The Fall

Целью всякой жизни является смерть. (с) Фрейд

Внутри было темно и холодно. Игольчатые льдинки прошлись вдоль позвонков, впиваясь своими остриями под кожу, покрывшуюся мурашками; волоски на руках встали дыбом. Воздух из лёгких взвихрился по трахее и, достигнув свободы, превратился в пар. Джеймсу жутко было знать, что на него в этот момент смотрели покойники: пока он не видел. Изучали своими холодными, стеклянными глазами и жаждали впитать его тепло, но… Помещение среагировало на движение, и свет проел гробовую тьму. ― Я пришёл с другом, ― заранее оповестил Мориарти, понижая голос на несколько тонов и поправляя ворот пиджака. Рука была согнута в локте и отведена в сторону как перекладина, на который восседал матово-чёрный, с металлическим отливом оперения ворон, вцепившись загнутыми когтями в ткань рукава. Джим уверенно направился к светло-серому металлическому шкафу у правой стены; массивная конструкция была разделена на девять ячеек роллерной системы, каждая из которых имела ручку с фиксирующим замком. Ворон щёлкнул острым клювом, спрыгнув на панель, когда Джим дёрнул ручку центральной ячейки, выдвигая её из углубления камеры, и взобрался на хлорполиэтиленовый мешок сходного с птицей цвета. Она пробралась вдоль всей панели и встала у самого изголовья. Холодильная камера сохраняла низкую температуру, и Джима передёрнуло. Он расстегнул молнию патологоанатомического мешка до самого конца, расправляя его края, и воззрился на красивое тело. ― Ну, здравствуй, Шерлок, ― оскалился Джеймс, приподнимая краешек верхней губы. ― Правда, здравствовать недолго. Ровные швы поднимались вдоль живота, от тонкой полоски волос возле пупка, на неподвижную грудь, соединяя вместе края плоти после глубоких порезов. Один шов, второй, чёрные нитки. От самой сердцевины ― чуть левее на груди ― расходились три длинных полосы, как шёлковые нити, две из которых от центрального узла надрезали кожу в направлении ключиц, в совокупности образующие букву «Y». Чем Мориарти хотел освежить след с изнанки и обозначить надрезы ангельских крыльев, что на спине от поясницы восходили бы к лопаткам Шерлока. Половину красивого лица скрывал кровавый узор. Засохшую и почерневшую, впитавшуюся в слои эпидермиса кровь Джеймс не торопился стирать, иногда проводив по ней пальцами или склоняясь над Шерлоком и собирая кровь губами, по капле. ― Твои любимые, ― сипло выдохнул Джим, прорезая образовавшуюся мертвенную тишину сгустками дыма и слабыми отголосками эха столь же мёртвого голоса. Он закурил, извлекая сигарету из полупустой пачки, и поморщился, показывая её Шерлоку. Ворон с другой стороны клевал пустую глазницу. Бледная кожа приобрела холодно-синий оттенок, и Джим прижёг её сигаретой, осыпая серый пепельный столбик. Джим всё ждал, когда Шерлок выйдет из состояния летаргического сна: ему чудилось, как грудь детектива болезненно вздымается и вновь опускается, ресницы мелко подрагивают ― и холодное тело вдруг неторопливо принимает вертикальное положение. Джим прикрыл глаза и помедлил несколько секунд, пока ледяные губы не коснулись кожи. Холмс провёл носом по скуле, целуя Мориарти в щёку, и остановился возле налитых кровью губ, алых и пульсирующих жизнью. Шерлок вдохнул в них смерть. Губы соприкоснулись, и морозный воздух проник в глотку, через трахею, пробирая до самых костей. Он покрыл внутренние стенки лёгких инеем, сковал ледяным узором; вены резко выступили сквозь бледную кожу и стали стекленеть, издавая треск ― как потрескивание затвердевающего льда. Поцелуй действовал губительно. От области рта дальше по венам пошло заражение: по коже расползлись синие пятна. Джеймс умирал на глазах: шелушилась кожа и отмирали стволовые клетки, осыпаясь на пол, погибали нейроны. В сонной артерии нервно бился пульс и постепенно иссякал. Однако обезумевший от страсти лишь ближе теснился к оголённому телу, грубо двигая бёдрами навстречу и сжимая в руках длинные пальцы, деформируя, ломая хрупкие фаланги. В исступлении Джим стремился насытиться ласками и поцелуями, насладиться близостью, прикосновениями, почувствовать всё и сразу, впитать в себя чужой холод, ощутить единение, граничащее с удовольствием плотских утех. Но было мало. Процесс гниения и распада обернулся вспять. Кожа снова стала розоветь, а Джим ― дышать, оправляясь от упоения смертельного поцелуя. Холмс снова лежал бездвижно. Мориарти возбуждал этот страх. Страх перед тем, что Шерлок в любую секунду мог открыть глаза и воспроизвести все представленные действия по-настоящему. Он тяжело выдохнул, точно грудную клетку что-то сдавливало, и зрачки его конвульсивно расширились, расползаясь по туманной радужке. Джеймс отдышался, а нежданное наваждение испарилось в эфире вместе с сигаретным дымом. Неспешно двигаясь, Мориарти извлёк скальпель из стола, возвращаясь к первоначальному плану, и обратился к вороной птице, что дёргала клювом смоляные завитки волос. На левой кисти Шерлока был выжжен кожный покров и содрана плоть, оголяющая скелет. Остриё скальпеля надавило на голую кость, выводя на ней длинную линию и ещё одну поперёк, более короткую. Выше Джим вывел кривой загиб, завершая первую букву. А затем обозначил ещё три. Крови этот организм давно не вырабатывал. На кости было вырезано одно короткое слово: «fall». ― Обмануть меня ты не смог, но пал до моего уровня, ― прошептал Джим. Из коридора послышались шаги, и он с неохотой обратил взгляд к выходу из морга, где на пороге появилась Молли, выронив папки из рук. Голос её едва дрожал от неожиданности и испуга, и выдавить из себя она сумела всего одно слово: ― Джим?.. Взгляд её перебегал с Шерлока на Мориарти, с Мориарти на Шерлока. Сойтись сразу с двумя мертвецами ― нереально. ― У нас свидание. Джеймс не просто считался мёртвым. Он сам давно был мёртв.