Бездна

Как любит Андрей свою милую, ненаглядную Олю! Как любит Оля своего дорогого, единственного Андрея! Как все удачно сложилось! Чего они могли еще пожелать, кроме того, что у них уже было? Они прекрасны, сильны, молоды и, должно быть, никогда не состарятся; они счастливы, счастливы, счастливы! Ведь правда? Андрей непрестанно говорит себе: — Я должен быть еще лучше, еще достойнее для нее! Ни на шаг не останавливаться, работать до потери пульса! У нее, кажется, всегда есть силы. А он между тем устает. Черт знает какая по счету книга, которую он читает поздно ночью для Оленьки — потому что она ласково задала ему какую-то сложную задачку, потому что нельзя позволять скучать ее пытливому уму — бессильно валится у него из рук. — Что же это со мной? Не подобает мужчине проявлять такую смешную слабость… словно какой-то Обломов. — с тревогой думал Штольц, заставляя себя продолжить чтение. Если бы он произнес эту реплику вслух, в последнем слове, вероятно, прозвучало бы презрение. Около года назад, после того как Обломов оттолкнул его, отказался даже желать нормальной жизни, которой хотели для него все по-настоящему любящие его люди, вспыхнула обида, и Андрей пообещал себе, что больше не станет с ним видеться. В чем Илья прав, так в том, что он больше не стоит его, Андрея, хлопот, и регулярного погружения в грязь. Пылкая любовь к этому доброму сердцу была похоронена и осталось только одно разочарование. Бездна разверзлась. Стена встала между ними. Но так как он не произносил ничего вслух, вместо презрения явилась только какая-то предательская тоска. Обломов… Бывало раньше, заработаешься, заездишься, придешь злой, убитый к нему в гости, словно… домой. Обнимешься с ним — будто кто разрешил дышать свободно, а прежде грудь сжимало тисками. Все печали и усталости как рукой снимет, стоит только услышать родной голос: «Ну, как ты, Андрей?» Впрочем, сейчас с Андреем всегда любимая Оля. Где она? Из щели в дверце в ее комнату пробивается свет, значит тоже не спит. — Оля! Прелестная олина головка показалась из-за двери, губы сложились в неизменную улыбку. — Оля, ты знаешь, я… что-то не могу дочитать то, что ты давеча спрашивала… Не теряя улыбки, она ответила: — Ничего, милый; я и забыла уже! Штольцу сделалось неловко, что он отвлек жену из-за безделицы, и, дабы как-то загладить вину, подошел к ней, чтобы поцеловать. Ольга украдкой спрятала глаза, но Андрей успел заметить, как в тусклом свете лампы блеснули слезы. — Ты плакала? — удивился он. — Из-за чего? — Да так… — оправдывалась Ольга. — Неужели из-за него? — вдруг спросил Андрей. — Из-за кого? — Из-за Ильи. — Да нет. Я просто немного устала. — в свою очередь удивилась она. — Что это ты вдруг про него вспомнил? Андрей немного смутился. — Ах, я знаю. — догадалась Оля и заметно оживилась. — Ты скучаешь по нему. Потому что все еще его любишь! — Вовсе нет. — сухо ответил Штольц. — Твоя женская натура склонна к состраданию, вот поэтому тебе, — он сделал ударение на последнем слове. — до сих пор и кажется, что ты его любишь. А я трезво смотрю на вещи и понимаю, что это уже не человек, а живой мертвец. Любить и жалеть его бесполезно. Оля побледнела и промолчала. Его вдруг обдало холодом. Да, он скучает, ужасно, смертельно скучает. Это страшно, ведь всю жизнь ему удавалось ловко ускользать от сильных чувств. Штольц мрачно вернулся к своему столу, надеясь побыстрее себя чем-нибудь занять. Но у него это плохо выходило, на сердце все было как-то тяжело, тесно, и Андрей, ругаясь про себя, решил отступить от принципов и снова съездить к Обломову. — Может, я в самом деле погорячился, был слишком строг… — весело думал он, пробираясь по знакомым улицам на следующий вечер. — Но это еще можно поправить: он наверняка меня простит. Свернул в нужный двор, направляясь к дому, окна которого светились в сумерках. В окнах то и дело мелькали чьи-то проворные тени, звучали отдаленные голоса и смех. — У Ильи Ильича гости, что-ли? — спросил Штольц у незнакомого слуги, который открыл ему дверь. — У Ильи Ильича? Того барина, который снимал здесь комнаты? — удивился тот. — Что ж он, переехал? — Вы, значит, не слыхали? Он умер три недели назад. Андрей хотел еще что-то спросить, но не смог и просто пошел прочь. Отчего-то вспомнился отъезд из отцовского дома и обращенный к нему жалостливый возглас женщины: «Сиротка бедный!» Он растерянно говорил себе: — Оля узнает — расплачется… И виноват один я. Увидел бездну — и отступил. Зачем я не шагнул в нее, не бросился на каменную стену? Я ведь их двоих только, Ольгу с Ильей, и люблю. …Да разве сознание есть оправдание? *