшись на небольшой стоянке, Эштон услышал разговоры людей. Все их родные, друзья и коллеги по работе были здесь, стоя перед границей в печальную, но мирную обитель, где покоились мертвые. При входе каждому давали розу, которую они должны были бросить в гроб, когда начнется погребение. Втроем они шли по каменной дорожке, ведущей к вырытой яме, когда перед ними встретилась фотография улыбающегося Люка во время их прошлогодней поездки в Италию, окруженная теми же красными розами, которые они держали в руках. Это было неправильно, и мальчики знали это, но они не могли ничего сделать, кроме как пройти через мемориал. Пастырь прочистил горло, прежде чем начать свою речь, привлекая всеобщее внимание. — Дорогие мои, мы все собрались здесь, чтобы оплакать потерю Люка Роберта Хеммингса. Любимого сына, младшего брата, друга детства и товарища по группе. Калум услышал тот самый момент, когда его сердце разбилось вдребезги и опустилось вниз. Крепко сжимая в руке розу, он повернулся к Эштону, который старался сохранять спокойствие, но Худ видел, что он пытается сдержать слезы. — Путешествуя по миру со своими друзьями и исполняя свои мечты о пении и создании музыки, он прожил прекрасную и незабываемую жизнь. Майкл не мог этого вынести, не мог справиться со словами, которые были сказаны о Люке, или может с ямой, в которой собирались похоронить участника его группы. Он чувствовал, как слезы снова накапливаются, даже когда он старательно пытался их вытереть. Они просто продолжали идти. Ему было все равно, насколько жалко он выглядел или звучал, он ничего не мог с этим поделать. Это был Люк: человек, который помог ему принять себя таким, какой он есть, когда казалось, что никто этого не сделает. Кто делал его дерьмовые дни лучше. Кто любил его до бесконечности, независимо от того, что случалось с Майклом. Блондин почувствовал крепкую хватку на своем плече и сильные объятия мамы. — Все хорошо, малыш. Ты не должен смотреть, если не хочешь, — прошептала она, пока похороны продолжалась. — Теперь, у кого есть роза, может бросить ее в гроб, так как мы собираемся начать погребение. Майкл шагнул вперед, губы дрожали, когда он стоял перед будущей могилой. Гроб поставили перед ними, а внутри лежал бледный Люк, одетый в черный костюм. Его глаза были закрыты, длинные локоны красиво обрамляли лицо. — Он выглядит таким спокойным, даже после смерти. — подумал Майкл, пытаясь незаметно стереть слезы. Калум первым подошел к гробу и положил в него розу. — Люк, ты был чертовски хорошим человеком, всегда любил жизнь, даже когда она хотела укусить тебя за задницу. — он слегка улыбнулся. — Я не мог бы желать лучшего напарника по группе и друга, покойся с миром. — брюнет в последний раз посмотрел на бледного мальчика, прежде чем вернуться к толпе. Теперь настала очередь Эштона. — Люк, если бы ты только знал, как сильно ты изменил мою жизнь к лучшему, позволив мне стать частью этой группы… Я никогда этого не забуду. Я буду скучать по тебе каждый день, покойся с миром и наслаждайся загробной жизнью. Он деликатно положил розу рядом с розой Калума, вытирая слезу, его взгляд был направлен внутрь гроба. — Майкл, твоя очередь, — прошептал Кэл, медленно похлопывая его по спине. С дрожащим вздохом блондин подошел, поворачиваясь к умиротворенному и бесчувственному телу. — Люк…с чего мне начать? Ты помог мне пережить самые мрачные времена в моей жизни. Любил меня, несмотря на мои гребаные недостатки. Показал мне, что жизнь может быть прекрасной, и я не могу достойно отблагодарить тебя з-за это. Ты всегда говорил мне, что хочешь жить полной жизнью и путешествовать по местам, о которых мы только мечтали, когда были детьми, найти л-любовь всей своей жизни, писать песни, которые все могли услышать…прости. Майкл вытер слезу, прежде чем продолжить. — Ты всегда был кем-то особенным, и я никогда этого не забуду. Это больно. Покойся с миром. Дрожащая рука Майкла положила розу рядом с двумя другими. — Я люблю тебя, Люк Хеммингс.***
Всё остальное прошло как в тумане: окончание похорон, чуть более жизнерадостный обед, расходящиеся по машинам и уезжающие домой люди. Для Майкла это всё было в тумане. Его сознание было покрыто серой мглой. Ничего не видя, ничего не помня, он соскользнул вдоль ближней стены на пол, когда они вернулись домой. Он поднёс руки к лицу, по которому всё ещё текли холодные слёзы, пытаясь заглушить звуки своих рыданий, но они вырывались наружу, наполняя комнату. Хриплый кашель, вздохи и всхлипы покидали его губы один за другим. Всё вокруг ощущалось холодным и пустым, как будто в этих стенах больше не было никакой жизни, никакого цвета. Только оставленные по всему дому безделушки, заставляющие сердце Майкла болеть ещё сильнее. Он уже переживал скорбь до этого, проходил через похороны родственников, которые навещали его, когда он был совсем ребёнком, проходил через нескончаемый плач до срыва голоса в своей комнате, он проходил через всё это. Это была неотъемлемая часть жизни, и он ненавидел то, что когда настаёт время уходить, с этим ничего нельзя поделать, неважно, насколько сильно ты хочешь переделать мир или заставить время пойти вспять. Ты должен просто отпустить, и это самое сложное. Комната казалась всё более холодной, чем дольше он сидел, дождь закончился, но тучи остались, окрашивая красивое синее небо в серые мрачные цвета. Всё это казалось ночным кошмаром, от которого он был готов проснуться. Он не услышал, как открылась дверь, или то, как Эштон опустился рядом и обнял его, позволяя выпустить всю грусть наружу. Слёзы Майкла оставляли мокрые пятна на его костюме, но это его не волновало. Главное было попытаться успокоить дрожащего в его руках блондина. — Всё хорошо, Майкл, поплачь. Я тоже по нему скучаю. Эштон начал гладить его по голове, когда услышал подавленные всхлипы Майкла, который хватал его рубашку ещё крепче. — Н-но почему? — Почему что? — Почему он ушёл? — пробормотал Майкл, уткнувшись лицом в его грудь. Слегка взглянув наверх, Майкл увидел капельки слёз, скапливающихся в уголках глаз Эштона, текущих по его щекам, когда он насухо вытер их. — Я не знаю. Я правда не знаю.***
Майкл не выходил из своей комнаты уже три дня. Жалюзи были закрыты, свет выключен, не допуская никакого света внутрь. Кровать была полным беспорядком из пятен от слез, разбросанных подушек, незастеленных одеял, прядей волос — они выпадали когда Клиффорд оттягивал себя за волосы достаточно сильно, чтобы почувствовать кровь на голове, — старых тарелок с едой, которые Эштон и Калум оставляли у двери, если он проголодался. Он ощущал онемение. Невесомость. Пустоту. Он не чувствовал жжения на голове, когда в отчаянии дергал себя за волосы, шрамов на губах, когда он кусал их так, что оставалась кровь, жжения, когда его острые ногти царапали его руки и оставляли белые полосы на и без того бледной коже. Он ничего не чувствовал. Его глаза были закрыты, но это не помогало ему уснуть, а каким-то образом делало еще хуже. Ночные кошмары преследовали его разум, образы Люка заполняли его голову. Сны, где он все еще лежал рядом с Майклом в постели, успокаивая плачущего блондина своим спокойным голосом, шепча, что все будет хорошо. Несмотря на то, что Люк больше не присутствовал физически, он все еще был повсюду, преследуя дом со всеми их воспоминаниями. Не было ни одной комнаты, в которой не было бы воспоминаний о нем — и это было очень больно. Повернувшись на левый бок, налитыми кровью глазами Майкл заметил теперь соседнюю неубранную сторону кровати. Было странно говорить, что теперь это просто его кровать, ему все еще нравилось думать, что они с Хэммингсом делят постель, но он ушел. Люк ушел. Эти три слова повторялись в голове Майкла, как мантра, затуманивая каждую оставшуюся мысль, заменяя их этим единственным предложением. — Майкл? Прошептав: «Что?» — Майкл перевернулся так, что оказался на спине, без подушек, чтобы поддерживать голову на весу. Как будто он услышал, что сказал блондин, потому что дверь открылась, и в проеме стоял хмурый Калум. С двумя чашками кофе он направился к кровати, стараясь не споткнуться обо что-нибудь на полу. — Малыш? — прошептал он, поглаживая плечо Клиффорда, которое было прикрыто одеялом. Слабое мычание Майкла заставило брюнета нахмуриться еще больше. Он ненавидел видеть Майкла таким, разбитым вдребезги, у которого не осталось ничего, что могло бы сохранить его целиком. Это заставило Калума почувствовать, что в некотором смысле это его вина, хотя это было не так, но он все еще чувствовал тяжесть, давящую на грудь, когда видел Майкла в плохом состоянии. Это было худшим из всего. — Хочешь поесть, посмотреть телевизор? — спросил Калум, надеясь, что Майк захочет покинуть изношенную и сломанную кровать, которая изолировала его уже три дня. — Не мог бы ты обнять меня, пожалуйста? — прошептал Майкл, поворачивая голову так, чтобы он был лицом к лицу с кареглазым. Вздохнув, Калум снял обувь и лег рядом с Майклом. — Конечно. Обхватив руками талию другого, он прижал их тела ближе, а Майкл лежал лицом вправо и обнимал тепло, которое дарил Калум, чувствуя как его глаза начинают закрываться. Клиффорд ощутил легкий поцелуй на своей шее и голове, засыпая. — Я люблю тебя, Майкл.***
Калум не знал, как долго они оставались в этом положении, но видимо достаточно долго, чтобы он услышал слабое сопение Майкла. Несмотря на то, что он ничего не мог видеть из-за того, насколько темной была комната, Калум все еще мог разглядеть взъерошенные волосы блондина, которые торчали в разные стороны. Он выглядел и чувствовал себя таким умиротворенным, а Калуму было больно видеть Майкла в таком состоянии, он не заслуживал ничего из этого. Клиффорд заслужил все самое лучшее в мире: чтобы солнце всегда светило ему в лицо, чтобы люди улыбались ему, чтобы ему было тепло и хорошо. Было несправедливо, что вселенная каким-то образом наказала его, забрав человека, которому Майкл доверял и которого любил больше всего на свете. Но так уж устроена жизнь: она прекрасна, но в то же время жестока и неумолима в некотором смысле. Тихо всхипывая про себя, Калум медленно отодвинулся от спящего тела, стараясь не разбудить Майкла. Было тяжело пытаться освободиться от хватки другого парня, который держал его за руку, чтобы Кэл остался с ним. Наконец-то полностью высвободившись от объятий Майкла, брюнет на цыпочках направился к слегка приоткрытой двери, изо всех сил стараясь не споткнуться о рандомный предмет на полу, а также попутно собирая всю посуду, которая была одной большой кучей. Он заметил Эштона в гостиной, обеими руками крепко сжимающего кружку, он медленно выпивал содержимое. Калума внезапно осенило, что он забыл обе их чашки в комнате Майкла, но он не был готов вернуться и рискнуть разбудить его, учитывая, что Клиффорд не спал несколько дней. — Сварил кофе, потому что ты слишком долго. — Прости, — Калум бросил на Ирвина виноватый взгляд, — Майкл хотел обнимашек, а потом заснул. — Все в порядке. По крайней мере, сейчас он хоть немного отдыхает, — тихо произнес Эштон, глядя в телевизор и потягивая кофе. Тяжело вздохнув, он рухнул на диван, прикрывая глаза и чувствуя, как его теперь уже холодные руки перебирают кудри у него же на голове. Они всегда говорили, что горе — это самое тяжелое, что можно пережить, но Худ никогда не знал, насколько это сокрушительно, пока это не случилось у него на глазах. Чувствуя, как его глаза наполняются слезами, Худ спрятал лицо в ладонях. — Кэл, нет, нет, нет, не плачь. Иди сюда, — Эштон развел руки достаточно широко, чтобы Калум оказался в теплых объятиях, и спрятал лицо в изгибе шеи старшего. — Все в порядке, любовь моя, выпусти все наружу. Вот и все. Ты в порядке, мы в порядке, — Эштон подбадривал, слушая, как Калум плачет у него в руках, не сдерживая себя, когда почувствовал слезы на глазах. Наклонив голову, он оставил несколько поцелуев на макушке кудрявого мальчика, просто чтобы дать больше заботы дрожащему телу в его объятиях. — Прости, Эш, я знаю, что я жалкий когда плач… — Нет, это не так, — прервал Ирвин, прежде чем Калум смог закончить предложение. — Это нормально. Плакать — это по-человечески, и ты не жалок, из-за того что так выражаешь свои эмоции. Это не делает тебя ни менее сильным, ни более слабым. Даже я плачу, но это не делает меня менее сильным, чем я есть, — Эштон всхлипнул сквозь остекленевшие глаза, позволяя слезам окрашивать его лицо, пока он держал Калума, не желая отпускать. Калум не ответил, он просто сидел, впиваясь пальцами в мешковатую футболку Эштона. Через некоторое время слезы прекратились, но он все еще продолжал дрожать. Может быть, это был холодный термостат, который не был включен, или недостаток тепла в его теле, что заставило его еще сильнее прижаться к телу черноволосого. Никто из них не произнес ни слова в течение следующих десяти минут или около того, они просто наслаждались близостью и теплом, которое им удалось создать своими телами. Калум отстранился первым, его покрасневшие глаза уставились на усталые ореховые Эштона. Он пытался подобрать слова, чтобы поблагодарить друга, но вместо этого лишь выдавливал слабые звуки, что делало его еще более расстроенным и грустным. — Отдохни, Кэл, ты просто полежи здесь, а я заварю чай, хорошо? Кивнув головой, Калум лег на диван, схватил ближайшее одеяло и накрылся им, его глаза моргали, смахивая уже почти высохшие слезы.***
Прошло три недели. Жизнь наладилась, почти вернулась в норму, но не полностью. Майкл начал ходить к психологу, который помог ему справиться со всем оставшимся горем, прописал ему антидепрессанты, советуя двум другим как действовать, если у него снова начнутся панические атаки, учитывая времена, когда Калум находил трясущегося и плачущего, свернувшегося в клубочек Майкла, не зная что делать. Группа продолжала создавать музыку, ее написание — их способ побега от всего остального в мире. Но они не могли найти никого на роль солиста. Не то чтобы не могли, скорее не хотели, чтобы какой-то случайный незнакомец занимал по праву принадлежащее Люку место. Поэтому они решили, что второй по старшинству возьмет эту роль: Майкл. Они выступали с небольшими концертами, еще не готовые справляться с гигантскими стадионами, которые умоляли их приехать. Им пришлось отложить тур, что расстроило многих фанатов, но они чувствовали, что приняли правильное решение. Спустя две с половиной недели после похорон Люка вышел их четвертый альбом. Никто из них не был в подходящем состоянии для промо и интервью, но в итоге они все справились. Альбом не стал огромным успехом как их прошлый, но все равно хорошо продавался и был номинирован на несколько наград. Дом снова стал домом: любовь, нежность, свет и тепло возвращались и заново наполняли его. В 2 часа у них было запланировано интервью, что означало много свободного времени до выхода. Калум был погружен в напряженную дискуссию о розничных продажах, Эштон пошел ухаживать за овощами, которые он выращивал в саду, наслаждаясь солнечным светом на растениях. Это оставило Майкла одного, и он побрел в их музыкальную комнату, куда не ступал уже продолжительное время. Найдя глазами букет подсолнухов из сада Эштона на кофейном столике, блондин устроился на полу рядом с маленькой бежевой подушкой. Взяв гитару, он подтянул струны и начал играть знакомую мелодию. «For a while we pretended That we never had to end it But we knew we'd have to say goodbye» «Недолго мы притворялись, Что этому никогда не придет конец, Но мы знали, что нам придется попрощаться» «You were crying at the airport, When they finally closed the plane door I could barely hold it all inside» «Ты плакал в аэропорту, Когда они наконец закрыли дверь самолета, Я почти не мог сдержаться» Он не успел дойти до припева, когда две пары лап запрыгнули ему на колени, занимая собой почти все пространство. — Черт, Саус, я пытаюсь играть. Поправляя гитару после того, как Саус слез с него и лег рядом с его скрещенными ногами, Майкл глубоко вдохнул и продолжил играть. «Torn in two, and I know I shouldn't tell you But I just can't stop thinking of you Wherever you are You Every night I almost call you, just to say it will always be you, Wherever you are» «Разорван на части, я знаю, что не должен говорить тебе, Но я не могу перестать думать о тебе, Где бы ты ни был Ты Каждую ночь я почти звоню тебе, только чтобы сказать, что это всегда будешь ты, Где бы ты ни был» Перед его глазами возникло воспоминание из октября, когда они с Люком возвращались домой с прогулки, испорченной плохой погодой. Капли дождя стучали по крыше машины, работала печка, потому что Майкл начал замерзать в своей тонкой кофте и джинсовой куртке. Он чувствовал, как Люк поглаживал его руку своей, другой держа руль. Он смотрел на дорогу, иногда поглядывая на Майкла и целуя его руку. Майкл все еще чувствовал теплоту в животе, когда замечал, что Люк смотрит на него своими голубыми глазами, поблескивающими каждый раз когда он улыбался, глазами, которые навечно отпечатались в памяти Майкла. Как он любил просыпаться рядом с этими уставшими голубыми глазами, смотрящими на него в семь утра, когда по-хорошему они должны были встать полчаса назад. В машине был включен проигрыватель с одним из дисков группы, чтобы заглушить шум с улицы. Он все еще мог видеть Люка, подпевающего, когда включилась Whenever You Are, с его горящими голубыми глазами, осветленными кудрями, поющего текст Майклу с такой сильной любовью в голосе, что это заставляло лицо Майкла заливаться румянцем. — Давай, дорогой, я знаю, что ты любишь эту песню. — Я не сказал, что это не так. — Просто пой со мной, раньше ты подпевал до потери голоса каждый раз когда она играла. — Я просто люблю слушать как ты ее поешь. Тем более, мой голос был дерьмо, когда я пел, — Майкл пробормотал последнее предложение, думая о всех разах, когда он пытался петь партии Люка и его голос срывался. Люк помотал головой, посмотрев на Майкла, и поставил песню на паузу. — Майкл, пожалуйста, перестань говорить о себе так негативно. Я люблю твой голос, как и все остальные. Я люблю когда ты поешь, когда мы записываем что-нибудь и я слышу твои гармонии, люблю когда ты поешь мне перед сном. Твой голос — это нечто особенное, и мне грустно, что ты принижаешь себя из-за него. Знаешь почему так много фанатов любят Wrapped Around Your Finger? Из-за твоего голоса. Да, у меня там есть маленькая часть, но главное, что они любят — это ты и твой вокал. Была недолгая тишина перед тем как Люк продолжил: — Твой голос не дерьмо, Майкл. А теперь споешь эту песню со мной, пожалуйста? Небольшой румянец, проявившийся на щеках Майкла — все, что нужно было Люку, чтобы отодвинуться обратно на сиденье и снова включить проигрыватель. «I could fly a thousand oceans but there's nothing that compares to What we had and so I walk alone I wish I didn't have to be gone, maybe you've already moved on But the truth is I don't want to know» «Я мог бы перелететь тысячу океанов, но ничто не сравнится с тем, Что было у нас, поэтому я хожу в одиночестве Я бы хотел, чтобы мне не пришлось уезжать, возможно, ты уже двигаешься дальше, Но правда в том, что я не хочу знать» Взгляд Майкла наполнился слезами, пока он продолжал играть, представляя силуэт сидящего перед ним на полу Люка. «Torn in two, and I know I shouldn't tell you But I just can't stop thinking of you Wherever you are You Wherever you are Every night I almost call you, just to say it will always be you, Wherever you are» «Разорван на части, я знаю, что не должен говорить тебе, Но я не могу перестать думать о тебе, Где бы ты ни был Ты Где бы ты ни был Каждую ночь я почти звоню тебе, только чтобы сказать, что это всегда будешь ты, Где бы ты ни был» «You can say we'll be together someday Nothing lasts forever, nothing stays the same So why can't I stop feeling this way» «Ты можешь говорить, что когда-нибудь мы будем вместе Ничто не длится вечно, ничто не остается прежним Так почему я не могу перестать чувствовать это» «Torn in two, and I know I shouldn't tell you But I just can't stop thinking of you Wherever you are You Wherever you are Every night I almost call you, just to say it always will be you, Wherever you are» «Разорван на части, я знаю, что не должен говорить тебе, Но я не могу перестать думать о тебе, Где бы ты ни был Ты Где бы ты ни был Каждую ночь я почти звоню тебе, только чтобы сказать, что это всегда будешь ты, Где бы ты ни был» — Майк! Поторопись, нам надо идти! — Калум позвал снизу, выглядывая на улицу, где Эштон ждал с уже заведенной машиной. Отвернувшись на секунду, Майкл тихо поругался, не понимая как время прошло так быстро, и, вернув взгляд, обнаружил только пустое место там, где только что сидел силуэт блондина. Грустно вздохнув, Майкл взял телефон и солнечные очки, и, поцеловав голову сонного Сауса, вышел в коридор. Он быстро сбежал по лестнице вниз, взглянув на Калума, все еще ждущего у двери.***
Интервью оказалось недолгим. Всего лишь обычные вопросы о новом сингле, об атмосфере в группе и фанатах. Ничего нового или чего-то, чего они ни разу не слышали за всю карьеру. Перед тем как начать читать вопросы с карточек, интервьюер слегка поёрзала на месте, смотря на сидящих напротив нее парней. — Что ж, ребята, не секрет, что вам сейчас приходится очень не просто. Одновременно справляться с потерей вокалиста и так скоро после его ухода выпускать новый альбом — должно быть не самые легкие задачи. Насколько сильно это влияет на вас и как бы вы описали свое состояние сейчас? Прочистив горло, Эштон перевел взгляд на сидящих рядом парней. Калум пытался не выдавать ни одной эмоции и вести себя максимально спокойно с первых минут, прикрываясь профессионализмом, в то время как глаза Майкла были прикованы к полу. Он перебирал пальцами и ни разу не поднимал глаз, пока отвечал на задаваемые вопросы. Он все еще чувствовал себя неловко, отвечая на вопросы о Люке. Даже не смотря на то, что некоторые вопросы попадали в черные список и были запрещены, он прекрасно понимал что не сможет их избежать. Иногда ему приходилось прикладывать немалые силы, чтобы не сломаться и не начать плакать во время интервью. Во время перерывов он сбегал в туалет, чтобы остаться наедине с собой и успокоиться, но все равно пара слезинок так или иначе проскальзывали во время интервью. — Это, хмм, да, однозначно тяжелое время для всех нас, потому что вы говорите о группе, которая была вместе практически десятилетие. И очевидно, что за эти 9 лет между нами сложились теплые и очень близкие отношения, в которых никто даже и не мог подумать о потере или уходе кого-то. Только факт того, что Люк больше не с нами, стал моментом, когда все будто бы начало разваливаться. Такое ощущение, что все мы лишились брата. Хотя на самом деле так и есть, мы давно стали друг другу чем-то гораздо большим, чем друзья. Майкл не слышал ничего из того, что продолжил говорить Эштон, так как все вокруг будто резко затянуло пеленой. Все звуки вокруг растворились, сливаясь в один. Его разум был слишком затуманен, чтобы сосредоточиться на том, что они говорили, да он и не мог их слышать. В один момент он резко понял, что не может дышать. Было ощущение, что чем больше он находился в этой комнате, тем больше она его душила. Пытаясь найти хоть что-то, за что можно было бы удержаться, его голова начала кружиться еще сильнее, а мир вокруг превратился в сплошную меркнущую карусель. — Майкл? Это все что он услышал, перед тем как все погрузилось во тьму.***
— Майк? Майкл? Вернись, пожалуйста! Теплый и мягкий голос, наполненный грустью, тревожностью и надеждой, отразился эхом в его голове. Но Майклу казалось, что он слишком далеко, чтобы дотянутся до него. Он попытался открыть рот, но дальше тихих хрипов ничего не зашло. Слух больше не был затуманен, но разбирать голоса и понимать слова все еще было сложно. Он попытался открыть глаза, но ничего кроме серых пятен и силуэтов, скорее всего нависших над ним людей, разглядеть не удалось. Спустя несколько попыток разглядеть очертания незнакомой комнаты, он увидел отражение возвышающейся над ним фигуры. Глаза были первым, на чем сосредоточился его разум. Они были самого темного оттенка коричневого, который он когда-либо видел, напоминали ему темный шоколад или землю, которая впитывала воду, падающую с облаков во время дождя. Они казались чем-то знакомыми, как и волосы, похожие на гнездо кудрей. — Калум? Лицо брюнета становилось все яснее и яснее, чем больше Майкл вглядывался в фигуру, пытаясь выровнять свое прерывистое дыхание. — Вот и все, давай. Глубокий вдох, — подбодрил Калум, облегченно вздохнув, что с Майклом все в порядке. Глаза блондина блуждали по незнакомой комнате. Они больше не были в студии, как не было камер и интервьюера. Только он, Калум и Эштон. — У тебя случился нервный срыв, и ты потерял сознание. Сейчас мы в комнате отдыха, и они сказали, что мы можем остаться здесь и закончить съемки, либо пойти домой. Эш сказал, что будет лучше, если мы пойдем домой, чтобы ты мог немного отдохнуть. Обхватив лицо проснувшегося блондина обеими руками, Калум вздохнул, глядя в усталые и затуманенные глаза Майкла. Точно так же, как кольца настроения, глаза Майкла меняли оттенки зеленого, в зависимости от того, в каком настроении он находился. Если он был счастлив, они были самого яркого оттенка зеленого, который кто-либо видел. Если он злился, они темнели, пока не становились почти полностью черными, а если ему становилось грустно или страшно, тогда весь цвет стирался, оставляя их мутными, блекло-зелеными. И прямо сейчас они тонули в этих затуманенных и потерянных глазах. Поцеловав Майкла в нос, Калум медленно встал, схватив одну из сумок, которые они принесли с собой, наполненную напитками и закусками, прежде чем передать бутылку воды Майклу, который не спеша делал глоток за глотком. — Теперь тебе лучше, приятель? — спросил Эштон с беспокойством в голосе, когда он убирал бутылку обратно в сумку, наблюдая за лицом Майкла в поисках каких-либо признаков дискомфорта. — Я в порядке, — Майклу удалось ответить с хрипотцой в голосе, заставившей его несколько раз прочистить горло, пока не стало лучше. — Хорошо, пойдем домой. Майкл потянулся к парням, когда каждый схватил его за руку, помогая ему встать и дойти с ним до машины, так как его ноги начали отказывать от полного отсутствия сил, и его глаза, которые были на грани закрытия. Медленно устраиваясь на заднем сиденье, глаза Майкла сразу же закрылись, и они не покидали парковку, пока он окончательно не отключился.***
Глаза Майкла распахнулись, привыкая к резкости утреннего света, льющегося из слегка прикрытых окон. Занавески неплохо так справлялись с задачей не ослепить его. Будильник показывал восемь тридцать следующего дня, а это означало, что он проспал целые сутки и еще одну ночь. Бормоча себе под нос какие-то бессвязные слова, Майкл перевернулся на спину, уставившись в бледно-белый потолок, но его взгляд по-прежнему замечал, что левая сторона кровати пуста. Все, что он помнил из вчерашнего, это то, как его тащили к машине, а Эштон укладывал его в постель, когда они вернулись. Его разум вернулся к интервью, вспоминая все вопросы, которые слетали с уст женщины. «…в связи с потерей вашего солиста Люка…» Люк. Люк. Люк. Люк. Имя, которое так просто произнести, но так трудно забыть. Майкл все еще чувствовал его слабые прикосновения в воздухе, на кровати, когда он ложился, в ветре, когда он выходил на улицу, чтобы попытаться выгулять Саус. Он слышал слабый смех Люка, эхом отдающийся в его голове, он чувствовал, что часть Люка остается с ним, куда бы он ни пошел: будь то мягкое прикосновение, смех вдалеке, его глаза, которые преследовали Майкла во снах. Туман начал распространяться в его голове, тогда он снова задрожал. Укрываясь одеялами, оставленными на кровати, он залезал под них вместе с головой и тихо рыдал. — Майкл, о, детка. Нет, нет, не плачь. Я здесь, я здесь. Все в порядке. Успокаивающий голос Эштона заставил его оторвать взгляд от заплаканного одеяла и поднять его на лицо друга, отражающее беспокойство. — Еще один плохой сон? Блондин кивнул, цепляясь за рубашку, которая была на Эштоне. Вздохнув, Ирвин лишь нахмурился от ответа Майкла. Становилось ясно, что Майкл боролся с режимом сна, то, как мешки под его глазами становились темнее и тяжелее, как он проводил дни, не вставая с постели, или насколько пугающе бледной стала его кожа. Даже если он пытался заснуть, кошмары не облегчали ему задачу: именно из-за них его глаза были широко открыты по ночам, и именно поэтому он ворочался во сне, пытаясь спастись от них любым способом. Откинувшись на одеяло, он пробежался пальчиками по спине Майкла, создавая хаотичные узоры и наконец-то замечая, как его дыхание снова успокаивается. — Я просто вышел в ванную, но сейчас я здесь. Хочешь немного пообниматься, малыш? — Эштон спросил мягким тоном. — Пожалуйста. Притянув их тела ближе друг к другу, Ирвин почувствовал, как голова Майкла спряталась у него в шее, слегка вдыхая его запах — привычка Клиффорда, которой он поддавался всякий раз, когда боялся и нуждался в утешении. — Теперь лучше? Он не получил ответа, просто почувствовал, как грудь Майкла медленно поднималась и опускалась, давая понять, что тот снова заснул.***
— БЛЯТЬ! Майкл моментально подскочил на кровати, большими глазами глядя на часы, показывающие час ночи, едва видимые в темной комнате. Внезапно его дыхание участилось, грудь поднималась и опускалась с огромной скоростью, пока его глаза наполнялись слезами в, как казалось, миллионный раз. Он чувствовал почти леденящий холод, несмотря на закрывающее его одеяло, как будто все тепло было высосано из него, из комнаты, в которой он находился. Он был в замешательстве, замерзший, потерянный и напуганный. Все четыре чувства переполнили Майкла, пока он продолжал трястись, прижав колени к груди, пытаясь найти хоть немного тепла, но не находя ничего. — Майкл? Блондин не мог ответить: его снова захватила волна страха и паники, делая его ответ хриплым и неразборчивым, что даже сам Майкл не мог понять, что сказал. Его голова кружилась слишком быстро, чтобы осознать что происходит. Его тошнило, он готов был отключиться прямо здесь и сейчас. Его уши наполнились белым шумом, так что ни один другой звук, помимо этого жужжания, был слышен, ухудшая его мучения. Он не слышал собственное дыхание, не чувствовал, как начал тянуть себя за волосы, только видел темноту, наполняющую всю комнату. Все это ощущалось как кошмар, от которого хотелось проснуться. Пытка, которую хотелось прекратить. Как будто он утопал, и никто не мог протянуть руку и спасти его от волн, тянущих все глубже и глубже в темное одинокое море. Он пытался кричать о помощи, но его ослабший голос был способен только на хриплый кашель. — ЛЮК! Он крепко закрыл глаза, громко рыдая, изливая наружу разбитое сердце, не слыша свой страшный плач и крики из-за статичного шума, наполнявшего его уши. — Пусть это закончится, пожалуйста, пусть это просто закончится, — он умолял о помощи, его сознание в полнейшем беспорядке. Майкл ощущал, как будто весь кислород вышел из его легких, заставляя его задыхаться и пытаться схватить что-нибудь, что могло бы его удержать. — Майкл, дорогой? Вот, возьми мою руку. Сквозь гул в ушах он услышал голос, хватая протянутую руку. — Вот так, все нормально. Все будет хорошо. Ты слышишь меня? — приглушенный голос звучал знакомо, но Майкл не мог понять, откуда знал его. В слабом свете из угла комнаты Майкл видел расплывчатый силуэт тела, нависающего над ним как ангел, готовый забрать его в облака, с их прекрасными крыльями и золотыми нимбами. Но у этого ангела не было крыльев, только копна кудрей, спадающих на лицо. — Люк? Силуэт не ответил, только мягко поглаживал лицо Майкла, помогая немного замедлить его дыхание, хотя этого было недостаточно, чтобы он перестал трястись. Пальцы незнакомца медленно и нежно вытерли все слезы испуганного блондина, одна рука в его, пока другая играла с его волосами, в которых осталось еще немного крови. Глаза Майкла потихоньку привыкли к яркости и четкости, и глаза незнакомца были первым, что поймало его взгляд. Ярко голубые глаза, мерцавшие слабой надеждой, слишком знакомые, чтобы он мог забыть, кому они принадлежали. — Л-лю. — Ты в порядке, ангел? Как твое дыхание? Давай, дыши со мной. Повторяя за Люком, Майкл начал успокаиваться, и его дыхание выровнялось через несколько минут, белый шум стих, позволяя ему услышать тихое тикание часов. — Теперь лучше? Кивая, Майкл смотрел, как Люк вздохнул с облегчением и лег рядом, слева от него, обвивая его руками, опуская подбородок на голову Майкла. — У тебя была еще одна паническая атака. Ты не представляешь как я испугался, — он остановился на минуту, слезы наполнили его взгляд. — Я почти подумал, что потерял тебя, Майкл. Я был так напуган. Но тебе лучше, ты в порядке, и это самое главное. Прижавшись к Люку, Майкл почувствовал частичку тепла в комнате, все еще пытаясь осознать, что произошло. Тепло, исходящее от тела Люка, делало его сонным. На время они остались в такой позиции в тишине: Майкл не доверял своему голосу и не хотел разрушить момент, боясь, что это может быть очередной сон, от которого он проснется. — Ты можешь ничего не говорить, если не хочешь, мы можем просто пойти спать, если так лучше, — Люк прошептал, словно он мог читать его мысли, и, в каком-то смысле, он мог. Помотав головой в ответ, Майкл поднял голову, и их глаза встретились в долгом взгляде. — Мне приснилось, что ты умер, действительно умер… как мы ходили на твои похороны и смотрели, как тебя закапывают. Это было- блять, я опять плачу, — Майкл слегка посмеялся над стекающими по его щекам каплями. Он чувствовал себя жалким, плача перед кем-то, даже перед своими родителями. Хотя Эштон и все вокруг него говорили, что слезы — это нормально, для него это все еще был признак слабости, а он не хотел быть слабым и жалким, он хотел быть сильным и храбрым. Не этим блондином, плачущим в чьих-то объятиях. — Тише, тише, это был всего лишь сон, Майк. Я здесь и никуда не ухожу, хорошо? Пожалуйста, не плачь, я ненавижу, когда ты плачешь, это заставляет меня тоже плакать, — Люк говорил, вытирая мокрые глаза Майкла. — Я рядо- Дверь распахнулась, заставляя Майкла вздрогнуть в руках Люка, а его страх снова набирать обороты. — Не переживай, это всего лишь Калум и Эш, — Люк нежно сказал, вырисовывая узоры на правой руке Майкла, и повернул голову, поглядывая на двух других. — Извините, — Калум прошептал, медленно подходя к кровати, Эштон за ним. — Он в порядке? — Да, сейчас получше. Ему приснился кошмар, и он из-за этого, видимо, начал паниковать. — Хочешь чаю, Майкл? — Эштон спросил, поднимая чашку теплого чая с тумбочки. Майкл только кивнул, хватая чашку. Люк почувствовал прогиб кровати, когда оставшиеся двое легли с ними. Калум обвил его руками с одной стороны, Эштон делая то же самое с Майклом с другой стороны. Калум потянулся, чтобы выключить лампу, но Люк остановил его руку. — Оставь ее включенной. Если вдруг у Майкла снова будет кошмар или паническая атака. Калум кивнул, целуя голову Люка, и закрыл глаза. — Спокойной ночи. — Спокойной, Кэл, — Эштон прошептал, чувствуя, как засыпает. — Спокойной, Эш. — Спокойной, Люк. — Люблю тебя, Люк, — Майкл прошептал, его глаза закрывались под тяжестью сна. — Тоже люблю тебя, дорогой, — Люк пропел, убирая челку Майкла с его уставшего лица. Почувствовав быстрый поцелуй на своем лбу, Майкл закрыл глаза, ощущая тепло и комфорт от кровати и от трех парней, окружавших его.